Сашка еще плохо понимал, где он. Он только с жадностью смотрел на окошко «кошачий глаз», на косо повисшую раму, на солнечный луч, наполненный цветными пылинками.

Сашка осторожно повернул голову. Он еще боялся вспугнуть все это, боялся что все исчезнет: и чердак, и куча старого хлама, и тишина. Он чуть наклонил голову и скосил глаз. Сундучок. Он сидел на сундучке.

На коленях у него что-то слабо шевельнулось.

На коленях у него лежал раскрытый дневник. Сквознячок пролез между листами и перебирал их. Сашка с трудом разжал затекший, судорожно сжатый кулак. С ладони спрыгнул ластик, упал на пол и упруго скакнул в темноту.

Сашка глянул в дневник. Двойка! Двойка! Милая! Живая и здоровая! Стоит себе как ни в чем не бывало, будто ее никто и не стирал резинкой.

Безумная радость охватила Сашку. Значит, все! Значит, ничего и не было! Ни пожара, ни аварии, ни «Степана Разина», лежащего на боку. Ничего, ничего!..

Сашка вскочил на ноги. Ура! Он затанцевал по чердаку, и луч солнца замутился от клубов пыли. Какое счастье! Ну и пусть папа посердится. Пускай даже ремнем… Переживет он это. Пусть он не поедет с классом на катере. Не поедет с Катей…

Сашка вспомнил светлые, сощуренные глаза Кати. Как она засмеялась там, на обрыве, когда со «Степаном Разиным» случилась беда.

И вдруг Сашка понял, что хотя этого теперь как будто и не было вовсе, он никогда не забудет этот смех.

Тяжелая туча стала наползать на солнце. На чердаке сразу же потемнело. Чернота надвинулась на солнце. И вся куча старья опять показалась таинственной и странной.

«Почему же кончилось волшебство? — подумал Сашка. — я тогда не разобрал до конца, что там было…»

Ему не хотелось даже прикасаться к Волшебной Энциклопедии. Он наморщил лоб, вспоминая:

И вдруг буквы сами собой подставились, и Сашка как-то легко и просто понял, что там было написано.

Сашка разгреб пыльный хлам и сунул сундучок в самую глубину. Завалил досками, припер сломанным велосипедом, а сверху еще положил стул.

Тут уж ее никто не найдет. Эта Волшебная Энциклопедия опасная штука. Еще попадет в руки какому-нибудь Гришке. Он черт те что натворит.

— Пусти! Я тебя трогала, да? — раздался со двора тонкий плачущий голос.

Сашка выглянул в слуховое окошко. Ну, так и есть: Гришка сцапал Лельку. Он обмотал вокруг кулака ее косичку — крысиный хвост и медленно, безжалостно подтягивал ее к себе. Лелька старалась вытянуть косу из его кулака, и лицо ее сморщилось от боли.

И тут Сашка понял, что он ударит Гришку. Сейчас сбежит вниз и ударит его. Изо всей силы. Что бы потом Гришка с ним ни сделал. Все равно. Он будет драться с Гришкой до последнего.

— Ты что делаешь? — яростно заорал Сашка, наполовину высовываясь из окна. — А ну, пусти ее! Зубы тебе мешают? Так я их тебе сейчас пересчитаю!

Гришка в изумлении поднял голову и застыл. И Лелька подняла кверху бледное маленькое лицо. И на лице ее был только испуг, никакой радости.

— Вот ненормальный, — сказал Гришка, сплюнул, выпустил Лелькину косичку и пошел к калитке. Вид у него был такой, что ему просто лень связываться с Сашкой, что у него есть дела поважнее.

Но Сашка видел, что Гришка идет чуть-чуть быстрее. Совсем чуть-чуть. Самую малость. Но все же торопится.

Сашка был мальчишка. И он прекрасно понимал, что это значит.

Его так и обожгло изнутри жаром от гордости.

Сашка выкарабкался на лестницу, приладил доску на место и побежал вниз.

Он думал о том, что, когда он уже исправит эту двойку и дома все забудут о ней, он очень попросит маму, чтобы она забрала к ним Лельку.

Похоже на то, что она там никому не нужна. А если даже они не отдадут им Лельку, то все равно: пусть только попробует кто-нибудь ее тронуть, пусть только попробует.