Гул возмущения волной прокатился по залу:
– Коли не разглядел, так и молчи!
– Такие честные парни!
– Мы все их знаем! Они не воры!
Король окинул беглым взглядом толпу и резко повернулся к Каргору:
– Довольно! Молчать! Вина их доказана. Зачитай приговор, судья!
– Мы никогда не видели этого толстого господина. Не понимаем, о чем он говорит! – крикнул старший из братьев. Он поднял руку. Зазвенели цепи. – Клянусь, наша совесть чиста!
– А почему рыболовная сеть оказалась на дороге? Чья она? – Каргор посмотрел на рыбака своими леденящими душу глазами.
– Мы вернулись с ловли как всегда. Сеть повесили сушиться на жердях возле дома. Потом она пропала. Это святая правда! – упрямо тряхнул головой старший брат и сделал шаг вперед. Но рука стражника тяжело надавила ему на плечо.
– Посуда! Моя посуда! – снова взвизгнул Игран Толстый. Он с мольбой протянул к судьям руки с розовыми, как у младенца, пухлыми пальцами, заговорил угодливо, льстиво: – Господа, добренькие судьи! Пусть они отдадут мне мои кубки и подносы, а потом делайте с ворами что вашей милости угодно. Мне все равно, только верните мне мое добро!
– Мне надоел этот человек. – Король нетерпеливо нахмурился.
Двое стражников вмиг подхватили Играна Толстого под мышки и стянули с лавки. Они пронесли коротышку через весь зал, а он истошно выкрикивал что-то, болтая в воздухе толстыми ножками. Стражники вынесли его из дверей. Писклявый голос затих.
Каргор медленно-медленно развернул свиток.
Пальцы не слушались его, словно это была не бумага, а скатанный в трубку лист железа. На впалых висках проступили капли пота.
– Именем справедливейшего из королей, – начал он. Голос его звучал глухо и невнятно, словно доносился из-под земли. – Братья-рыбаки Ниссе и Лесли с Окуневой улицы из дома, что напротив лавки башмачника, виновны в ограблении достопочтенного господина Играна Толстого! Улики налицо, и вина их доказана. Суд присуждает их к вечному заключению. Отныне и до скончания жизни они не увидят никого и никто не увидит их!
Из глубины зала послышались громкие горячие голоса:
– Они же ни в чем не виноваты, за что?
– Не они первые ложно осуждены!
– Где пекарь и его подмастерья? Где кузнец Верлик?
Надрывно зарыдала какая-то женщина:
– Ниссе, мой Ниссе, родной!
Зал грозно шумел. Невидимые в полумраке люди вскакивали с мест, и гнев волнами прокатывался по их рядам.
– Каргор, надо кончать… – торопливо, шипящим шепотом приказал король. Паж съежился возле него, сжался комочком. – Скрепи приговор печатью!
Но Каргор почему-то медлил.
– Ну! – бешено топнул ногой король. – Торопись! Разве ты не видишь?.. – Каргор медленно потянулся к большой печати, лежавшей на столе перед ним.
Но тут лицо Каргора начало странно меняться. Брови нависли над глазами, а сами глаза стали круглыми, и тусклый огонь зажегся в их глубине. Нос вытянулся, хищно загнулся книзу и заострился.
Рука Каргора повисла в воздухе, словно не решаясь опуститься. Наконец, собравшись с духом, Каргор схватил судейскую печать…
И в тот же миг его рука превратилась в птичью лапу. Длинные кривые когти блеснули как старый янтарь.
Каргор хрипло вскрикнул и выронил печать. И тотчас же птичья лапа снова стала человеческой рукой.
– Мамка, это ворон! – тоненьким испуганным голосом вскрикнул маленький мальчик на руках у матери.
– Ворон? – Каргор быстро, по-птичьи повернул голову, круглыми страшными глазами уставился на толпу. – Кто сказал… ворон?
Никто не ответил ему, все словно оцепенели под этим нечеловеческим взглядом.
– Боюсь! Боюсь! – заплакал ребенок, но мать прижала его личико к своей груди, заглушая плач.
– Ну что ж, если так… я сам скреплю приговор печатью, – стараясь скрыть замешательство, проговорил король, голос его утерял былую властность.
Кто-то из судей подал королю печать. Капнул расплавленный сургуч. И король с силой надавил на сургуч печатью.
Стража окружила со всех сторон братьев-рыбаков. Отныне их никто не увидит. Никогда…
– Прощайте! – донесся голос старшего брата.
Но все заглушили грубые оклики стражников, лязг цепей, звон и скрежет оружия.
Слуги распахнули золоченые дверцы королевской кареты.
– Славно я поохочусь! – облегченно вздохнул король, садясь в карету. Он всей тяжестью оперся на плечо пажа, так что мальчишка еле устоял на ногах. – Дело кончено. Вот теперь это будет поистине королевская охота!
У маленького пажа в глазах стояли слезы, и ему показалось, что у короля четыре ноги, а спина застилает полнеба. Он поскорей захлопнул дверцу кареты с золоченым гербом.
«При чем тут охота? – подумала, пролетая мимо, птичка Чересчур. – Суд, рыбаки – и вдруг королевская охота! Одно не вяжется с другим. Бестолочь, воробьям на смех. Э, да кто их разберет, этих людей? Мне-то уж, во всяком случае, некогда. Столько дел, столько дел! Особенно сегодня. Просто чересчур много дел!»
Глава XII
Гвен дает поручение птичке Чересчур
И главное:
волшебник Алеша узнает о голубой искре
Теперь вернемся назад, друзья мои.
Вы, надеюсь, помните, что Астрель так быстро убежала из башни Ренгиста Беспамятного, что Гвен Хранитель Леса не смог догнать ее.
И конечно, вы догадались, кто в это время постучал в дверь башни. Да, да, вы не ошиблись! Это был не кто иной, как волшебник Алеша. А на плече у него сидел сердитый и вконец изголодавшийся кот Васька.
Если бы вы пять минут спустя заглянули в зал, где у горящего камина, безразличный ко всему, сидел в своем кресле Ренгист Беспамятный, вы бы сильно удивились.
Посреди зала, как всегда суровая и невозмутимая, стояла тетушка Черепаха, а Гвен и волшебник Алеша, перебивая друг друга, засыпали ее вопросами.
– Куда она убежала? Что вы молчите? Отвечайте, ну? – Это нетерпеливо спрашивал, конечно, Гвен Хранитель Леса.
– Кто этот величавый старик? Это и есть Ренгист Беспамятный? – Это уже спрашивал волшебник Алеша.
– Почему она так торопилась, будто за ней кто-то гнался?
Тем временем сверкающие ножи и мечи ушли в толщу стен и пропали. Последняя стрела с пестрым оперением скрылась между плитами пола. Острый кинжал, опоясанный по рукояти золотыми буквами, пронзил насквозь спинку кресла Ренгиста Беспамятного и полетел прямехонько к распахнутому окну. В последний момент волшебник Алеша ловко ухватил его за рукоять.
– Посмотри-ка! Вернулся ко мне старый знакомец. Вот и надпись та же самая: «Сомневаюсь и вам советую», – удивился волшебник Алеша, разглядывая кинжал. – Хотя, по правде сказать, я сразу смекнул: неспроста в этом зале столько всяких ножей и кинжалов. Тут какое-то волшебство, ясное дело. А теперь, похоже, они возвращаются назад, откуда прилетели. Что ж, может статься, ты мне еще пригодишься, кинжал господина Врядли!
Кинжал шевельнулся в его руке и затих.
– Какая опасность грозит Астрель? Я должен знать! – Гвен схватил за плечо тетушку Черепаху. Но она сердито стряхнула его руку.
– Я получил это письмо. Его написала принцесса Сумерки. Взгляните, пожалуйста. – Волшебник Алеша сунул руку в карман, но письма не было, хрупкая бумага рассыпалась в прах, в мелкие клочья.
– Все врешь. Нет у тебя никакого письма, обманщик! – с угрозой прохрипела тетушка Черепаха.
– Было письмо, подтверждаю! – оскорбленно пискнул кот Васька.
Птичка Чересчур, с любопытством вертя головкой, поглядывала то на Гвена, то на волшебника Алешу.
– Я пришел сюда, чтобы помочь вам, но я должен знать…
– Она чего-то боялась! – перебил волшебника Алешу Гвен. – Сердце мне сказало. Где она? Где мне ее искать?
– Эх, молочка бы попить… – вздохнул кот Васька.
Тетушка Черепаха с каменным спокойствием слушала их и, похоже, вовсе не собиралась отвечать. Она повернулась и не спеша затопала к двери. Каждый ее шаг раскатисто и гулко отдавался под сводами зала. Тетушка Черепаха вернулась, держа в руках глиняную миску с молоком, с натугой наклонилась, так что скрипнуло жесткое платье, словно сделанное из костяных пластинок. Подтолкнула кота Ваську ногой к миске с молоком. Кот Васька перевернулся в воздухе и неловко растянулся на полу, к большому удовольствию птички Чересчур.
– Нет, каковы манеры! Никакого представления о вежливости, – оскорбленно зашипел кот Васька.
Но, отведав молока, нашел, что оно преотличное. Он снисходительно посмотрел на тетушку Черепаху и принялся с удовольствием лакать молоко.
– Своих дел по горло, а тут еще с вами болтай попусту, – досадливо пробурчала старуха. Но, увидев, с каким отчаянием ждет Гвен, кивнула ему. – Астрель… Принцесса Сумерки… Ну и что Астрель? Я все про нее знаю, у девчонки нет от меня секретов. Она не помнит ни отца, ни матери. Росла одна в холодном пустом замке. Сама мне рассказывала: бывало, весь день напролет зябла возле высокого окна, все ждала чего-то. Бедная малышка! Ничего не знала, где отец, где мать, живы ли. Спрашивала слуг – они ни гугу. Как будто боялись чего-то. Один за другим уходили и не возвращались, словно замок был зачумленный. Шли годы. И вот Астрель одна-одинешенька отправилась в путь. Она готова была объехать весь свет, лишь бы хоть что-нибудь разузнать о своих. Немало дней скиталась она, пока однажды на проезжей дороге ее лошадь не схватили под уздцы братцы, добрые и славные Игни и Трагни, детки нашего короля, будь они прокляты! С тех пор и держат ее во дворце, как птичку в клетке.