Ли бежала, а текущая в ней река пела незнакомую песню:

— Покажись мне! — кричала Ли и бежала куда-то наугад. — Я пойду с тобой!

Вдруг сильная рука схватила ее за плечо. Ли остановилась и с удивлением посмотрела на эту руку, которая не могла принадлежать той, которая ее звала. Она подняла голову и увидела помещика.

— Как ты прекрасна! — сказал он ей. — Ты прекрасней всего на свете. Ни весенний день, ни летний цветок не могут сравниться с тобой. Твои глаза сверкают, как бриллианты. Приходи ко мне сегодня вечером!

Он отпустил ее и вскочил в седло, уверенный в своей власти. Ли не двигалась, пока он не уехал. Стук копыт ударил ей в сердце, и она всхлипнула от боли. Как только помещик скрылся, Чун бросилась к дочери. Она плакала и причитала, но Ли не проронила ни слова.

Вечером, дома, Ванг сказал:

— По-моему, это добрый знак. Я слышал, как помещик говорил с Ли, таких слов он не говорил ни одной молодой женщине. Надеюсь, теперь, если Ли не станет ему противиться, наша жизнь изменится: мы будем есть досыта и зимой нам больше не придется мерзнуть.

Чун вскрикнула при этих словах, обняла дочь, словно хотела защитить ее от Ванга, и стала призывать силы небесные на его голову.

— Разве ты не голодаешь? — спросил он. — Не мерзнешь? Не боишься, что скоро умрешь?

Чун молчала — он был прав.

Наступил вечер, и Ли собралась уходить. Мать, как могла, нарядила ее и долго смотрела ей вслед. За весь день они не сказали друг другу ни слова.

Но Ли не пошла к помещику. Она направилась на запад, куда, как ей показалось, полетела ее птица. Ветер, наполнявший ее, помогал ей идти, он как будто нес ее на руках, теплые волны реки нежно ласкали ее.

Наступила ночь, взошла луна, Ли шла, не останавливаясь. Лишь на вершине холма она оглянулась назад. Ей показалось, что она видит свой дом, отца и мать, махавшую ей рукой.

Ли взглянула в другую сторону. Холм полого сбегал к равнине, на которой незнакомые деревья отбрасывали косые тени, а далеко впереди поднималась синяя стена гор. Проникнуть за эти горы ее взгляд не мог.

Ли устала, ее мучил голод и жажда. Она села на землю. Земля была холодная, на траве серыми жемчужинами висела роса. Ли хотела идти дальше, но у нее не было сил. К тому же ее удерживал страх за родителей.

— Что же мне делать? — проговорила она. — Я ушла, но ведь еще не поздно и вернуться. — Она подняла глаза. На синем шелковом небе сияла полная луна. Луна! — позвала ее Ли, и луна, словно отвечая ей, засияла еще ярче. Ли вдруг стало спокойно и захотелось плакать.

— А ты поплачь, — посоветовала ей луна. — Поплачь.

— Что же мне теперь делать? — думала Ли. — Как вернуться к помещику, чтобы он не покарал ни моих родителей, ни меня. Я согласна на все, лишь бы он простил нас.

Она заплакала. Луна ласково смотрела на нее, и Ли услыхала шепот:

— Отдай помещику драгоценный камень, какого у него еще не бывало. Свой глаз!

— Нет, только не это! — всхлипнула Ли.

Она плакала долго. «Я не могу и не хочу идти дальше, — подумала она. — Но как отдать ему свой глаз?»

Она снова заплакала.

— Ну, ну, успокойся, — сказала луна. — Я помогу тебе.

Ли закрыла руками глаза, и вдруг в руке у нее оказался фиолетовый камень. Она испуганно потрогала свои глаза, но они были на месте. Она посмотрела по сторонам и тогда обнаружила, что видит только одним глазом.

На ладони у нее грустно сверкал необыкновенно красивый камень. В глубине его проплывали залитые луной пейзажи — далекие леса, бескрайние равнины, бурное море.

Ли с облегчением вздохнула и пошла назад. Теперь у нее было, чем задобрить помещика.

— Я вернулась, — сказала она ему.

Помещик с удивлением посмотрел на Ли, он не узнал ее.

— Я Ли! — настойчиво повторила она.

— У ходи, незнакомка! — сказал помещик. — Ли исчезла, и теперь я уже никогда не буду счастлив.

— Я принесла тебе подарок, чтобы ты не слишком сурово наказал моих родителей и меня, — проговорила Ли и протянула ему аметист.

Помещик взглянул на него, вскрикнул и отпрянул назад.

— Такие глаза были у Ли! — воскликнул он. — Что с ней случилось?

— Я здесь, перед тобой, — в отчаянии прошептала Ли.

Помещик двумя пальцами осторожно взял камень и посмотрел сквозь него на луну. Какие красивые были у нее глаза! — вздохнул он и нежно поцеловал камень.

Ли растерянно смотрела на него.

— Ради этого камня я пощажу родителей Ли, — сказал он. — Но ты уходи. И никогда больше не попадайся мне на глаза! Ты слишком похожа на Ли. Ступай прочь!

И Ли ушла. Она шла, не разбирая дороги. Ночью она остановилась и огляделась. «У меня нет больше сил», — подумала она. И снова услыхала тот же незнакомый голос. Над головой у нее щебетала птица, шумел в деревьях ветер, плескалась река. Ли встала и протянула руки к луне.

— Я смогла… — прошептала она.

Дай-Ши замолчал. Молчал и светловолосый.

Молчание длилось несколько минут.

— И это все? — спросил светловолосый. — Я не думал…

За стеной палатки вдруг послышались возгласы и звон сабель. Заржала лошадь, яростно залаяли собаки.

— Что это? — светловолосый вскочил.

Дай-Ши по-прежнему молчал.

— Легенда кончена? — спросил светловолосый.

— Да, и луна ушла уже слишком далеко, — ответил Дай-Ши.

— Что там происходит? Ты заколдовал лагерь своей легендой?

— Если ты это чувствуешь, значит, ты уже видишь больше, чем тебе кажется, — ответил Дай-Ши.

До палатки донеслись возмущенные возгласы.

— Это твоя работа! — крикнул светловолосый. — Смотри у меня! — И он выбежал из палатки.

Николай опять провел бессонную ночь. Мать, как и накануне, вернулась поздно и сразу прошла к себе.

Утром Николай бесшумно покинул дом. Будить мать ему не хотелось, тем более говорить с ней: он боялся услышать от нее новую ложь.

Он опять прогулял школу и долго бродил по городу, над которым нависло серое небо. Зашел в кино, но ему было трудно следить за развитием сюжета, и он ушел, не досидев даже до половины. Заглянул в магазин пластинок, в книжный магазин, в газетный киоск, опять в магазин пластинок. В магазине спортивных товаров долго разглядывал хоккейное снаряжение. Наконец он зашел в кафе, съел гамбургер и поиграл на автоматах.

Домой он вернулся в сумерки. Матери дома не было, но сегодня он был этому даже рад.

Наутро Флоринда встала с трудом.

У нее ныло все тело, она плохо спала, ее мучили путаные сны.

Она заварила себе чай, зажгла свечи и, выглянув в окно, подумала, что вечером луны не будет видно из-за туч и, может быть, еще днем пойдет снег.

Ей вспомнились обрывки сна. Она куда-то вела отца. Он — высокий, в темном костюме, она — маленькая, в белом платье. Почему-то она видела себя со спины. Они поднимались по широкой лестнице с высокими ступенями. Пахло сиренью. Вдруг отец остановился, протянул руку и кто-то положил в нее блестящие мокрые камни.

Флоринда улыбнулась. Она вспомнила, как однажды на берегу Ладоги нашла красивые камешки и отдала их отцу. Был воскресный июньский день, жарко пекло солнце и вдали звенел одинокий коровий колокольчик.

Флоринда отодвинула чашку, лицо у нее стало серьезным.

Странный сон. Она стояла рядом с отцом, когда блестящие камни упали к нему на ладонь.

Глаза ее скользнули по чашке, по чайнику на плите. Она вдруг пожалела, что у нее нет самовара. Первые годы в Норвегии она очень тосковала по самовару. Потом ее мысли почему-то перешли на Владимира, а к этому она была не готова.

Максим проснулся в гостинице, у него болела голова. Дрожащей рукой он прикоснулся к затылку и нащупал шишку — откуда она там взялась?

Он застонал и попытался сесть. Напрасно.

Как он вернулся в гостиницу? Как добрался до постели?

Он ничего не помнил. Голова была пуста, в ней не было ничего, кроме боли. Максим все больше жалел, что приехал в Йоханнесбург. В ушах шумело, и сквозь этот шум Максим разобрал несколько слов: «…не вздумай обмануть меня… так долго работали вместе и вот, пожалуйста…» За голосом возникло знакомое лицо — холодные голубые глаза с ледяным блеском.

Больше Максим ничего не помнил, но все острее чувствовал, что запутался в чем-то, от чего следовало держаться как можно дальше.

Лидия сразу заметила человека, который вышел из такси. Он оглядел улицу, и наконец его взгляд остановился на ее доме. Она стояла у окна в темной кухне, спрятавшись за занавеску — научилась соблюдать осторожность.

Он еще шагу не сделал, а она уже знала, что он идет к ней и что это имеет какое-то отношение ко вчерашнему письму и звонку.