— Тревога! — закричал Пятьюпять. — Все за мной, в лес!

Навстречу свирельцам уже спешил Хвойка.

— Враг скрылся! — запыхавшись, доложил он, сразу поняв, что слуховой аппарат Фитилька действует как положено.

А Гарпун со своим спиннингом пришёл в эту ночь на обрывистый берег Свирельки. Он любил иногда порыбачить и находил в этом занятии отдых от беспокойных милицейских дел.

На берегу Гарпуна ждал его ближайший друг Лягушонок.

Лягушонок подрос, ходил уже в пятый класс, но всё так же любил возиться с водой, и цыпки по-прежнему украшали его руки, ноги и даже нос.

Гарпун сбросил форменную куртку с блестящими погонами и остался в полосатой тельняшке. Потом он снял милицейскую фуражку и надел старую бескозырку, похожую на блин.

— Тысяча дьяволов! Куда запропастился пятидюймовый крючок! — ворчал Гарпун, роясь в карманах.

Отыскав наконец крючок, Гарпун раскурил трубку и задумался.

В гарпуновском воображении над тихими водами Свирельки ревели морские штормы и плыли, возвращаясь из дальних странствий, корабли с белоснежными парусами. А на капитанском мостике одного корабля стоял он сам, Гарпун, отважный морской волк, обожжённый солнцем и исхлёстанный ветрами всех широт...

Гарпун любил порассказать простодушным слушателям необычайные историйки, которые будто бы с ним случались. «Помню, когда я ещё не был списан на берег из-за своей огнестрельной раны...» — так обычно начинал Гарпун свои морские воспоминания и при этом гордо показывал всем небольшой шрам пониже коленки — след собачьего укуса.

А в последнее время Гарпун начал уверять всех, будто в свирельскую реку из дальнего моря явилась акула и что он видел, как она в камышовых зарослях пожирала рыб.

Свирельцы не считали Гарпуна вруном, они понимали, что просто у милиционера разыгралось воображение. Только один слушатель — Лягушонок — без оглядки верил каждому его слову.

Лягушонок любил среди мальчишек быть самым главным, командовал громким голосом и даже иногда грубил. Но как только поблизости появлялся Гарпун, Лягушонок затихал и не сводил с рыбака-милиционера восхищённых глаз.

— А реку ты запрудить можешь? — спрашивал Лягушонок затаив дыхание.

— Могу! — не моргнув, заверял Гарпун. Обожание Лягушонка воодушевляло его.

— И настоящую акулу поймать можешь? — снова замирал от восторга мальчишка.

— Пусть я проглочу тысячу морских ежей, если не поймаю! — громыхал в ответ бравый моряк.

Скоро слух о том, что Гарпун поклялся поймать акулу, распространился по всей Свирелии. Может, поклялся-то он сгоряча, но раз клятва дана, надо разбиться, а выполнить её. Моряки, как известно, слов на ветер не бросают.

И вот Гарпун явился на берег Свирельки, чтобы — сегодня или никогда! — сдержать морскую клятву.

Отсюда, с кручи, удобнее всего было забросить шнур спиннинга в камышовую заросль, где красные рыбы метали икру и куда, по наблюдениям Гарпуна, повадилась хищница акула.

Гарпун проверил, в порядке ли снасть, и полюбовался новым электрическим моторчиком, приделанным на удилище спиннинга. Моторчик этот ему подарил Фитилёк. Теперь спиннинг Гарпуна был не как у всех, а механизированный: шнур наматывался на катушку не вручную, а электрическим моторчиком.

— Таким спиннингом не только акулу, но самого морского дьявола поймать — пустяки! — сказал Гарпун.

Он закинул шнур в камыши, уселся поудобнее и стал ждать. Ночь была чёрная, хоть глаз выколи.

— В такую ночь акула придёт наверняка, — уверял Гарпун.

Не успел он это сказать, как в камышах послышались всплеск и подозрительная возня.

Гарпун включил моторчик, шнур стал наматываться на катушку и тащить что-то тяжёлое.

— Акула! — крикнул Лягушонок.

А у самого Гарпуна даже бескозырка подскочила на макушке.

Наконец над камышами показалась необыкновенная рыба, настоящее чудовище. Но тут, как назло, моторчик затарахтел, фыркнул и замолк. В нём что-то заело, шнур перестал наматываться, и чудовище повисло в воздухе высоко над водой.

— Клянусь, вместо акулы, я, кажется, изловил самого морского дьявола! — вскричал Гарпун.

— Помогите! Спаси-и-ите! — завопило вдруг чудовище.

Лягушонок в испуге попятился, а у бравого моряка бакенбарды-мочалки встали дыбом.

— Т-тысяча морских чудовищ! — пробормотал он заикаясь. — Такое бывает только в рассказах рыбаков...

Тут к берегу подбежала толпа свирельцев. Луч карманного фонарика, захваченного Хвойкой, осветил камыши.

И все увидели: вместо акулы на конце шкура, зацепившись за гарпуновские самодельные крючки, болтался Гнилушка. С головы его свисала тина и водоросли, на одежде налипли красные икринки.

— Так вот, оказывается, какая это акула! — закричали свирельцы. — И серебряное дерево, наверное, хотел срубить он!

Тут шнур спиннинга оборвался, и Гнилушка, как жаба, шлёпнулся в лодку, которую он привязал у камышовых зарослей.

— На абордаж! — скомандовал Гарпун.

На морском языке это значило, что надо немедленно приблизиться к неприятельскому судну и вступить в рукопашный бой.

Артист Пятьюпять не заставил себя долго просить.

Он тотчас бросился к лодкам, что качались внизу у берега, подплыл к неприятелю и доставил его на берег.

Сперва Гнилушка метнул в Пятьюпять зелёный от злобы взгляд и весь сжался, будто собрался броситься на артиста. Но когда увидел, что на берегу целая толпа свирельцев, начал притворяться бедненьким.

— Гром и молния, это он губил красных рыб! — пробасил Гарпун. — Говори — ты?!

— Я... — отвечал Гнилушка, притворяясь, будто он раскаивается.

— Ты хотел срубить серебряное дерево? — возмутился Чинарий.

— Я... Сознаюсь, только прости-и-и-ите...

— Ты воровал в нашей мастерской кусочки розового дерева? — сердито спросил столяр Плошка.

— Прости-и-ите...

Вдруг старый Хвойка хлопнул себя по лбу и сказал:

Вот беда, теперь я понял — его рук дело!.. Он подменил землю в мешочке...

Гнилушка и в этом сознался: да, подменил, назло свирельцам.

Тут к толпе подъехал Гранат на Аргамаке. Толпа расступилась, и не успели они приблизиться к Гнилушке, как Аргамак вдруг взревел страшным голосом. Он вспомнил, кто его ранил.

— Это, наверное, Гнилушка стрелял в оленя? — догадался Осечка.

— Он, он! — в гневе закричал Гранат. — Из-за него мой Аргамак стал хромым!

И опять преступник сознался: да, он хотел убить оленя и сделать из его рогов вешалку для своего картуза.

— Ах, это ужасно! — повторял маэстро Тромбус и тёр виски тонкими пальцами. — Как можно дойти до такой низости! И кто бы подумал — он всегда был такой тихий, такой воспитанный молодой человек...

— Я говорил вам, я говорил!.. Пустите, я с ним за всё рассчитаюсь! — воскликнул Пятьюпять, и от головы его дым повалил столбом.

— Нет! — остановил его Минус. — Спокойствие прежде всего. Вспомни умножение...

Тут и другие свирельцы, обычно такие спокойные, начали шёпотом умножать, чтоб сгоряча не натворить чего-нибудь лишнего.

Доктор Гематоген был бледен и только успевал протирать запотевающие очки.

— Довольно! — вдруг хриплым от волнения голосом решительно сказал он. — Завтра же я сделаю Гнилушке операцию... Только операция может спасти его.

— Граждане Свирелии! — громко сказал Минус. — У Гнилушки окаменело сердце, и доктор Гем сделает ему операцию. Человек серьёзно болен, не будем пока судить его очень строго.

— Раз операция — тогда другое дело, — заговорили свирельцы, сразу успокаиваясь. — Выздоровеет — хорошим станет... Он и теперь понял, что поступал плохо...

Гнилушку проводили до дому, и Гем напоследок сказал ему:

— Утром сам придёшь ко мне в больницу!

— Разрешите охранять преступ... то бишь больного? — козырнув, обратился к Гематогену Гарпун. Он опять надел форму и выглядел как полагается милиционеру.

— Раз больной — зачем охранять? Больных разве охраняют?! — закричали свирельцы.

Наутро Гем напрасно ждал Гнилушку в больнице и, готовясь к операции, тщательно дезинфицировал каждый палец. Пустовал и Гнилушкин дом в лесу. Злодей сбежал.

— Ну и пусть! — закричали свирельцы. — Раз так — не нужен он нам! Вот и всё!

Прошло время, все снова принялись за дела и скоро забыли про Гнилушку.

А на Свирелию тем временем надвигалась беда.

Удрав от свирельцев, Гнилушка направился в царство Булыгана.

Страна Булыгания была чёрной пустыней среди скал, ноги там вязли в раскалённом песке, и жаром веяло от разбросанных всюду каменных глыб.

Булыган тоже был весь каменный, изнутри набитый злобой и глупостью. Голову ему заменял серый булыжник с одной большой и двумя маленькими трещинами. Большая трещина обозначала рот, а две маленькие щёлочки — глаза. Когда Булыган злился или удивлялся, он выкатывал из щёлочки каменные глазищи и вращал ими.