— Пустое говоришь, Эдвард Эдмундич.

«Довольна ль ты мною, Великая княжна?» — добавил я про себя.

Не отерев даже обагренного меча, который я подобрал в траве, отшвырнув прочь чужой, я медленно приблизился к убитому мной врагу. Опустившись на одно колено, я рассек ремешки шлема и концом меча поднял забрало: на меня глянуло лицо боярина Бермяты.

— С недобрыми делами спешили они, княже, — негромко сказал подошедший ко мне сзади Волвич. Меч его лежал уже в ножнах.

Спешившийся Эдвард все еще тяжело дышал, прислонясь к стволу широкого вяза…

— Поспешим отсюда, rex, — прошептал он, столкнувшись со мной взглядом.

При виде порубленных тел, крови и стекленеющих глаз, к горлу моему подступила тошнота…

— Нет, погодим, — перемогнувши себя, возразил я. — Надобно поглядеть, с чем они ехали и куда. Неприятен сей обычай, что говорить. А только не нами он заведен и не зряшно.

— Да, — глухим голосом отозвался Эдвард. — Надобно осмотреть тела.

Тяжело перевернув неподатливое тело боярина, мы проверили его одежды и доспех. По нашему везению, кожаный мешочек, изобличающий формой, что хранит пергаментное письмо, оказался у него на груди — иначе долго бы еще пришлось гоняться за лошадью.

Я извлек наружу полупрозрачный свернутый лист желтоватого цвета.

— «Глеб Ярополкович, князь Ведовской, — на мгновение голос изменил мне, так сильно охватил меня гнев. Подумать только, самозванец нарекся по моему граду! — Желает здоровья и благоденствия благородному хану Собчаку, своему возлюбленному родичу. Приезжай, брате матери моей, ко мне в Ведов, да приведи с собою поболе войска. Ныне сижу крепко, да народ недоволен. Знаешь, что двоюродного моего в живых уж нету, коли пишу тебе с княжего стола, о прочем догадаешься. Накануне несчастного с ним случая на охоте, дружина за ужином испила ненароком меду с беленой, да поутру не пробудилась. Сложилось удачно, что у меня свои люди были наготове. Все бы хорошо, да многие жалеют о русском княжонке, да плетут нелепые слухи, будто бы он жив. Расправиться со смутьянами не решаюсь теперь, надо бы подмоги. После, как укрепимся, дальше думу думать станем. Чаю предстать пред зоркие твои очи, да челом бью, прощай».

— Боже Милостивый, каков негодяй! Но радуйся, rex, дружина твоя тебе не изменила!

— Не изменила, но не жива. Порадуюсь другому — хан Собчак не получит этого письма. Давно слыхал я об этом хане, еще от отца. Даже среди половцев слывет он вором.

— Пусть воронье склюет тела изменников, не заслуживших честного погребения, — друг мой окинул презрительным взором спобвижников князя-изменника.

— Поехали, Эдвард Эдмундич, — отвечал я, занеся уже ногу в стремя.

Вскоре мы вновь скакали по дремучему лесу.

Тяжело было у меня на душе… Первый раз в жизни своей пролил я человеческую кровь… Горевал я также и об участи верных моих воинов, сгубленных вероломством. Погруженный в невеселые эти думы, не сразу заметил я, что Волвич, выехавший вперед, неожиданно остановился, поравнявшись с огромным дубом… что это был за дуб! Даже меня, привыкшего с детских лет к столетним дубам исполинам, помнящим еще, верно, Святослава и Игоря, поразила его мощь. Казалось, в низко расположенное дупло его можно было въехать верхом…

— С этого дерева начинается земля Ведовская, — сурово вымолвил Волвич.

— О, я помню, мне рассказывали в детстве об этом дереве! — взволнованно сказал я, приподнимаясь в стременах. — Какое оно огромное! Говорят, что вятичи и из меньших деревьев строят себе дома!

— Зачем же валить такие огромные деревья? — удивленно спросил князь Эдвард. — Да и кому надобны стены такой толщины?

— Нет, Эдвард Эдмундич, — рассмеялся я. — Вятичи не рубят таких деревьев, они строят свои жилища в них…

— В деревьях?!

— Ну да, если дупло достаточно велико, — с этими словами я спрыгнул наземь. — Зайдем, сам увидишь!

Эдвард также спешился. Я первым переступил край дупла и шагнул в темноту. Вслед за мною вошел князь Эдвард. Шагов не было слышно в упругой древесной трухе. Я сделал два или три шага от входа, и остановившись, раскинул в обе стороны руки: ни одна из них не коснулась стены дупла.

— Теперь мне ясно, как можно устроить в таком дереве жилище, — прошептал Эдвард.

— Хотя оно и велико, но в таких дуплах вятичи домов не строят, — голос мой тоже отчего-то сбился на шепот. — Дупло слишком низко от земли. Вятичи выбирают для жилья дупла, которые выходят наружу где-нибудь на высоте в полтора человечьих роста. Попасть туда можно только по веревочной лестнице. Внутри дупло вытесывается и ввысь и вширь, делаются даже ступеньки от входа книзу. Настилается пол, как в горнице, даже делаются тайные окошки… Вятичи в этом — мастера, они знают точно, насколько можно вытесывать дупло изнутри, чтобы не повредить дереву. И еще делается пара запасных выходов — повыше. В случае опасности, лестница поднимается, и такое жилье становится неприступной крепостью. Даже огонь против него бессилен: знаешь сам, как нелегко занимаются живые вековые деревья: горящая стрела, воткнувшись в ствол, догорит, не причинив ему вреда: чтобы загорелся ствол, надо обложить его грудами хвороста — а стрелы с дерева летят дождем!

— Воистину это достойно удивления! Но ответь, rex, так селится только это племя?

— Да, вятичи воинственный народ, и не любят возделывать землю. К чему тайники людям, мирно добывающим хлеб? Хотя доводилось мне слышать, что последние пол-века подобные тайники стали устраивать по всем княжествам и язычники, хранящие свои нечестивые тайны…

— Подойди сюда, rex Влэдимэр! — неожиданно громко воскликнул Эдвард. — Тут какая-то веревка!

Я приблизился к нему, и наощупь принял из его рук конец свисавшей откуда-то сверху веревки… Даже не веревки… Это была веревочная лестница!

— Постой-ка, князь Эдвард! — Я, ухватившись повыше, подтянулся на руках и встал ногой на первую ступеньку лестницы… Она начала раскачиваться.

— Ты хочешь залезть наверх?

— Я хочу поглядеть, кто устраивает себе жилища-тайники в моих деревьях. Здесь не вятская, а все же таки моя земля, — отвечал я, поднимаясь.

— Я подержу лестницу, а потом залезу за тобой.

— Хорошо!

Лестница кончилась: голова моя уперлась в нечто, напоминающее днище бочонка. Я нажал на него руками: оно неожиданно легко откинулось вверх, и к изумлению моему, оттуда хлынул поток света, показавшийся мне ослепительно ярким, после кромешной темноты дупла.

Я очутился в низкой небольшой горнице, ярко освещенной несколькими восковыми свечами. По чистым стенам ее висели связки каких-то трав. Они издавали пряно-удушливый сухой запах. Много места в горнице занимали два темных деревянных ларя — большой и поменьше, поставленные один на другой. Пол был устлан мягкими медвежьими шкурами.

В углу горницы, перед наполненной до краев водой глиняной миской, сидела на полу девочка лет восьми. Лицо ее было смугло, глаза — светло-карими, с, как показалось мне, странно расширенными зрачками. Увенчанные венком полевых цветов, темно-русые волнистые волосы, свободно струились по ее беленой рубахе… Поверх рубахи на ней была надета небеленая короткая запона, вокруг шеи — нитка красных бус. Девочка, казалось, не слышала как стукнул люк: она не отрываясь смотрела на воду, губы ее беззвучно шевелились.

Я не двигался, пораженный.

Возглас изумления слетел с губ появившегося вслед за мной из люка князя Эдварда. Девочка, вздрогнув, подняла голову.

— Не бойся нас, милое дитя, — мягко сказал Айронсайд. — Мы не хотели напугать тебя!

— Я не боюсь вас, — тихо ответила она. — Вы — христиане, вы пришли сюда — значит вы умрете нынче к ночи.

— Значит ты, дитя, не христианка?! — в ужасе отшатнувшись, спросил князь Эдвард, не обративший даже внимания на вторую часть фразы: немудрено — похоже, это была первая увиденная им язычница. — Господь да спасет твою душу! Но кто же ты?

— Я — Анея, — ответила девочка.

— Ты живешь здесь? Всегда?

— Нет, не всегда. Только днем. По ночам я выхожу отсюда.

— По ночам? Почему по ночам? Неужели ты хочешь сказать, что не выходишь из своего убежища днем?

— Я никогда не видела дневного света, — просто ответила Анея. — Мне нельзя выходить днем: навьи рассердятся. Я тогда в воде перестану видеть что да где случается. А старикам надо, чтобы я видела: потому меня и навьим посвятили, когда я не родилась еще…

— Но отчего же, ты сказала, мы сегодня умрем? — спросил я.

— Оттого, что сюда пришли. Ой! — Анея пристально взглянула на меня. — А ведь ты — князь Ведовской, Владимир…

— Да, я Владимир Ведовской.

— Вижу я, вижу… вижу, — заглянув в свою миску, проговорила Анея скороговоркой. — Не умрете вы… С тобой — можно, тебе — можно… Спеши, спеши только, князь Владимир, ждут тебя ждут, заждались…