— Что же, — сказал он, — попробуй, ее можно мять, как ты говоришь, то есть можно придать ей другой вид, согнув иначе проволоку, заменяющую ей кости и мускулы. Ничего, попробуй, если испортишь — беда небольшая, турухтан ведь не какая-нибудь редкая птица.

Хромуша с минуту не знал, на что решиться. Он побледнел, немного вздрогнул, потом постарался припомнить живых турухтанов, которых видел, и вдруг, взявшись за птицу осторожной, но твердой рукой, он придал ей, не попортив ни одного перышка, такую естественную позу и, вместе с тем, такой гордый вид, что аптекарь чрезвычайно удивился.

— В самом деле, — сказал он, — эта поза натуральнее, чем та, которую сделал я, но моя зато была энергичнее.

— Что вы говорите, сударь? — сказал Хромуша.

— Я хочу сказать, что птица казалась более сердитой так, как я ее посадил. Ведь турухтаны хищные птицы.

— Они хищные, но совсем не злые, сударь, — возразил Хромуша убежденно. — Птицы бывают злы только тогда, когда голод вынуждает их драться, а эти почти никогда не наносят вреда друг другу. Турухтаны дерутся только для игры, и то из похвальбы, когда на них смотрят. Вот как они дерутся: самцы садятся в ряд на песчаные бугорки, а самки на другие бугорки напротив и смотрят на них. Тогда старики говорят по-своему молодым: “Ну, детки, покажите-ка нам, мастера ли вы драться”. Двое молодых схватываются и начинают тузить друг друга крыльями до тех пор, пока не выбьются из сил. За ними начинает другая пара; иногда две пары дерутся одновременно, но всегда друг против друга, и никогда стая не нападает на стаю ни из-за самок, ни из-за корма. Когда забава эта наскучит им, все опять становятся друзьями и летят вместе гулять или промышлять корм.

— Все это очень возможно, — сказал со смехом аптекарь, — если ты так внимательно наблюдал птиц, то, конечно, знаешь их лучше, чем я, и я сознаюсь, что мне больше нравится турухтан так, как ты посадил его. Я думаю, что у тебя большая способность к наблюдательности и, может быть, ты художник от природы.

Хромуша не понял, что это значит, но сердце его радостно забилось, когда аптекарь сказал ему:

— Приходи завтра, я стану учить тебя этому ремеслу, оно немудреное, и ты скоро выучишься, так как видно, что ты любишь и понимаешь природу, а потом я устрою тебе в замке место препаратора, ты станешь изучать естественную историю птицы и со временем можешь сделаться смотрителем коллекции у барона или у кого другого. Как знать, может быть из тебя еще выйдет ученый!

Хромуша хорошо понял только то, что увидит новых, неизвестных ему птиц, узнает, как они называются и где живут. Он не пошел, а полетел домой и без труда получил от отца позволение работать по птичьему ремеслу.

— Коли он этого хочет, — сказал отец Дуси, глядя с улыбкою на жену, — и так как господин аптекарь очень хороший человек, то я думаю ты, Дусет, будешь рада, если сын наш будет жить недалеко от нас, и мы будем часто видеться с ним, не так ли?

Дусет, конечно, больше хотела бы, чтоб Хромуша жил дома, но так как муж соизволил улыбнуться, то она сочла долгом ответить не менее приятной улыбкой. Притом же она страшно боялась, чтоб Хромуша опять не вздумал уехать в Шотландию, которая, по ее мнению, была где-то на краю света и в которой, как мы знаем, он никогда не бывал.

Через месяц Хромуша умел прекрасно приготовлять мышьяковый состав, которым предохраняют птиц от порчи и моли, умел также сдирать кожу с птицы, выворачивая ее наизнанку, как перчатку, не запачкав и не попортив притом ни одного перышка. Знал, какие надо оставить косточки, чтоб прикрепить к ним проволоку, и умел делать из нее птичий скелет, умел выбрать из запаса стеклянных глаз именно те, которые наиболее были похожи на настоящие глаза той или другой птицы. Умел набивать чучело, сохранив настоящую форму птицы, зашить ей брюшко так искусно, что нельзя было найти шов, поставить ее на ноги, распустить или сложить ей крылья, а что касается грациозности или оригинальности позы, то он с самого первого дня оказался в этом деле мастером.

Аптекарь, которому давно уже хотелось продать все свои аппараты для набивания чучел, чтобы очистить от них свою лабораторию, недолго думая, решился определить Хромушу к барону Платкоту, тому самому господину, который страстно любил орнитологию; что же касается священника, то аптекарь скрывал от него таланты Хромуши, священник был также страстный любитель этого искусства, часто менялся с бароном птицами и даже соперничал с ним, а потому аптекарь боялся, чтобы он не завладел Хромушей еще прежде барона.

Аптекарь был не только умный, но и хороший, честный человек, он принимал участие в Хромуше, который вполне заслуживал того своею кротостью и умом. Он свел его в замок и отрекомендовал барону как способного, понятливого и трудолюбивого мальчика.

— Я не сомневаюсь в его способностях, — вежливо отвечал барон, — но он еще ребенок, он очень мил, это правда, но ведь он простой крестьянский мальчик, он ничему не учился, ничего не знает.

— Но вы, господин барон, все знаете, — сказал любезно аптекарь, — и выучите его всему, чему пожелаете. У вас нет детей, займитесь этим мальчиком, он будет со временем хороший и верный слуга вам. Я вам советую, господин барон, взять его тотчас же, потому что священник непременно завладеет им, как скоро увидит его работу.

Затем аптекарь открыл ящик, который принес с собой, вынул из него и поставил на стол три различные птицы; Хромуша до такой степени умел придать каждой из них свойственную ей позу, что барон, знаток в этом искусстве, вскрикнул от изумления.

— Я вижу, что эта превосходная работа не ваша, господин аптекарь! — сказал он. — Можете ли вы поручиться мне, что это сделал вот этот мальчик?

— Уверяю вас, господин барон.

— Сам? Никто не помогал ему?

— Никто.

— В таком случае я беру его. Оставьте его у меня, он не пожалеет, что поступил на службу ко мне.

С того же дня Хромуша поселился в замке в маленькой комнатке под самой кровлей. Комнатка была очень мила. Первым делом Хромуши, войдя в нее, было взглянуть в окно и осмотреть окрестности. Они были прелестны. Замок стоял на высоком холме. Из окна была видна с одной стороны долина Ом и реки Дива и Орн с лесистыми берегами и волнистыми полями, с другой — море и берега его. Хромуша тотчас узнал зубчатые вершины большого утеса. Он еще лучше разглядел их в зрительную трубу, находившуюся в бельведере замка, который был над кровлей. Он с восторгом увидал гряду Черных Коров, взвышающуюся над волнами, и свой родимый дом в деревне, сквозь пожелтевшую листву яблонь видна была его соломенная кровля. Он не помнил себя от восторга, что поселился на такой высоте, словно птица в воздушном пространстве, и что мог пользоваться зрительной трубой, которая придавала его зрению, хорошему от природы, почти птичью зоркость. Он рассмотрел и узнал все деревеньки и деревни на берегу, узнал также Трувилль и разглядел мыс, скрывающий Гонфлер.

Не меньше рад был он и на другой день, когда водворился в лаборатории, где уже были расставлены и разложены все склянки, инструменты и припасы, присланные аптекарем. Дверь из лаборатории вела прямо в музей барона, и Хромуша увидел там в больших шкафах за стеклами множество птиц местных и чужих, более или менее редких, но все равно интересных, так как он хотел изучить их названия и виды. Когда Хромуша рассматривал коллекцию, в музей вошел барон, он пришел объяснить Хромуше, в чем будут состоять его занятия.

— Господин барон, — сказал мальчуган с доверчивостью, свойственной прямодушным людям, — ваша коллекция птиц худо размещена. Вот, например, эта птичка стоит тут потому только, что она маленькая, но это совсем не ее место. Она должна стоять вот здесь, подле этих птиц, так как принадлежит к их семейству, ручаюсь вам. У нее их клюв, их лапки, она кормится тем же, чем и они, я знаю этих птиц, если же она и не совсем такой породы, то все же приходится им сродни, как двоюродный брат их или племянник, может быть.

Хромуша был вообще неразговорчив, но когда речь шла о птицах, он делался говорливым. Барон заставил его разговориться. Он удивлялся верности его суждений, его наблюдательности и превосходной памяти. Хромуша запомнил в одно утро все названия птиц, которые сказал ему барон, и повторил их без ошибки. Но вдруг он заметил, что барон зевает, беспрестанно нюхает табак, словом, что ему наскучило учить его.

— Мой добрый господин, — сказал Хромуша, — я слишком рано поступил к вам на службу, вы соскучитесь заниматься мной. Я должен сам учиться, один, а для этого мне надо выучиться читать. Позвольте мне пойти к священнику, он должен иметь терпение, потому что учит других быть терпеливыми; я попрошу его выучить меня читать и, когда выучусь, приду опять к вам.

— Нет, нет, — вскричал барон, — я не отпущу тебя к священнику. Мой камердинер довольно образован, он тебя выучит читать.