— Какая у меня дача! Так, болота одни. Из птиц только и видишь, что цаплю.

Это он со своей братией — владельцами так говорил, зато дома, в своих-то заводах, больно высоко цаплю поднимал.

— Надо, — говорил, — того добиться, чтоб наша заводская цапля выше всех взлетела.

С той поры и повелось, что в нашем Сысертском округе цапля у заводских владельцев в большом почёте держалась. Потом, когда заводы другим владельцам перешли, порядки во многом переменились, а цапля в прежней силе осталась. Последний владелец, как он пристрастие к птицам имел, развёл этих железных цаплей столько, что везде их видно было. Ни пройти, ни проехать, чтоб заводская цапля в глаза не попалась. Когда сшибут либо исковеркают какую, барин из себя выходил, слюной брызгался и наговаривал своим ближним холуям. Для переносу, конечно, чтоб другим рассказали, что барин сердится и какое наставленье даёт.

— Это, дескать, знак важный. Его уважать надо. Будет цапля на славе у покупателей — и всем хорошо будет, а уроним славу своего заводского знака, тогда хоть заводы закрывай. Такой знак и ставить-то на железе с оглядкой следует.

По этому барскому приказу уставщики и действовали, — сильно придирались при клеймёжке. А клеймили по горячему. Поворачивать да разглядывать некогда. На глазок приходилось помахивать. Оплошки и бывали частенько. Стукнет, скажем, по полосе либо листу клеймом, а там рванина, скосок, ещё какой изъян окажется. Уставщик тут как тут.

— Срежь это место. Сам знаешь, нельзя нашу цаплю на бракованном железе показывать. Заводскому делу от этого урон может быть. Завистникам нашим попадёт, так они на Нижегородской ярмарке, небось, показывать станут, вот-де на каком барахле сысертская цапля сидит.

Наговорят так да и дадут человеку час-два лишней работы, а то ещё и оштрафуют. Таким людям, ясное дело, заводскую цаплю не за что было любить, да и всем остальным рабочим она опостылела, может, хуже двуглавого орла. Двуглавый, видишь, в те годы ещё высоко летал, не всяк его по-настоящему разглядеть мог, а эта низко сидела и каждому понятие давала, — сколько ни старайся, а ни себе, ни заводам прибытку не будет. Одному владельцу прибыль, да и та как в провал уйдёт.

Прямо сказать, была эта заводская цапля вроде занозы на ходовом месте. И так её не забудешь, а тут ещё эти знаки везде понаставлены: на конторе, у складов, на плотине, над воротами рудного и дровяного дворов, при угольных сараях, даже над сторожёвскими будками и кордонами. Будто заводское начальство подряд взяло народ из терпенья вывести. И случалось это: пожилые занимались ребячьим делом, — сбивали и коверкали эти надоедные знаки. Про ребят и говорить нечего. Каждый с малых лет знал, что цапля — барский знак, если свернуть ей голову, дома ругать не будут, только надо не попадаться, а то худо и большим будет. Ребята и старались. Какая цапля пониже сидела, ту непременно расколотят камнями да палками.

Цапли резались из кровельного железа и были двух сортов: односторонки и двусторонки. Односторонки просто набивались на стену. Их, понятно, сбить нельзя, разве когда грязью забросают. Больше всё-таки было двусторонок. Эти резались из двух листов и укреплялись на шкворне с подушкой, которая прибивалась либо привинчивалась. Шкворень из толстого прутового железа проходил под вытянутой лапой птицы и выходил в кольцо на спине. Это место было самым стойким, зато голова, хвост и вторая подогнутая лапа легко гнулись от хорошего удара камнем. Сшивали листы тоже не больно крепко, — на кровельные клямеры.

Эта цапля на шкворне поворачивалась, и ребятам было занятно бить по такой мете. Всяк норовил сразу покривить нос, подшибить лапу, заворотить хвост, сбить косицы, но рад был и тому, что цапля завертится. Кончалась эта охота тем, что листы распадались. Сторожа, понятно, гонялись за охотниками, грозили сказать отцам, но тоже не больно усердствовали. Эти сторожа, из бывших рабочих, сами в своё время занимались такой же охотой и отговаривались от начальства теми же словами, как их дедушки:

— Нетто за такой оравой углядишь! Надо бы их отцов притянуть, да разве узнаешь, чьи эти вертиголовые!

Случалось, конечно, что какой-нибудь барский наушник опознавал ребятишек. Тогда большая неприятность семье выходила: даже возчикам железа от работы отказывали, а фабричных из завода выставляли. Бывало и стариков с места сгоняли.

— Как, дескать, ты, такой сякой, говоришь, что не узнал ребятишек, коли все они из вашей улицы, а твои стервецы-внучата первые стали пушить камнями!

Одним словом, худого от этой цапли много было, а сбивать её не переставали. Часто от барина наказ получали сделать новые знаки на таких-то местах. Тут ещё Коготок поджимал, — заставлял делать эту штуку, как на пробу.

Теперь вот, когда подумаешь, диву даёшься, зачем заводским владельцам эта цапля понадобилась. Ну, заводское клеймо — это дело нужное. Без него нельзя. А вот на что это клеймо вроде божка выставлять? Неужто нарочно, чтоб людей дразнить? Ведь если посчитать, так это и заводам не дёшево обходилось. Всё-таки и материал чего-то стоил, а главное — рабочих от настоящего дела отрывали. Розыск да разборка дела о сбитых птицах тоже время занимали, а выходило всё на пустое.

Как-то вот рассказывал я об этом своим внучатам, а на ту пору приехал в гости мой старший внук Ваня. Он у меня на войне до лейтенанта дослужился, три награды имеет. Теперь на большом заводе в сборочном цехе работает. Всё еще не женился. Говорит, надо образование закончить.

Ваня, понятно, и раньше от меня про заводскую цаплю слыхал, а тут, видно, по-настоящему понял, куда она шагала, и говорит:

— Тебе, дедушко, надо бы поглядеть на нашу цаплю, которая теперь на сборке.

Мне удивительно стало: какая цапля, на что она? Спрашиваю, а он смеётся.

— Поедем, так поглядишь. По-моему, сходство есть. Ноги тоже долгие и на таких лопастях, что не угрузнут. Ходит не торопится, только не переступает, а рывком, как, скажем, человек на костылях, — упрётся обоими костылями и шагнёт. Шея да клюв у нашей подлиннее будет, а видимость со стороны такая же: сперва клювом внизу роется, потом кверху поднимает этажей на шесть, только добычу не проглатывает, а сбрасывает, куда ей укажут.

Вижу, что шутит, а всё-таки любопытно стало поглядеть, что в самом деле за штука такая, да и в заводе этом я не бывал, а Ваня его что-то больно высоко ставит. Дай, думаю, погляжу. С заводским автобусом и поехали. Ваня живенько мне пропуск справил. Как заводские ворота прошли, я и понял, что этот завод с нашим старым и сравнивать нельзя. В одном сборочном цехе, на мой глаз, всё наше старое заводское оборудование собрать, так ещё много места останется. Машины по цеху могут ездить и вдоль всей продольной стены рельсы проложены. Вот какой цех! Поперёк этого цеха лежит труба. Ваня и говорит:

— Это на шею нашей цапле. Только таких труб на шею шесть надо.

Я, понятно, не поверил.

— Как же, — спрашиваю, — такую штуку из цеха вытащите? Немыслимое же это дело. Тоже понимаем.

Ваня объясняет:

— Собираться она на месте будет, а здесь только подгонку ведём.

Мне всё же не верится, а он меня ведёт к какой-то железной башне в два этажа и говорит, что тут управление машины помещаться будет. Поглядел я, вижу, — непонятное для меня дело. Так и сказал Ване, а он и зовет меня в модельное.

— Там, — говорит, — тебе всё яснее откроется.

Походил я в этом модельном, показали мне, порассказали. Тут только понял, что строится землекопная машина для самых больших работ. Она за день поднимет земли за семь тысяч человек, а в управлении будет не больше сотни.

На цаплю, понятно, она не больно похожа, а всё-таки Ваня правильно её к старому подвёл.

Наша заводская цапля как нарочно была придумана, чтоб люди зря мытарились, а эта, наоборот, чтоб человеку облегченье дать, от кайлы да лопаты его освободить.

Когда сказываю ребятам, что на заводе видел, непременно пошучу:

— Как вы жить-то будете? Всё переменилось. Даже цапля не та стала. Раньше хоть она дело давала: одни её ставили, другие сшибали, а теперь как? Понастроят вот таких машин, про какую сказывал, да по всякому делу, тогда без работы сидеть вам придётся.

Ребята смеются.

— Мы, — кричат, — подучимся и этими машинами управлять будем. Сами ещё новые придумаем да построим, а работа у всех будет.

Малые, а понимают, что у трудового народа и думки быть не может, чтоб кто без дела остался. У него другая думка: побольше понаделать самолучших машин, каких не было и нет в заморских краях, да облегчать труд нашего человека. А дело это, к слову сказать, сталинское.

1950 г.

о соседству со мной мастер по огранке дорогих камней Митьша Заровняев живёт. Одногодок мой. В малолетстве мы с ним неразлучными дружками были, вместе, как говорится, собак гоняли, вместе и в заводскую школу бегали, а потом наши дорожки разбежались. Он попал в выучку по гранильному делу и хорошим мастером стал, а я, как все мои деды-прадеды, весь век по заводскому гудку жил, — в механической работал. Тоже по своему делу от добрых мастеров не отставал.