«Ну, чего она еще хочет? – сказала камбала. «Ох, – проговорил рыбак, – хочет она папою быть!» – «Ступай к ней; будет по ее воле», – сказала камбала.

Пошел он обратно и, когда пришел, то увидел перед собою громадную кирху, кругом обстроенную дворцами. Едва пробился он сквозь толпу народа.

А внутри кирхи все было освещено тысячами и тысячами свечей, и жена его в одежде из чистого золота сидела на высочайшем троне, а на голове у ней были три большие золотые короны. Кругом ее толпилось много всякого духовенства, а по обе стороны трона стояли в два ряда свечи – от самой большой, толщиной с доброе бревно, до самой маленькой, грошовой свечурочки. А кайзеры и короли стояли перед ней на коленях и целовали ее туфлю.

«Женушка, – сказал рыбак, посмотревши на жену, – да ты, видно, папа?» – «Да, я теперь папа!»

Смотрел он, смотрел на нее, и казалось ему, что он смотрит на солнышко красное. Немного спустя и говорит он ей: «Ах, женушка, небось хорошо тебе папой быть?» А она сидела перед ним прямо и неподвижно, словно деревянная, и не двигалась, не трогалась с места. И сказал он: «Женушка! Ну, теперь, чай, довольна? Теперь ты папа и уж ничем больше не можешь быть?» – «А вот еще подумаю», – сказала жена.

И затем они отправились спать; но она все еще не была довольна, и ее алчность не давала ей уснуть, и все-то она думала, чем бы ей еще можно быть.

Муж, набегавшись за день, спал отлично и крепко, а жена, напротив того, совсем не могла заснуть и все ворочалась с боку на бок, и все придумывала, чего бы ей еще пожелать, и ничего придумать не могла.

А между тем дело шло к восходу солнца, и когда она увидала зарю, то пододвинулась к самому краю кровати и стала глядеть из окна на восходящее солнце…

«А, – подумала она, – да разве же я не могу тоже повелевать и солнцу, и луне, чтобы они восходили?»

«Муж, а муж! – сказала она и толкнула его локтем под ребра. – Проснись! Ступай опять к рыбине и скажи, что я хочу быть самим Богом!»

Муж еще не совсем очнулся от сна, однако же так перепугался этих слов, что с кровати свалился. Ему показалось, что он ослышался; он стал протирать себе глаза и сказал: «Ах, женушка, что это ты такое сказала?» – «Муженек, – сказала она, – я не могу повелеть ни солнцу, ни месяцу, чтобы они восходили, да и видеть того не могу, как солнце и месяц восходят, и покойна ни на час не буду, пока не дано мне будет самой повелевать и солнцем, и месяцем!»

И так на него посмотрела, что его мороз по коже продрал. «Сейчас же ступай туда! Я хочу быть самим Богом!» – «Ах, женушка! – воскликнул рыбак и пал перед нею на колени. – Да ведь этого камбала не может сделать! Кайзером и папой она еще могла тебя сделать; так вот и прошу я тебя, образумься, останься папой!»

Тут она пришла в ярость, волосы у ней взъерошились на голове, и она крикнула во все горло: «Не смей со мною так говорить! Не смей! Сейчас проваливай!»

Тогда он мигом собрался и побежал к морю, словно помешанный. А на море бушевала буря, да такая, что он еле на ногах держался: дома и деревья падали, и горы тряслись, и осколки скал, обрываясь, скатывались в море, и небо было черным-черно, и гром гремел, и молния блистала, и волны ходили по морю, похожие на горы, увенчанные белою пеною. Выйдя на берег, он закричал во весь голос, и все же не мог расслышать даже собственных слов:

«Ну, чего же еще она хочет?» – спросила камбала. «Ах, – пролепетал он, – она хочет быть самим Господом Богом». – «Ступай же к ней – она опять сидит в своей лачуге».

Там они еще и по сегодня сидят да посиживают, на море синее поглядывают.

Жарким летним днем сидел один портняжка, скрестив ноги, на своем столе у окошка; он был в очень хорошем настроении и работал иглою что было мочи.

А тут как раз случилось, что шла баба по улице и выкрикивала: «Сливовое варенье, сливовое варенье!» Этот крик портняге очень по нутру пришелся; он выставил свою головенку в окошко и тоже крикнул: «Сюда ступай, тетка! Тут есть на твой товар покупатель».

Поднялась баба на три лестницы со своим тяжелым коробом к портняжке в каморку и должна была перед ним все горшки с вареньем выставить. Он их все осмотрел и все понюхал, и сказал наконец: «Кажись, хороша штука! А нука, тетка, отвесь мне этого добра лота с четыре, а то, пожалуй, и всю четверть фунта».

Торговка, которая, судя по его зазыву, надеялась порядочно сбыть ему своего товара, отвесила ему потребное количество, однако же вышла от него очень недовольная и с ворчанием.

«Ну, вот теперь мы это съедим во славу Божию, – весело воскликнул портняжка, – а как съедим, так и силы подкрепим». Затем достал хлеб из шкафа, откроил себе ломоть во весь каравай и намазал варенье на ломоть. «Это будет на вкус недурно, – сказал он, – да вот я только дошью сначала жилет, а потом уж и примусь за ломоть».

Положил он лакомый кусок поближе к себе, стал опять шить, но, желая поскорее шитье окончить, спешил и делал стежки все больше и больше.

А между тем запах лакомого куска почуяли мухи, которых великое множество сидело по стенам; запах их приманил, и они слетелись на кусок туча-тучей. «Эге! Вас-то кто сюда звал?» – сказал портняжка, и стал отгонять непрошеных гостей. Но мухи его языка не понимали и уговоров не слушали, и слетались к куску отовсюду. Тут уж портняжка не вытерпел, ухватил он тряпицу, насторожился: вот я, мол, ужо задам вам, да как хватит тряпицей по насевшим мухам!

Посмотрел, сосчитал и видит – семь мух насмерть убил: тут же и ноги протянули, сердешные. «Вот каков я храбрец! – сказал он и сам подивился своей удаче. – Об этом весь город должен узнать!» И тут же выкроил он себе широкий пояс, сшил его и на нем большими буквами вышил: «Единым махом семерых побивахом!»

«Да что мне город! Пусть весь свет о моем подвиге знает!» – сказал себе портняжка, и сердце забилось в нем от гордого сознания собственного мужества.

И вот портной опоясался своим поясом и задумал пуститься по белу свету, потому что его мастерская показалась ему уж слишком тесною для его удали.

Но прежде чем пуститься странствовать, стал он шарить по всему дому, не найдется ли там чего-нибудь такого, что он мог бы взять с собою в дорогу; однако же ничего не нашел, кроме творожного сыра, который и сунул на всякий случай в карман. Около ворот увидел он птицу, запутавшуюся в кустарнике, и ту сунул в карман.

А затем пустился в путь-дорогу и, так как был проворен и на ногу легок, то и не чувствовал никакой усталости от ходьбы. Дорога привела его на гору, и когда он достиг ее вершины, то увидел там великана: сидит на дороге, кругом посматривает. Портняжка прямо к нему подошел, заговорил с ним и сказал: «Здорово, товарищ! Что это ты тут сидишь, на белый свет посматриваешь? Вот я задумал по свету постранствовать, счастья попытать; так не хочешь ли ты со мною в товарищах идти?»

Великан презрительно посмотрел на портного и проговорил: «Ах ты, дрянь! Жалкая тварь!» – «А! Вот как! – ответил ему портняжка да и расстегнул верхнее платье, и показал великану свой пояс: – Ну-ка, прочти, каков я человек!» Великан прочел: «Единым махом семерых побивахом!» – подумал, что портной сразу может побить семь человек и проникся некоторым уважением к этому малышу.

Однако же он захотел его испытать; взял в руки камень да так стиснул, что из камня вода потекла. «А ну-ка, попробуй это сделать, коли ты силен!» – сказал великан. «Только и всего? – сказал портной. – Помилуй, да это у нас пустяками считается!» Выхватил из кармана творожный сыр и стиснул его вместе с камнем так, что сок на землю закапал. «Что? Небось это почище твоего будет?»

Великан и сам не знал, что ему сказать, и поверить не мог, что этот человечишка обладал такою силою.

И вот поднял великан с земли камень и швырнул его вверх с такою силою, что его едва видно стало, и сказал: «Ну-ка, ты, малявка, подкинь-ка так!» – «Недурно брошено, – сказал портной, – однако же твой камень все же на землю пал; а вот я тебе брошу камень так, что он никогда больше на землю не падет!»

Сунул руку в карман, выхватил оттуда птицу и швырнул ее в воздух. Птица, радешенька, что на свободу вырвалась, взвилась высоко-высоко и не вернулась более. «Что? Каково, товарищ?» – спросил портной. «Бросаешь ты недурно, – промолвил великан, – а вот посмотрим, можешь ли ты снести порядочную тяжесть?»

Он подвел портняжку к мощному дубу, который был срублен и лежал на земле, и сказал: «Коли ты силен, так помоги мне вытащить это дерево из леса». – «Изволь, – сказал портной, – только ты ствол-то на плечи себе взвали, а я понесу на себе сучья и ветви – ведь это, чай, потяжелее ствола будет».

Великан взвалил себе ствол дуба на плечи, а портной сел верхом на одну из ветвей, и великану, который никак не мог оглянуться назад, пришлось тащить на себе все дерево да сверх того еще и портного… А портной ехал себе на ветке, насвистывая веселую песенку: «Вот как шли наши ребята да направо из ворот», – стараясь этим выказать, что ему эта ноша – сущие пустяки.