Подивившись на эту диковинную машину, друзья перешли в мастерскую Шурупчика, которая была завалена разной рухлядью. Здесь лежали старые, сломанные велосипеды и велосипедные части, самокаты и масса разных деревянных волчков и вертушек. Шурупчик долго слонялся по мастерской, разыскивая паяльник, но его нигде не было. Перерыв всю свою рухлядь, он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и сказал:

— Ах я растяпа! Я ведь забыл паяльник у Смекайлы. Придется вам проехаться к Смекайле за паяльником.

— Ну ничего, на машине живо докатим, — сказал Бублик.

— А кто этот Смекайло? — спросил Винтик, когда наши друзья, попрощавшись с Шурупчиком, вышли за ворота.

— Смекайло — писатель, — ответил Бублик.

— Да неужели! — воскликнул Шпунтик. — Очень интересно с ним познакомиться. Я еще ни разу не разговаривал с живым писателем.

— Вот вы и познакомитесь с ним. Тоже в своем роде интересная личность, — ответил Бублик, садясь в машину.

Смекайло стоял у открытого окна своего кабинета и, скрестив на груди руки, задумчиво смотрел вдаль. Волосы его были гладко зачесаны назад, густые черные брови, которые срослись на переносице, были насуплены, что придавало лицу глубокомысленное выражение. Он даже не пошевелился, когда в комнате появились трое наших друзей. Бублик громко поздоровался с ним, представил ему Винтика и Шпунтика и сказал, что они приехали за паяльником. Но Смекайло продолжал смотреть в окно с таким сосредоточенным видом, словно старался поймать за хвост какую-то чрезвычайно хитрую, умную мысль, которая вертелась у него в голове и никак не давалась в руки. Бублик смущенно пожал плечами и с усмешкой взглянул на Винтика и Шпунтика, как бы желая сказать: «Вот видите, я говорил вам!»

Наконец Смекайло как будто очнулся ото сна, повернулся к вошедшим и, важно растягивая слова, сказал мягким, приятным голосом:

— Приве-ет, приве-е-ет! Прошу прощения, мои друзья. Я, так сказать, незримо отсутствовал, перенесясь воображением в другие сферы… Смекайло, — назвал он себя и протянул Винтику руку.

Винтик пожал его мягкую, точно котлета, руку и тоже назвал себя.

— Смекайло, — повторил Смекайло бархатным голосом и плавным, широким жестом протянул руку Шпунтику.

— Шпунтик, — ответил Шпунтик и тоже пожал «котлету».

— Смекайло, — произнес в третий раз Смекайло и протянул руку Бублику.

— Да мы с вами уже знакомы! — ответил Бублик.

— Ах, да ведь это Бублик! — состроив удивленное лицо, воскликнул Смекайло. — Приве-ет! Приве-ет! Прошу садиться, друзья.

Все сели.

— Так вы уже познакомились с этим Шурупчиком? — спросил Смекайло, доказывая своим вопросом, что, хотя он и незримо отсутствовал, перенесясь в другие сферы, все же расслышал, о чем говорил Бублик. — Он вам, должно быть, показывал свои откидные столы и стулья? Хе-хе-хе!

Винтик утвердительно кивнул головой. У Смекайлы на лице появилось насмешливое выражение. Словно испытывая удовольствие, он потер руками коленки и сказал:

— Хе-хе! Эти изобретатели — все чудаки. Ну скажите, пожалуйста, к чему все эти откидывающиеся столы, открывающиеся шкафы, опускающиеся гамаки? Мне, например, гораздо приятнее сидеть на обыкновенном удобном стуле, который не подскакивает под вами, как только вы встали, или спать на кровати, которая не ездит подо мной вверх и вниз. К чему это, скажите, пожалуйста? Кто может заставить меня спать на такой кровати? А если я, так сказать, не хочу? Не желаю?

— Да никто ведь и не заставляет вас, — сказал Бублик. — Шурупчик — изобретатель и старается усовершенствовать все, что под руку попадется. Это не всегда бывает удачно, но у него много полезных изобретений. Он мастер хороший.

— Я и не говорю, что он плохой, — возразил Смекайло. — Он, если хотите знать, очень хороший мастер. Да, да, нужно сознаться, отличный мастер! Он сделал для меня замечательный бормотограф.

— Это что за штука — бормотограф? — спросил Винтик.

— Говорильная машина. Вот, взгляните.

Смекайло подвел своих гостей к столу, на котором стоял небольшой прибор.

— Этот ящичек или чемоданчик — как хотите назовите — имеет сбоку небольшое отверстие. Достаточно вам произнести перед этим отверстием несколько слов, а потом нажать кнопку — и бормотограф в точности повторит ваши слова. Вот попробуйте, — предложил Смекайло Винтику.

Винтик наклонился к отверстию прибора и сказал:

— Винтик, Винтик, Шпунтик, Шпунтик.

— И Бублик, — добавил Бублик, наклонившись к прибору.

Смекайло нажал кнопку, и бормотограф, к общему удивлению, зашепелявил гнусавым голосом:

«Винтик, Винтик, Шпунтик, Шпунтик… И Бублик».

— Для чего же вам эта говорильная машина? — спросил Шпунтик.

— А как же! — воскликнул Смекайло. — Писатель без такого прибора — как без рук. Я могу поставить бормотограф в любой квартире, и он запишет все, о чем говорят. Мне останется только переписать — вот вам повесть или даже роман.

— До чего же это все просто! — воскликнул Шпунтик. — А я где-то читал, что писателю нужен какой-то вымысел, замысел…

— Э, замысел! — нетерпеливо перебил его Смекайло. — Это только в книгах так пишется, что нужен замысел, а попробуй задумай что-нибудь, когда все уже и без тебя задумано! Что ни возьми — все уже было. А тут бери прямо, так сказать, с натуры — что-нибудь да и выйдет, чего еще ни у кого из писателей не было.

— Но не каждый ведь согласится, чтобы вы у него в комнате поставили бормотограф, — сказал Винтик.

— А я это делаю хитро, — ответил Смекайло. — Я прихожу к кому-нибудь в гости с бормотографом, который, как вы убедились, имеет вид чемодана. Уходя, я забываю этот чемоданчик под столом или стулом, а потом имею удовольствие слушать, о чем говорят хозяева без меня.

— О чем же говорят? Это очень интересно, — сказал Шпунтик.

— До чрезвычайности интересно, — подтвердил Смекайло. — Я даже сам не ожидал. Оказывается, ни о чем не говорят, а просто хохочут без всякой причины, кричат петухом, лают по-собачьи, хрюкают, мяукают.

— Удивительно! — воскликнул Винтик.

— Вот и я говорю — удивительно! — согласился Смекайло. — Пока сидишь с ними, все разговаривают нормально и рассудительно, а как только уйдешь — начинается какая-то чепуха. Вот послушайте вчерашнюю запись. Я был у одних знакомых и после ухода оставил бормотограф под столом.

Смекайло повертел какой-то диск, имевшийся под крышкой чемодана, и нажал кнопку. Послышалось шипение, раздался удар, словно захлопнулась дверь. Стало на минуту тихо, потом вдруг раздался дружный смех. Кто-то сказал: «Под столом». Послышалась возня. Снова раздался смех. Кто-то закукарекал, кто-то замяукал, залаял. Потом кто-то заблеял овцой. Кто-то сказал: «Пустите меня, я покричу ослом». И начал кричать: «И-о! И-о!..» А теперь жеребенком: «И-го-го-го!» Снова раздался смех.

— Вот видите… то есть слышите? — развел Смекайло руками.

— Да, из этого не много возьмешь для романа, — рассудительно сказал Винтик.

— Я вам открою секрет, — сказал Бублик Смекайле. — В городе уже все знают про этот бормотограф и, как только вы уйдете, нарочно начинают кричать в эту машинку разную чепуху.

— Зачем же кричать чепуху?

— Ну, вы хотели перехитрить их, а они перехитрили вас. Вы хотели подслушивать, что говорят без вас, а они сообразили и нарочно пищат да хрюкают, чтобы посмеяться над вами.

Смекайло насупился:

— Ах, так? Ну ничего, я перехитрю их. Буду подсовывать бормотограф под окна. Эта машинка еще себя оправдает. А вот полюбуйтесь: что это, по-вашему?

Смекайло показал посетителям какое-то неуклюжее сооружение, напоминавшее не то сложенную палатку, не то зонтик больших размеров.

— Должно быть, зонтик? — высказал предположение Шпунтик.

— Нет, не зонтик, а складной портативный писательский стол со стулом, — ответил Смекайло. — Вам, к примеру сказать, нужно описание леса. Вы идете в лес, раскладываете стол, садитесь с удобством и описываете все, что видите вокруг. Вот попробуйте, сядьте, — предложил он Шпунтику.

Смекайло нажал кнопку на ручке предполагаемого зонтика, и сейчас же зонтик раскинулся, превратившись в небольшой столик со стульчиком. Шпунтик уселся за стол, для чего ему пришлось самым неестественным образом скрючить ноги.

— Вы испытываете удобство, — говорил между тем Смекайло, — и сразу чувствуете вдохновение. Сознайтесь, что это гораздо приятнее, чем писать сидя на траве или на голой земле.

Шпунтик не испытывал ни удобства, ни вдохновения — наоборот, он чувствовал, что у него начинают зверски болеть ноги. Поэтому он решил поскорее перевести разговор на другое и, вылезая из-за стола, спросил: