— Стирается, — отвечает тот.

— Как бы не так! — говорит Валентин. — Оно прячется там, внутри, только в темноте не видно.

— Тише, — сказала пани учительница, — сегодня мы продолжим рисование разных замечательных вещей, следите внимательно.

Взяла она мел и нарисовала семь кошек, а потом восемь больших дорожных катков.

«Вот тебе и на! — подумал Валентин. — Сотрет она потом все, и в темноте кошки сожрут канареек, а катки сомнут все вчерашние прекрасные тюльпаны. Надо что-то делать, сейчас же!»

— Губерт, — шепнул он тихонько, — после уроков я подойду к доске, а ты меня сотрешь, понял?

Губерт был хорошим товарищем, дважды повторять ему не пришлось. После уроков он стер Валентина. А когда увидел, что Валентин на самом деле исчез, испугался.

— Ты где, Валентин? Я тебя совсем не вижу!

А из доски послышалось:

— Я в доске, где же мне еще быть? Тут темно, как в погребе. Нарисуй и сотри, пожалуйста, карманный фонарик, пока я не споткнулся обо что-нибудь.

Губерт нарисовал фонарик и тут же стер его.

Валентин говорит из доски:

— Спасибо, так гораздо лучше.

После этого Губерт слышал, как Валентин в доске свистнул, а потом уже не раздалось ни звука. Он подождал еще немного и пошел домой, потому что проголодался.

А в это время Валентин стоял глубоко в доске, светил фонариком и озирался вокруг. То, что он увидел, было ужасно. На земле валялось множество раздавленных яблок и тюльпанов, по которым туда и обратно раскатывали дорожные катки. Они сталкивались между собой, были со всех сторон помяты, а между ними кошки гонялись за канарейками, а те в страхе пищали и перелетали с одной яблони на другую.

Но это было еще не все. Там оказалось много всякого другого: жирафы и пароходы, стулья и шляпы, буквы и цифры, самолеты и ботинки, а также нарисованные дети — маленькие и большие, ласточки и ромашки, кенгуру, груши, зубные щетки, автобусы — и все в страшном беспорядке.

— Откуда все это взялось? — удивился Валентин.

— Это все здесь с прошлого года, — сказали нарисованные дети и показали на жирафов. — А это с позапрошлого, — и показали на ромашки. — А мы здесь уже три года, это старая доска.

— Так дальше продолжаться не может, здесь темно и от мокрой губки сыро, это вредно для здоровья. Вы портите себе глаза, лица у вас бледные, вам нужны солнце и голубое небо, — сказал Валентин, — взгляните, как увядают ромашки. Помогите мне поймать канареек, и я выведу вас отсюда, у меня есть карманный фонарик.

Дети помогли поймать канареек. Валентин осторожно рассовал их по карманам, все остальное, что было в доске, вывел наружу в проходы между партами в классе, погасил фонарик и увидел, как все жмурятся от солнца.

— Ну, — объявил Валентин, — а теперь пойдем к пани учительнице, я должен кое-что ей сказать.

И они пошли к дому, где жила пани учительница. Получилась длиннющая процессия из вещей сплошь и рядом удивительных, какие обычно в процессиях не встречаются. Прохожие останавливались и спрашивали Валентина:

— Что это значит?

А Валентин отвечал им:

— Все это было в классной доске, почти три года!

И прохожие кричали:

— Как такое может быть? С этим надо что-то делать! Как вы считаете?

А Валентин говорит:

— Погодите, я спрошу у дедушки, он что-нибудь придумает.

И дедушка действительно придумал. Вместе с Валентином он отправился к пани учительнице, а когда они пришли, сказал:

— Ночь никто не любит, черные доски нагоняют тоску. Почему бы не делать доски из синего неба? Все было бы совсем по-другому, все стало бы намного веселее, как вы думаете?

Прохожие кричали:

— А ведь это верная мысль! Почему бы доскам не быть чудесного синего цвета?

А пани учительница пожала плечами и сказала:

— Коль это говорит дедушка Валентина, классные доски будут синими.

Тут дедушка вынул из кармана нож, одолжил линейку и вырезал из неба большой синий квадрат с кусочком солнышка, кусочком белого облачка и с тремя ласточками, которые летали по доске из угла в угол, а дети кричали:

— Одна ласточка и две ласточки будет три ласточки!

Все шутили и смеялись, и никому нисколечко не хотелось спать.

Голова — это такой шкафчик, в котором полно маленьких выдвижных ящичков и полочек. Туда складывают знания, вроде как носовые платки в гардероб. Когда мама говорит нам:

— Дети, ешьте овощи, они полезны для здоровья! — слова ее через уши — скок-скок! — и допрыгают до этих самых полочек. И если потом кто-нибудь спросит у нас про овощи, мы пороемся в голове и ответим законченным предложением:

— Извольте. Овощи полезны для здоровья.

Само собой разумеется, в голове у нас должен быть полный порядок, тогда все, что нам вдруг понадобится, можно будет найти на нужной полочке, иначе пройдет целая вечность, прежде чем мы выдавим из себя ответ про овощи. Поэтому мы поступим верно, если станем складывать в голову только самое главное, чтобы какая-нибудь там глупость нам не мешала. Тот, у кого в голове полно всякой чепухи, в конце концов и сам в ней запутается. И если его вдруг кто-нибудь спросит: «Скажите, пожалуйста, вы случайно не знаете, сколько у собаки ног?» — бедняга растеряется, будет стоять, смотреть, стучать пальцем по лбу и бормотать: «Надо же? Что это со мной? На языке вертится, а вспомнить никак не могу!»

Только это вовсе неправда! У такого человека на языке вообще ничего не вертится! Зато в голове у него полный бедлам, все через пятое на десятое, и разобраться в этом он не в состоянии. У таких людей в голове столько лишнего, что, когда в конце концов является что-либо нужное, оно туда уже не вмещается.

Вот, например. Жила-была одна девочка, звали ее Матильда. Выглядела она как все девочки, ничего особенного, кроме того, что в ушах у нее были синие сережки. У Матильды этой голова была наполнена всякими там буквами, точками, запятыми, разделительными союзами и лишними словами вроде «так сказать». А было это потому, что она все учила наизусть. Всякий раз что бы она ни учила, повторяла до тех пор, пока не заучивала все до последней буковки, до последней запятой. А за это мама давала ей шоколадные конфеты в серебряной обертке и говорила:

— Я очень довольна тобой! Если всегда будешь так хорошо учить уроки, то станешь самой умной девочкой на свете.

Неудивительно, что в школе у нее были сплошные пятерки. Кроме физкультуры. Потому что научиться кувыркаться по книжкам нельзя. Но и так она была лучшей ученицей в школе. И когда пани учительница вызывала ее и говорила:

— Ну, Матильда, стань как следует, прямо, и расскажи нам, что ты знаешь о крокодилах! — то за дверьми останавливался даже сам товарищ директор школы, если он случайно проходил мимо. Потому что Матильда рассказывала о крокодилах так замечательно и так долго — до тех пор, пока не сообщала все-все, что было написано в книжке, даже то, что стояло в скобках. Не забывала подчеркнуть каждую точку и запятую, даже разделительные союзы, так что многие мысленно задавали себе вопрос: «Возможно ли такое вообще?» А когда она заканчивала, пани учительница гладила ее по голове и говорила:

— Ну, что ж, Матильда, мне это нравится. Сразу видно, что дома ты учишь уроки по-настоящему. А вы, дети, берите с Матильды пример. Надо будет мне пригласить на урок товарища инспектора, чтобы он послушал и увидел, какая примерная ученица есть у нас в классе.

И ставила Матильде пятерку с плюсом.

Другие дети дома тоже учили, и про крокодилов — как они выглядят, где живут и чем питаются, но когда пани учительница вызывала их, отвечали кое-как, говорили все, что только приходило в голову, и это уже было не так красиво, никто за дверьми не останавливался, и лишь иногда кое-кто из них получал пять с плюсом, в то время как Матильде их ставили каждый раз.

Сами понимаете, пятерками этими, как и надлежит, она гордилась и так просто с кем попало не водилась. Лишь иногда, когда бывала в хорошем настроении, говорила ребятам:

— Вот увидите, в один прекрасный день я стану самой умной девочкой на свете, ясно?

Из школы она шла прямо домой и потом уже никуда не выходила, даже во двор поиграть. Была она немного зеленой, но ей это не мешало, она все сидела, сидела и учила, учила. Скажем, учила наизусть целиком учебник арифметики или, к примеру, книгу для чтения. А однажды, представьте себе, выучила полностью расписание поездов вместе со временем прибытия автобусов, вместе с дополнениями к расписаниям, так что знала, когда отходит скорый на Колин, а когда на Либерец, когда отправляется пассажирский на Фридлянт, а когда из Оломоуца, где нужно делать пересадки. Сплошь номера, часы, минуты. А мама за это ее очень похвалила и сказала:

— Ты очень хорошая девочка, Матильда. В расписании разбираться трудно, нужное приходится подолгу искать. А теперь все будет намного проще. Когда мы в воскресенье поедем на день рождения к тетушке Клотильде, я спрошу тебя: «Во сколько уходит поезд?» Ты мне ответишь, и готово!