Это был, конечно, глупый сон, следовало бы проснуться, но Владик не сумел.

…А в стакане спал стеклянный барабанщик Тилька. Спал беспокойно, иногда вздрагивал, и вода плескалась. Тильке тоже снились недавние приключения…

Утром дождя не было. Владик проснулся и увидел проблески солнца. Ночью во сне он летал среди разноцветных облаков и теперь старался вспомнить про это. В памяти остались только обрывки, но все равно было хорошо.

— Тилька, — шепотом позвал Владик.

Тилька не отозвался. Владик скосил глаза на стакан. В стакане было пусто: ни воды, ни Тильки.

— Ма-ма-а! — перепуганно завопил Владик. Мама примчалась.

— Что с тобой?

— Где вода из стакана?

— Вода? Я выплеснула. В нее попала муха…

— Что ты наделала! — отчаянно сказал Владик… и увидел, что над краем учебника истории блестит капелька — Тилькина голова. Тилька прижимал к стеклянным губам крошечный палец.

Владик шумно передохнул и откинулся на подушку.

— Что с тобой? Ты еще болеешь, тебе плохо? — перепугалась мама.

Владик захохотал и вскочил.

— Я здоров, как сто слонов!

— Ну разумеется, — сразу успокоилась мама. — По выходным ты всегда здоров, потому что не надо идти в школу… В таком случае отправляйся на рынок за помидорами.

— Сию минуту!

Но «сию минуту» не получилось. Пока Владик умылся, пока позавтракал, пока выслушал мамины наставления, прошел, наверно, час. Когда Владик, махая сумкой, топал к рынку, солнце стояло уже высоко. То есть это принято говорить, что стояло. А Владику казалось, что оно мчится среди быстрых клочкастых облаков, как оранжевый мяч.

Оно часто пряталось в эти облака, но так же часто выскакивало из них, и тогда становилось жарко, будто рядом распахнули печную дверцу.

На каменных плитах тротуара стояли лужи. Ветер был сильный, как вчера, он срывал и сыпал в лужи капли с каштанов и акаций. И листья тоже срывал, и колючие шарики каштанов. А лужи морщил и делал их похожими на стиральные доски. Искры солнца вспыхивали на них, как бенгальские огни…

Тилька сидел на дужке очков и болтал стеклянными ножками. Владик сказал ему:

— Хорошо, что ты ночью выбрался из стакана.

— Я пре-длинь-смотрительный, — прозвенел Тилька Владику в ухо. — Мне совсем не хотелось отправляться в канализацию.

— А по-моему, ты просто испугался мухи, — поддразнил его Владик.

— Я?! Какая дринь-бень-день! — возмутился Тилька. И вдруг сказал очень серьезно: — Я испугался, что в стакане я заметный. Не такого цвета, как вода.

Владик удивился:

— А какого же ты цвета?

— Посмотри сам. Клюквенного… Владик взял Тильку на ладонь.

— Ты что выдумал!

Тилька был такой же, как всегда: бесцветное стекло, искорка на плече. Но он сказал:

— Смотри, смотри как следует.

Владик повертел Тильку так и сяк. И при одном из поворотов заметил, что в стекле и правда мелькнул красноватый отсвет.

— Ну… самую чуточку. Совсем незаметно. Тилька, а отчего это с тобой?

Тилька сказал с гордой ноткой:

— Потому что, когда я разбился, на стекло попала капелька крови. Твоей… Теперь во мне тоже человечья кровь.

— Это же хорошо, Тиль!

— Неплохо, — снисходительно согласился он. — Только есть свои неудобства… Когда будешь высаживать меня, выбери лужу у кирпичной стены. В красном отражении я буду не так заметен.

В городе, сложенном из мелового камня и серого ракушечника, не так-то легко найти здание или забор из кирпичей. Наконец Владик оставил Тильку в луже у красной трансформаторной будки. Они договорились встретиться через пару дней, и Владик, махая сумкой, поскакал на рынок.

Но путь лежал мимо библиотеки, и, конечно же, Владик подумал: «А почему бы не заглянуть к Гоше?»

Гоша сидел над тетрадкой и грыз карандаш. Владику он обрадовался.

— Послушай, что я сочинил!

— Молодец! — сказал Владик. — Гоша, а я вчера тоже летал! Правда! С зонтиком…

И он стал рассказывать Гоше про вчерашние приключения.

Гоша охал, удивлялся, махал растопыренными ресницами, дергал себя за бороду, качал головой и, когда слышал про опасности, озабоченно говорил: «Ай-яй-яй». А если человека так замечательно слушают, ему хочется говорить еще и еще. Поэтому рассказ у Владика продолжался почти полчаса. Наконец Владик выдохся и обессиленно бухнулся на Гошину корабельную койку.

— Ай-яй-яй, — последний раз проговорил Гоша. — А если бы ты где-нибудь грохнулся?

— Ну, вот еще! — откликнулся Владик, болтая в воздухе ногами. — Полеты я вполне освоил, зонтик надежный… Жаль только, что теперь надо нести в мастерскую.

Гоша быстро отвел глаза, чтобы Владик не прочитал в них такую мысль: «Ну и слава богу, что в мастерскую. А то еще брякнешься…»

— Сейчас чайку заварю, — бодро сказал Гоша. — Тебе с сахаром? — Сам-то он пил соленый чай.

— Ага… Вообще-то я завтракал…

— А у меня апельсиновое варенье припасено. Специально для тебя.

— Тогда конечно! — обрадовался Владик. Гоша завозился у плитки, приговаривая:

— Заварим покрепче, попьем побольше… Чаек с утра — дело полезное, мозги прочищает… Я полночи не спал, теперь надо освежиться.

— Почему не спал? — спросил Владик, валяясь на койке. — Разве у гномов бывает бессонница?

— Не бессонница! Все над поэмой сидел. Думал, как ее закончить. Главную рифму искал… — Гоша оглянулся на Владика.

Владик перестал дрыгать ногами и сел. Он вспомнил, что обещал Гоше помочь с этой рифмой.

— Я тоже искал, — сказал Владик и слегка покраснел. — Пока что ничего в голову не идет… Гоша, я буду еще думать…

Он встал и осторожно вышел на балкон. Солнце по-прежнему летело среди косматых облаков. Шумели деревья, и внизу, на тротуарах, вспыхивали лужи. Влажный ветер был теплым и сильным. Он толкал Владика в грудь упругими ладонями. Владик наклонился ему навстречу, перегнулся через перильца.

— Владик, не упади, — сказал из комнаты Гоша.

— Зачем это мне падать?

— Смотри, слетишь с балкона, а зонтика-то сейчас нет…

Владику показалось, что при таком ветре и при таком хорошем настроении можно полететь и без зонта. Раскинуть руки, грудью лечь на тугие потоки воздуха — и они тебя подхватят, и ты заскользишь среди них, как легонькая модель планера.

От карниза крыши на башенке тянулась к балкону обвитая плющом веревка. Владик ухватился за нее, встал на перильца. Они задрожали под ногами, на секунду сделалось жутковато. Но ветер тут же развеял страх. Он был плотным и надежным, этот ветер. Владик наклонился ему навстречу. Ветер держал его. Еще немного — и в самом деле подхватит, понесет, как сдутое с крыши голубиное перо. Летело солнце, летели облака, летел ветер! Почему бы не полететь и Владику? Он улыбнулся и, качаясь на перильцах, отпустил веревку…

— Владик! — ахнул за спиной Гоша. Что-то загремело в комнатке, сильная рука рванула Владика за рубашку. — Назад!..

Но сам Гоша не удержался. Тяжелым своим телом он пробил перильца и ухнул в пустоту.

Как быстро и страшно может измениться жизнь. В один миг! Только что было чудесное утро, блеск веселого солнца, летящая радость. И вдруг… распластанный на тротуаре Гоша.

Когда Владик скатился по лесенке и выскочил на улицу, Гоша уже не лежал. Он сидел у стены под окнами библиотеки, раскинув громадные ступни и упираясь ладонями в мелкие лужицы. Глаза его были закрыты.

— Гошенька! — заплакал Владик. — Что с тобой? Гоша!

Гошины торчащие ресницы поднялись. Он даже слегка улыбнулся. В его синих ребячьих глазах была растерянность и виноватость.

— Ах ты какая неприятность… Как же это получилось… — тихонько простонал он.

Владик сел перед ним на корточки.

— Гоша! Ты зачем так? Гоша, я же не падал… Гоша, ты сильно ушибся?

— Да ничего, ничего… Только что-то внутри… Пойдем-ка, Владик, а то нехорошо. Прохожие увидят, скажут: что такое?

Он вдруг довольно быстро встал. Пошатался и выпрямился. Ухватил Владика за плечо. Владик обрадовался: раз Гоша может идти, значит, не так уж все страшно.

— Гоша, тебе очень больно?

— Ничего, ничего, Владик. Не очень…

Они осторожно прошли под арку в библиотечный двор — там была дверь, ведущая на лесенку, в башню. Но в пяти шагах от двери Гоша вдруг опустился на четвереньки. Дополз до ствола платана, привалился к нему спиной. Владик бухнулся перед ним на коленки — в ломкую сухую траву.

— Гоша! Ты что? Плохо, да? Гоша, скажи… Я сейчас «скорую помощь» вызову! — Он вскочил.