Уже они были на холме, уже летели с холма, уже подлетали к ручью, вдоль ручья вверх, там начиналась межа и были видны заросли, а вот и Вероникины родные — ведь они не спали всю ночь! Все искали Веронику и теперь, когда увидели приближающийся огонёк, полетели навстречу. Веронику узнали сразу, и столько было радости!
Малыш тут же повернул назад, и когда о нём вспомнили, того уже и след простыл. Ведь его ждали дома.
— Где же ты был, Малыш? — спросил папа.
— Я должен был проводить Веронику домой. Она сидела в траве и плакала, что боится и не знает дороги.
— Где же они живут?
— Там за ручьём на меже в зарослях.
— А что они тебе сказали?
— Ничего. Я сразу домой полетел.
— Ну, хорошо, — сказал папа.
На том и договорились. А мама обрадовалась, ничего не сказала и Яночка, но тоже обрадовалась, и у Малыша совесть была чиста, и как будто ничего не случилось.
На следующий день он снова полетел. Ровнёхонько в тот самый сад у красивого дома, и всё светил и светил, ни на что не обращая внимания и ничего не замечая. Но через какое-то время уселся на грушу на самый верх, ни на что не обращая внимания и ничего не замечая, и начал умствовать.
— А почему я должен светить туг! Важно ведь светить, а где — неважно, лишь бы светить! Здесь нас и так хватает.
И так он себе сказал, ни на что не обращая внимания и ничего не замечая, слетел с груши и фьють — вверх через виноградники к лесу, через холм, вдоль ручья — вот и та межа, вот и заросли на ней — и здесь Малыш остановился. Огляделся, обошёл вокруг, и тут к нему из зарослей выбежала Вероника.
— Малыш! А я знаю, что ты светлячок. А ещё вас будто бы зовут мушками святого Иоанна. Но ты же не мушка, ты светлячок, правда, Малыш?
— А откуда ты знаешь, что я светлячок?
— А мне папа сказал. Он вчера тебя искал, а ты уже улетел. И сказал, это был светлячок, и что вы хорошие. И ещё, вы людям и другим жучкам светите. Я сразу захотела стать таким же светлячком.
— Слушай, Вероника, а что вы делаете?
— Мы? Мы рассказываем людям, куда они попадут, на небо или в ад.
— А вы откуда знаете?
— Ну, мы-то уж знаем. Когда летим вверх, то попадут на небо, а когда летим вниз, то попадут в ад.
— Да ну! Слушай, а куда же попаду я, а куда мама и папа, а куда Яночка, крёстная, крёстный и Голубка?
— Куда? Я не знаю. Подожди, спрошу папу, когда прилетит домой.
— А где он?
— Полетел рассказывать людям, куда они попадут. Он уже скоро вернётся.
А вот он и летит. Малыш его увидел, и как будто бы на совести у него было нечисто, повернулся и пропал — вверх на холм около леса, через виноградники в тот самый сад у красивого дома, и всё светил, светил и светил, аж до самого утра.
— Малыш, летим уже! — звали его папа и крёстный. И они полетели домой.
Но на следующий день всё повторилось. Сначала Малыш полетел в тот самый сад, немножко посветил, потом уселся на грушу на самый верх, ни на что не обращая внимания и ничего не замечая, начал умствовать.
— А почему я должен тут светить! Важно ведь светить, а где — не важно, лишь бы светить! Здесь нас и так хватает, а там я узнаю, куда мы попадём.
И так он себе говорил, ни на что не обращая внимания и никого не замечая, однако слетел с груши и фьють — вверх мимо леса, через холм, вдоль ручья — вот и та межа, вот и валежник на ней, и здесь Малыш остановился. Огляделся, как будто на совести у него было нечисто, обошёл вокруг, и тут к нему из зарослей выбежала Вероника.
— Малыш, а ты на небо не попадёшь. Твоя мама попадёт, и Яночка тоже, а ты нет.
— А почему же нет?
— Я не знаю, но папа по косой полетел к земле и сказал, что если бы ты сейчас умер, то на небо не попал бы. Сказал, чтобы ты вспомнил, что для вас самое первое.
— Самое первое? Что же это? Я не знаю.
— Плохо, что ты не знаешь! Для нас самое первое
— говорить правду, а сразу за ним второе — слушаться. Знаешь, папе было жаль, что даже приведя меня, ты всё равно на небо не попадёшь, но он должен говорить правду.
— О, я ведь знаю, что для нас самое первое. Но я должен лететь.
— А ты прилетишь ещё?
А Малыш уже взлетел.
— Я не знаю, — и полетел вверх на холм мимо леса, через виноградники в тот самый сад у красивого дома, и светил, светил, и светил до самого ясного утра.
— Летим же, Малыш! — позвали его папа и крёстный. И они полетели домой.
Дома был Малыш как убитый. Ничего не говорил, но на следующий день всё опять повторилось. Сначала он полетел в свой сад, немножко посветил, потом уселся на грушу на самый верх, не обращая ни на что внимания и ничего не замечая, начал умствовать.
— А почему я должен тут светить! Лишь бы светил. Здесь нас и так хватает, а она говорила, что хотела бы стать таким же светлячком.
И так он себе говорил, ни на что не обращая внимания и ничего не замечая, однако слетел с груши и фьють — вверх, мимо леса, через холм, вдоль ручья — вот и та межа, вот и заросли на ней, и здесь Малыш остановился. Он не знал, стоит ли ему или не стоит. Но тут к нему выбежала Вероника.
— Малыш, я так и думала, что ты прилетишь. Я люблю светлячков, когда они красиво светят.
— Послушай, Вероника, ты хотела бы стать светлячком?
— Ну, если бы я не была божьей коровкой, я бы…
Но тут вдруг от ручья как прилетит этакий сердитый молодой божий бычок. Весь красный, как пламенем объятый, а чёрные глаза его прямо-таки сверкали. И набросился на бедного светлячка.
— Ну ты, пацан, ну ты, негодник, ну ты, бродяга — ты же скверный парень, так ведь? Ты, пацан! Я тебя здесь уже не первый раз вижу! Ну ты, малец, чего тебе здесь надо?
И стал наступать на Малыша.
Вероника испугалась и убежала домой. Малыш тоже испугался и начал пятиться. Но божий бычок за ним, а тут у ручья объявился ещё один бычок.
— Иди сюда, иди сюда, тот парень здесь!
И тот бычок прилетел, и они с двух сторон взялись за бедного Малыша:
— Ну ты, малёк, чего ты со своими не ходишь! Чего тебе, пацан, здесь надо!
И один его лупил с правой стороны, а другой колошматил с левой.
Малыш всё пятился и пятился, кое-как защищался, но получал сразу от двоих, а было это немало. И каждый раз:
— Ну ты, пацан, ты малёк, чего со своими не ходишь! Чего тебе, пацан, здесь надо!
И снова, пока не спустились к ручью. Тут первый божий бычок ему так врезал, что Малыш кубарем полетел.
— Вот тебе, пацан, и больше здесь не показывайся!
Потом они от него отстали, и Малыш скорее вскочил, словно всё было в порядке, но на самом деле не было. Левую заднюю ножку он волочил, и она сильно болела, но плакать он стыдился.
Что же делать? Было ещё рано, а назад в сад далеко! Он забрался в траву и охлаждал ножку в росе, пока звёздочки не стали блёкнуть. Потом заковылял домой. Был ещё в пути, когда папа и крёстный его нагнали.
— Что с тобой, Малыш? Ты же хромаешь.
— Папа, я упал и ударился.
— Ты, говоришь, упал? Да кто этому поверит!
— Да, я упал на землю и ударился вот здесь левой ножкой. Даже пошевелить ею не могу.
И когда папа это услышал и увидел, ему стало жаль Малыша, и он пошёл ему немного помочь. Крёстный же качал головой, но ничего не говорил.
Мама их увидела в окно и сильно напугалась.
— Что случилось? Ради Бога, что случилось?
— Малыш вот говорит, что упал и ударился. Но мне что-то не верится.
— А ты, Малыш, упал и сильно ударился?
— Ну не сильно, мама, но здорово. Левая ножка у меня сильно болит.
И тогда они с Малышом скорее пошли домой, а когда он совсем отказался ужинать, велели, чтобы шёл ложиться, и что к утру ему будет лучше. И Малыш лег, но не спал, и утром лучше не было. Левая ножка у него сильно болела, вся горела и отекла.
И тогда папе пришлось лететь одному, а Малыш остался лежать. Но Яночка уже спешила и несла с собой маслице из тимьяна. Ничего не говорила и ни о чём не спрашивала, только всю ножку Малышу хорошенько натёрла. Когда же осталась с Малышом наедине, то начала:
— Малыш, ты ведь не слушался, правда?
Но Малыш молчок.
— Ну ладно, если хочешь, чтобы это было у тебя на совести — мне очень жаль, но заставлять я тебя не могу. Однако ты знаешь, где я живу.
И, сказав так, Яночка ушла.
Малыш молчал, но был мрачен. На следующий день тем не менее снова был на ногах, а на третий день собирался опять лететь с папой. И полетел, и как будто бы всё было в порядке. Ни на что не обращал внимания, ничего не замечал, и всё светил, светил и светил в том самом саду рядом с красивым домом.
Та высокая женщина сидела под ясенем и вязала чулок, Эля и Павлик играли на лужайке. С ними был беленький ягнёнок с красной ленточкой на шее. Он щипал травку и скакал, они скакали вместе с ним и радовались. На Малыша даже не оглянулись.
Но женщина под ясенем обернулась и Малыша увидела, а Малыш тоже их всех видел, но совсем не обращал внимания, вообще их не замечал, а всё светил и светил, и так всю ночь до самого утра, и на следующую ночь тоже, и так всю неделю, и весь месяц.