g) Српске народне приповијетке, скупио их и на свијет издао Вук Стеф. Караджич. У Бечу 1853.

h) Два сборника, изданные г. Боричевским: «Повести и предания народов славянского племени. СПБ. 1840» и «Народные славянские рассказы. СПБ. 1844». Г-н Боричевский воспользовался здесь некоторыми эпическими песнями сербов и сборником Войницкого: Klechdy, czyli starozytne podania narodu Polskiego i Rusi. 1836, 2 тома. (Сказки или старинные поверья народа польского и Руси — именно: Красной Руси, Галиции, Подолии и Волыни.) Из этого последнего издания были переведены также две сказки в «Русском вестнике» 1842 года, № 5 и 6 (в статье: «Казимир Владислав Войницкий», стр. 112) и три сказки в «Москвитянине» того же года № 1 (Смесь, стр. 49). «Народные славянские рассказы», кроме отдельного издания, были напечатаны еще в «Маяке» 1844 года.

Собственно, у нас нет до сих пор ни одного сколько-нибудь полного и удовлетворительного издания народных сказок. Изо всех печатных сборников сказок заслуживают внимания только: а) «Русские народные сказки, собранные Богданом Броницыным. СПБ., 1838. Книжка I, в 16 д. л.». В этой книжке помещено пять сказок, записанных, по свидетельству издателя, «со слов хожалого сказочника, крестьянина из подмосковной, которому рассказывал старик, отец его. В них замечателен склад рассказа, представляющего по большей части сбор разномерных русских стихов». б) «Русские народные сказки», издание г-на Сахарова (СПБ., 1841, ч. I). Здесь напечатано шесть сказок с отчетливо записанных рукописей XVIII столетия. Если к этим одиннадцати сказкам прибавим еще несколько разбросанных по периодическим изданиям и одну, записанную со слов и напечатанную в 1-м выпуске «Этнографического сборника», издаваемого Русским географическим обществом (с. 247: «Надзей папов ўнук»), то пред нами — все, что сделано для народной русской сказки! Другие сборники сказок, изданные в разное время, не много дадут любителю народной словесности; составлялись они и печатались людьми, мало приготовленными к этому делу, и с целями вовсе не археологическими и не литературными. В сказках видели одну забаву, достойную низшего слоя общества или детского возраста, и потому всякий считал за собою полное право переделывать их по-своему. Книжная торговля наша наводнялась и до сих пор продолжает наводняться множеством серых, неприятных, обильных опечатками изданий, в которых под именем народных сказок печатаются столь искаженные, что в них трудно доискаться не только следов народности, но и самого смысла. Здесь допущены и переводы, и переделки, и присочинения — плод собственной досужей фантазии издателей, а меткая и выразительная народная речь заменена бесцветною и не всегда правильною прозою. Упреки наши вполне могут быть отнесены к изданиям сказок Попова, Чулкова и многих других. (См. предисловие к «Русск. нар. сказкам» г-на Сахарова, с. XXXIII—LXXI.) Впрочем, из некоторых печатных сборников[731] можно выбрать несколько сказок не совсем испорченных, но такой выбор требует большой осторожности и достаточного знакомства с сказками, живущими в устах поселян[732].

Существуют у нас еще так называемые лубочные сказки, издаваемые грамотниками из простонародья и украшенные грубыми картинками их

собственного изделия. Начало лубочных изданий относят к XVII столетию (см. «Русск. нар. сказки» г-на Сахарова, с. LXXI и далее); но когда появились в этом виде сказки, решить трудно; по всему вероятию, им принадлежит не очень значительная давность. На лубочных сказках нельзя не заметить очевидного влияния тех печатных сборников, о которых мы сейчас говорили; в содержании их попадаются такие же искажения, а в расположении фраз явственны следы книжного языка. Сверх того, наряду со сказками, в складе и содержании которых, несмотря на некоторую попорченность текста, обнаруживается народный тип, — наряду с такими сказками в лубочные издания попали и повести, не имеющие ни малейших следов народности, таковы: а) «Сказка (полная и краткая) о Бове Королевиче»; повесть эта встречается в рукописях XVII и XVIII веков[733]; она переделана из старинного рыцарского романа[734], б) «История о принце Одольфе Лападийском и о острове вечного веселия» — повесть, тоже занесенная из чужи, о принце Адольфе, который попал на счастливый остров и прожил там более трехсот лет, не стареясь; но когда он оставил остров, Время нагнало его и предало смерти, в) «Повесть о благородном князе Петре, златых ключах и о благородной королевне Магилене» — заимствованная из романа: «Pierre de Provence et la belle Maguelone, fille du roi de Naples». См. «Corps d’extraìts de romans de chevalerie par M. le comte de Fressan, de l’Académie Françoise, à Paris. MDCCLXXXII», т. I, с. 382—442, г) «Сказка полная о славном, сильном и храбром богатыре Добрыне Никитиче, служившем при князе Владимире» — перепечатанная из 1-й части сказок Чулкова: это собственное сочинение Чулкова, наполненное самыми странными и грубыми вымыслами, д) «Сказка о купцовой жене и приказчике» и е) «Сказка о воре и о бурой корове» — обе в стихах: заимствованы из книги «Старичок-весельчак, рассказывающий давние московские были».

В рукописных сборниках сказок (XVII и XVIII столетий) мало сохранилось народных памятников. Г-н Сахаров заимствовал из этого источника только шесть сказок, да еще указал на восемь, в которых, судя по заглавиям и по шести изданным сказкам, должно признать чисто народные произведения[735]. К ним должно присоединить сказку об Илье Муромце и, может быть, сказки о бражнике и о богатыре Еруслане, встретившиеся нам в рукописных сборниках XVIII столетия. Большею же частию сборники эти наполнялись переводными повестями и романами, как, например, «Сказание о королевиче

Брунсвике», «Повесть о Дракуле Мутьянския земли воеводе» и мн. др.[736] Между этими переводными произведениями попадаются и повести русского состава, издание которых было бы весьма важно и полезно для истории русской словесности[737].

Для предпринятого нами издания «Народных русских сказок» главным материалом послужат сказки, записанные прямо со слов, с сохранением по возможности местных, областных оттенков языка. Кроме сказок, записанных лично мною, в настоящее издание войдет богатый запас памятников этого рода, записанных в разных местах империи и доставленных в императорское Русское географическое общество вместе с другими этнографическими сведениями. По благосклонному содействию своему Общество (в заседании Совета 23 февраля 1852 года) разрешило передать в мое распоряжение имеющееся у него собрание народных сказок (См. «Вестн. Русск. геогр. общ.», 1852 г., кн. 2, с. 61 Приложений). Это прекрасное собрание представляет много в высшей степени любопытного. Многие из этих сказок записаны превосходно, с удержанием всех особенностей народного говора; другие хотя и записаны языком более книжным, нежели простонародным, и не всегда грамотно, но чужды всякого произвольного, нарочно придуманного искажения. Печатая первые, я буду в точности следовать доставленным спискам; относительно же последних решаюсь дозволить себе исправление слова и грамматических ошибок. Под всякою сказкою будет означено: где и кем она записана, исключая только те случаи, когда в присланном списке фамилия доставителя или вовсе не показана, или не могла быть разобрана. Печатными сборниками и лубочными изданиями сказок мы воспользуемся не более как пособием, заимствуя из них варианты там, где это покажется почему-либо интересным, и пополняя собрание устных сказок теми из печатных и лубочных, которые, не противореча народным преданиям, обращают на себя внимание некоторыми указаниями и подробностями; при этом сообщим и несколько изображений, представляющих (в лубочных изданиях) мифических героев: Змея Горыныча, леших и др.

В первый выпуск нашего издания вошло двадцать четыре сказки; из них только две перепечатаны с лубочных изданий; одна заимствована из рукописи XVIII столетия, остальные же записаны со слов и по преимуществу заимствованы из материалов, собранных Русским географическим обществом.

Народные русские сказки раскрывают пред нами обширный мир. Поверья и предания, встречаемые в них, говорят о старинном доисторическом быте славянских племен; олицетворенные стихии, вещие птицы и звери, чары и обряды, таинственные загадки, сны и приметы — все послужило мотивами, из которых развился сказочный эпос, столько пленительный своею младенческою наивностью, теплою любовью к природе и обаятельною силою чудесного. Позднее сказка, верная народной жизни, отразила в своих богатырских повестях черты из эпохи великой борьбы христианских идей с языческими. Рядом с богатырями, сражающимися против языческих обрядов, «законных обедов» и чар, стоят богатыри-кудесники, защитники священной для них старины, напоминающие нам летописные рассказы о волхвах XII столетия. Между этими богатырями-кудесниками некоторые сохранили весьма яркие следы древнейшей связи своей с различными силами и явлениями обоготворенной природы. Эти могучие силы и поразительные явления, признанные в эпоху язычества за богов, вследствие обычного развития древних верований воплотились в антропоморфические образы и, сблизившись мало-помалу с человеческими формами и свойствами, снизошли, наконец, с своей недосягаемой высоты на степень героев, доступных людским страстям и житейским тревогам, и породили богатырские легенды, повествующие о их чудесных подвигах. Таковы все герои финской поэмы Калевалы и греческие полубоги; таков наш Змей Горыныч, который в «былинах» является уже богатырем, хотя и сохраняет все атрибуты огненного змея (молнии); таковы в народных сказках великаны и богатыри, удержавшие даже свои стихийные названия: Вихорь, Гром и др. Эти сказочные герои удержали за собой то страшное могущество, какое принадлежит силам природы, получили громадные, соответственные этому могуществу размеры и по самому значению своему остались представителями темных начал язычества. Но богатыри-кудесники не могли выдержать борьбы и пали пред всесокрушающим светом возвышенного христианского учения. Сражаясь против языческой старины, христианские витязи наших эпических сказаний выносят еще на своих крепких плечах беспрестанные и беспощадные битвы и с погаными азиатскими кочевниками и отстаивают независимость и государственные основы родной земли. Любопытно, что народное предание богатырей-кудесников, представителей своего собственного доисторического быта, делает защитниками басурманства и таким образом смешивает две различные эпохи.