— Если бы любовь изменила моей сестре трижды, — ответил Тэл, — она проблуждала бы без имени всю свою жизнь.

— Эти чары, — вмешался Писец, — не оформлены должным образом. Поэтому их нужно немедля записать и подтвердить, и тут же при свидетелях заверить. Из основных законоположений важнейшее гласит, что если нет бумаги — нет и факта, и все вышеозначенные чары, как это будет признано судом, бессильны, недействительны, напрасны, обманны, ложны, и попасть в их плен способен лишь простак. Имеем мы здесь дело с делом А и делом В, иначе говоря, здесь речь сейчас идет о Розаноре и о Тэле, и для удобства дела, обозначим их цифрами Один и Два; тогда в том случае, когда судья небывшим любой из этих случаев найдет, в порядке должном отменивши факт, то значит, что такого не бывало. В подходе этом много больше смысла и гибкости, чем в пошлом утвержденье, что если что-то было на земле, то значит — было.

— Бы-бо-ба-бе-бу, — передразнил его Клод.

— Колдовство же, напущенное на меня, — продолжил Тэл, — было несколько иного рода. Я превратился в карлика, помнил своё имя и имя Розаноры, только не мог их назвать или рассказать прямо или намёком о том, что приключилось с нами, ни ей, ни другим людям. Лишь в тот день и час, когда принц, презрев все сплетни и пересуды, страхи и сомнения, признается в любви Розаноре, я вновь должен был стать Принцем Тэлом. Но если бы любовь изменила Принцессе трижды, оставался бы я карликом Квондо до конца своих дней.

— Как ты сюда попал, и как попала твоя сестра в злосчастный этот лес? — спросил Клод.

— В год нашего несчастья она пробежала через двадцать царств, а я в облике Квондо следовал за ней, отстав на сто лиг. Менестрели, рыцари и странники показывали мне путь, по которому пробежал самый быстрый в мире олень, и я шёл дальше. Я совсем потерял её в снежные месяцы, и забрёл сюда, потому что люди рассказали мне историю о Заколдованном Лесе, влекущем к себе всё зачарованное, и моё сердце наполнилось надеждой. Сир, вы были королём и у вас было три сына, как сказано в заклятии. Чтобы не дармоедствовать, я кормил ваших псов и коней, а каждую ночь тайком выскальзывал из окна моей комнаты и уходил в Заколдованный Лес.

И, наконец, она пришла. Я видел, как, подобно лунному свету, она пронеслась по снегу сквозь облака светлячков, и я встретил лесного колдуна, могучего колдуна Ро. Я не мог назвать ни своего имени, ни имени Розаноры, ни рассказать нашу историю, но мудрец и сам знал всё, что надо знать. Однажды он явился нам в облике менестреля и пропел песню об олене, быстром, как свет…

— То-то мне показался знакомым этот плут! — воскликнул Клод. — Я так и сказал тогда.

Высокий Принц улыбнулся и продолжил рассказ.

— Так и этак колдун выигрывал время. Ведь это он задержал Тэга и Гэла и помог Джорну. Его волшебством Принцы вернулись домой не поодиночке, а вместе.

— Так это он был тем толстячком на дереве! — удивился Тэг.

— Так это он был тем стражем в синем! — догадался Гэл.

— Так это он был тем малым, который надоумил меня, как быстро набрать вишен! — воскликнул Джорн.

— Я знал, что только чудо и волшебство возвратили их к дому в один момент. Я так и сказал тогда! — воскликнул Клод.

— Не помню, чтобы вы сказали это, — возразил Писец.

— И я не помню, — подтвердил Токо.

— И я тоже, — вставил своё слово Лекарь, который бил себя по коленке под столом, чтобы проверить рефлексы.

— А я помню! — сказала Розанора. — «Это чудо и волшебство!» — воскликнул он. Я это ясно слышала.

— Она умна не меньше, чем мила! — заметил Клод. — В кругу таких болванов и балбесов мне остаётся в рог трубить в пустыне, — и он поднял полную чашу вина, которую поставили перед ним.

— Тем и кончается рассказ о чарах, которые злая сила навела на Розанору и на меня, — сказал Тэл, — а остальное — вы знаете.

Он поклонился Королю и сел.

— Мне остаётся в рог трубить в пустыне, — повторил Клод, и, казалось, готов был заплакать, но тут весело грянули лиры и скрипки, Король Клод встал и поднял чашу с вином.

— За здравие и радость! — сказал он, обратившись к Розаноре и Тэлу, к Розаноре и Джорну. — И ещё за Тэра, могучего Короля, второго на охоте, может быть. Всем за него приказываю пить!

Лиры и скрипки изливали радостные звуки, а Королевский Маг выпустил целую стаю белых голубей и устроил дождь из красных роз. Лекарь, которому от голубей и роз всегда хотелось чихать, вскочил и попятился из зала, кланяясь и чихая. В тёмном коридоре он споткнулся о громадного сонного лопоухого пса, шлепнулся на спину и захромал в свой покой, чихая и возмущаясь. А Маг устроил тем временем над лирами и скрипками серебряный фонтан и осыпал всех золотым дождём.

Старый Токо встал и продекламировал надпись для солнечных часов, которая пришла ему голову, пока он наблюдал, как Джорн танцует с Розанорой, а Розанора — с Тэлом:

Королевский Писец, который на этот раз употребил гораздо больше вина, чем было в его обычае, читал нараспев сам себе статьи из Закона о суде Лорда—Канцлера.

А Король Клод громыхал, перекрывая могучим голосом шум и смех:

— Пусть песни, музыка и пляс продлятся до утра, но не забудьте — в ранний час нам двинуться пора. Поскачут кони со двора, лишь полудень пробьёт, начнётся новая игра — Нортландия нас ждёт. — Тут Король размашисто рассёк рукой воздух. — Беда лишь, с северным вином я что-то не в ладах, с их мутным сумрачным питьем, как слёзы черепах, с его недобрым колдовством, что нагоняет страх. Я б этой гадостью велел лишь бляхи натирать, да ржавчину с колоколов под праздники сдирать. — И он поднял высоко над головой чашу с белым клодерниумом.

— Да благословит всех нас Господь! — воскликнул он, испил чашу до дна и пошёл к своей постели сквозь смех и музыку, серебряные фонтаны и золотой дождь, облака розовых лепестков и голубиные стаи.

А на следующий день, когда солнце должно было обозначить полдень на часах Токо, если бы только они не находились в тени, Король со своими сыновьями, Розанорой и Тэлом отправились в Нортландию — все в ярком наряде при полном параде.

А за ними обоз триста бочек вёз белых, красных и жёлтых вин, чтоб хватило всем до первых седин, чтоб никто не сказал, что мало: по усам-де текло, а в рот не попало.

С давних времён сохранился пыльный пожелтевший свиток, где записано, что в тот самый день и час, когда Джорн сказал Розаноре: «Вы в руки сердце приняли моё!», чернявую и ревнивую Нэгром Яф и злую ведьму в её услужении поразили молния и гром с ясного неба, и исчезли они из мира, не оставив по себе ни ростка, ни доброй памяти.

А свиток тот во всём достоин веры?

он тщательно по правилам исполнен,

подписан, сверен

и скреплён печатью.