Кит от досады пнул ногой булыжник и, сердитый на весь мир, отправился бродить по залитым солнцем улицам города.

Этот город был совсем не то что другие города, такие, например, как Париж или Лондон. На улицах почти не было пассажирского транспорта, в лучшем случае проезжала телега, запряженная осликом или лошадкой. В небе — та же картина. Ни одного аэротакси или аэровелосипеда, не говоря уж о дирижаблях — небо над городом было чистым, ясным и бестранспортным. Правда, на приличной высоте кружили два орла — Кит подумал, что, доведись жителям Лондона увидеть такую картину, они бы решили, что попали в сказку.

Отсутствие транспорта и газопроводов было очень заметно, зато было полно нищих, которые длинным хвостом тянулись за Китом, выпрашивая милостыню. Бедные кварталы показались ему беднее, чем трущобы лондонского Ист-Энда. И в каждой ветхой лачуге, в каждом убогом домишке его поражала одна деталь: глаз над входной дверью, нарисованный яркой краской.

«Должно быть, люди здесь и впрямь очень боятся волшебников», — решил Кит. Эта новость его не порадовала.

Свернув за угол, он неожиданно стал свидетелем странной сцены.

Какие-то люди, одетые в одинаковую униформу (Кит предположил, что это местные полицейские), остановили бедно одетого крестьянина, который вез на продажу овощи и фрукты. На тележке лежали грудой персики, сливы и маленькие круглые дыни. Люди в униформе стали рыться в куче фруктов и овощей — видимо, что-то искали. Напрасно крестьянин умолял их быть осторожнее, они его не слушали и продолжали обыск. На брусчатой мостовой рядом с тележкой уже лежали три расколотые дыни.

Видимо, полицейские не нашли того, что искали, и доложили об этом старшему офицеру, который все это время стоял, скрестив руки, у стены ближайшего дома. Это был толстый человек, униформа на нем чуть не трещала по швам, а живот жирной складкой нависал над форменным ремнем.

Старый крестьянин обратился к нему с низким поклоном. Видно, просил, чтобы его отпустили. Толстый полицейский скользнул по нему холодным взглядом, потом протянул руку и рванул на старике ворот рубахи.

Послышался треск раздираемой ткани, и Кит увидел, как на шее крестьянина что-то блеснуло — скорее всего, амулет от ревматизма или что-то в этом роде. Но это был предмет, относящийся к магии, а стало быть, запретный. Участь бедного старика была решена. Не обращая внимания на его жалобные крики, полицейские подхватили его под руки и куда-то повели. Следом повели ослика с тележкой, выхватывая на ходу самые красивые и сочные фрукты.

У Кита помутнело в глазах, во рту появился горький привкус, живот скрутило. Он понял: в нем пробудилась магия. Волшебная энергия устремилась к ладоням — пальцы Кита мелко задрожали. Кит не в силах был себя сдерживать. Если мистер Скиннер против — ему же хуже. Но Кит, с его характером, просто не мог стоять в стороне.

Понимая, что многим рискует, он сделал пасс рукой — незаметно, чтобы не привлекать к себе внимание. Этот еле заметный жест вызвал в воздухе вихрь магической энергии — и через секунду тележка опрокинулась, а фрукты и овощи посыпались на мостовую.

Как и следовало ожидать, к дармовой еде тотчас сбежались уличные попрошайки и нищие. Они толкались, отпихивали друг друга локтями, не обращая внимания на полицейских, которые тщетно пытались их отогнать.

Кит снова махнул рукой. И сразу же заметил, что двое полицейских принялись отчаянно чесаться — их примеру последовали остальные. Изрыгая проклятия, они вертелись волчком, терлись спинами о каменные стены и о фонарные столбы. «Видимо, их все-таки здорово разобрало», — отметил про себя довольный Кит. Никому из полицейских и в голову не пришло, что все это действие колдовства. Они с бранью накинулись на попрошаек — видимо, решили, что нищие напустили на них блох. Но нищие не обращали на крики никакого внимания и продолжали пировать. В этой кутерьме и неразберихе старый крестьянин, оставленный на произвол судьбы, сообразил, что нечего зря время терять, и убежал.

Кит проводил его взглядом.

— Мне бы тоже убраться подобру-поздорову, — пробормотал Кит. — А то действие магии кончится, и тогда они могут меня заметить.

Он развернулся и быстро зашагал прочь по узкой тихой улочке. И сразу же почувствовал, что за ним следят. Он остановился — его преследователь тоже остановился. Тогда Кит зашагал быстрее — шедший за ним человек тоже прибавил ходу.

У Кита возникло нехорошее предчувствие — магия у него внутри полыхнула пурпурным огнем. Он бросился бежать, потом резко остановился.

Кто-то позвал его. Голос был женский.

Кит обернулся.

Перед ним стояла бедно одетая женщина. Ноги ее были босы, края платья обтрепались и свисали клочьями. Лицо было бледным от волнения. Она бережно прижимала к груди какой-то сверток. Женщина все ближе и ближе подходила к Киту и о чем-то слезно просила на своем языке, которого Кит не понимал.

Теперь Кит разглядел, что на руках у нее был закутанный в тряпье ребенок. Взглядом волшебника он сразу разглядел жаркое облачко лихорадки, витающее над головой малыша. Ребенок закашлялся — болезнь горячим паром вырвалась из носика и крошечного рта.

Должно, быть, эта женщина видела, как Кит околдовал полицейских, и теперь просит его помочь магией больному ребенку.

Просьба эта была для Кита довольно неожиданной.

— Я постараюсь, — неуверенно произнес он. — Но знаете, я ведь не такой специалист в этих делах, как мой отец.

Женщина с готовностью кивнула, пытаясь понять, что он сказал: ее большие черные глаза следили за каждым его жестом.

— Хорошо, если вы мне доверяете… — сказал Кит, судорожно вспоминая, что делал его отец, чтобы снять лихорадку. — А, да… вот это…

И стал водить руками над головой младенца. Он понимал, что идет на риск: любой случайный прохожий мог заметить его пассы. Но сейчас Кит старался об этом не думать — он размышлял со страхом: а что, если он переборщит с магией и, вместо того чтобы вылечить, еще больше навредит малышу? У него было мало опыта в исцелении людей… Отбросив сомнения, он наконец произнес очищающее заклинание и стал ждать результата.

И заклинание подействовало. Видимый только ему пар над головой ребенка начал сгущаться — из белого он стал фиолетовым, затем черным. После этого чем-то противно запахло, и клубы пара стали наползать на носик и ротик ребенка, так и норовя влезть обратно. Но ничего не вышло — и через несколько минут пар рассеялся в воздухе.

Кит улыбнулся — женщина улыбнулась ему в ответ. А когда ребенок открыл глаза и посмотрел на нее, она засмеялась от счастья.

— Мама! — позвал малыш.

Женщина улыбнулась и крепче прижала ребенка к груди:

— Милош!

Но счастье было недолгим, потому что издалека послышался грозный оклик. Кит посмотрел туда и увидел толстого капитана полиции в тесной униформе — тот, пристально глядя на Кита, поднес к губам свисток и пронзительно засвистел.

Женщина схватила Кита за руку, и они побежали сначала по улице, потом — по переулку, потом — по проходному двору в другой двор, мимо хижин, сараев, заборов, ящиков…

Свист позади не смолкал — полицейский преследовал их по пятам. Каждый раз, когда он приближался, женщина только сильнее сжимала руку Кита, и они бросались то вправо, то влево, из одного тесного переулка в другой.

В конце концов женщина забежала в какую-то ветхую лачугу и втянула Кита за собой. Закрыла дверь. Они оказались в чисто прибранной комнате. Комната была почти пуста: из мебели там были только два жестких стула и шаткий столик. У одной стены был очаг, у другой — соломенный тюфяк, прикрытый линялым покрывалом. Пол в комнате был земляной. Когда дверь открылась, большая добрая собака, сидевшая у очага, поднялась им навстречу и вильнула хвостом. Женщина торопливо сказала что-то собаке и махнула рукой куда-то в конец улицы. Собака зарычала и вышла за порог. Женщина закрыла за ней дверь и прижала палец к губам, словно умоляя Кита не говорить ни слова.

Вскоре к домику подошли полицейские. Их было несколько — слышно было, как они переговариваются. Но встреча с собакой нарушила их планы. Собака оскалила зубы и грозно зарычала. Кит видел в щелку, как собака впилась в ногу жирного полицейского — тот завертелся волчком, запрыгал на одной ноге, изрыгая проклятия. Пот градом катился по его лицу, из карманов посыпались наворованные фрукты.

Киту его нисколечко не было жалко.

— Так ему и надо. Не будет вредничать.

До захода солнца оставалось еще часа два, и Кит все это время просидел в домике Милоша и его матери. Всякий раз, когда он делал шаг к двери, женщина загораживала ее спиной и начинала махать руками, словно хотела сказать Киту: на улицу выходить опасно, еще не время.