Чик-Чирик, маленькая девочка, живущая в одном доме с автором этой книжки, и Цвики-Вик, другая маленькая девочка из того же дома, так вот Чик-Чирик и Цвики-Вик задали один вопрос: «Как нам различить кукурузных феечек, если мы их увидим? Если мы встретим кукурузную фею, как мы ее узнаем?» Вот что автор ответил Чик-Чирик, которая старше, чем Цвики-Вик, и Цвики-Вик, которая младше, чем Чик-Чирик:
«Все кукурузные феечки носят спецодежду. Они большие трудяги, эти кукурузные феечки, и тем гордятся. У них есть повод для гордости – они большие трудяги. Если у них есть спецодежда, что им еще делать, как не трудиться.
Но вот что поймите. Это золотистая кукурузная спецодежда, сотканная из спелых листьев кукурузы, смешанных с шелковыми кукурузными нитками из зрелых осенних початков. Когда начинается урожайная пора, и луна встает над горизонтом, вся красная, постепенно желтея, а потом становясь бледно-серебристой, кукурузные феечки сотнями и тысячами сидят меж кукурузных стеблей, ткут и шьют одежду, которую они будут носить всю следующую зиму, весну и лето.
Они шьют, сидя по-турецки. По их закону, пока фея шьет себе одежду урожайной поры, большие пальцы скрещенных ног должны указывать на луну. Когда наступает вечер, и луна встает красная, как кровь, пальцы смотрят на восток. К полуночи, когда луна желтеет и проходит полпути по небу, феи, сидя по-турецки, слегка приподымают пальцы ног. После полуночи, когда луна плывет на запад в вышине серебристым диском, кукурузные феечки шьют, сидя так, что пальцы ног смотрят прямо вверх.
Если ночь холодная и чуть-чуть подмораживает, можно увидеть их смех. Они смеются все время, пока сидят и шьют одежду на будущий год. Нет закона, который обязывал бы их смеяться. Они смеются от того, что рады и довольны хорошему урожаю.
Когда кукурузные феечки смеются, смех слетает с их губ тоненькими золотыми льдинками. Если вам повезет, вы разглядите сотни и тысячи кукурузных фей, сидящих и смеющихся между рядами кукурузы. Вы и сами рассмеетесь от удовольствия, глядя, как с их губ, когда они смеются, слетают золотые льдинки.
Видавшие виды бывалые путешественники рассказывают, что, зная как следует кукурузных феечек, всегда можно сказать из какого они штата по тому, как они шьют одежду.
В Иллинойсе кукурузные феечки делают пятнадцать стежков кукурузным «шелком» по вытканной из листьев кукурузы одежде. В Айове шестнадцать стежков, а в Небраске – семнадцать. Чем дальше на запад, тем больше шелковых стежков кладут феи на свою кукурузную одежду.
Один год кукурузные феечки Миннесоты подпоясывались голубым пояском из васильков, растущих в кукурузе. В тот же самый год в Дакоте все феи носили шарфики из цветочков тыквы, желтые шарфики, широкие и узенькие, повязанные узлом. А в какой-то год случилось так, что кукурузные феечки Огайо и Техаса носили на запястьях тоненькие браслеты из белых утренних цветочков.
Путешественник, прослышавший об этом, начал задавать кучу вопросов и докопался до причины, по какой кукурузные феечки носили тоненькие браслеты из белых утренних цветочков. Потом он рассказывал: «Когда феям грустно, они ходят в белом. В тот год, много лет тому назад, именно в тот год люди снесли все изгороди у старой скрюченной железной дороги. А изгороди у старой скрюченной железной дороги очень полюбились феям, потому что сотни фей могли усесться на одной шпале, а сотни тысяч фей – на скрюченной рельсе и петь плю-скрю, плю-скрю – тише взмаха ресниц, нежнее мизинчика младенца из Небраски – всю лунную летнюю ночь напролет. Тот год оказался последним для изгородей у скрюченной железной дороги, поэтому феи собрали прелестные белые утренние цветочки, растущие вдоль изгороди и сплели из них тоненькие браслеты и носили их весь следующий год, чтобы показать, как им жалко и грустно».
Конечно, теперь вы уже поняли, что кукурузные феечки делают по вечерам и ночью при луне. Теперь посмотрим, что они делают днем.
Днем феи носят спецодежду из желтой кукурузной ткани. Они прохаживаются меж рядов кукурузы, карабкаются на стебли и укрепляют листья, стебли и початки. Они помогают кукурузе расти.
У каждой на левом плече мышиная щетка – вычищать мышей. На правом плече у каждой кузнечиковая метелка – выметать кузнечиков. Щетка служит для очистки поля от мышей, которые все портят. Метелка служит для выметания кузнечиков, которые все портят.
Каждая фея подпоясана желтым ремешком. За пояс заткнут молоточек, багроволунный молоточек. Когда дует сильный ветер, пытаясь сбить кукурузу, феи выбегают, вытаскивают из-за пояса багроволунные молоточки и вбивают гвозди, чтобы удержать кукурузу. Когда бушует ужасная буря, стараясь посильнее разорить кукурузное поле, в одном можете быть уверены – меж кукурузными рядами с быстротой ветра носятся феи, выхватывая из-за пояса багроволунные молоточки и вбивая гвозди, чтобы кукуруза стояла прямо, чтобы она росла, зрела и становилась все лучше и лучше, пока не придет осень – время урожайной луны.
Чик-Чирик и Цвики-Вик спросили, откуда феи берут гвозди. Вот что им ответили: «О том, откуда кукурузные феи берут гвозди, вы узнаете на следующей неделе, если всю неделю будете ходить с чистыми личиками и чистыми ушами».
В будущем году погляди в конце лета или в начале осени на кукурузное поле, где по зелени и серебру несется ветер, насторожи уши и повнимательней прислушайся. Может быть ты услышишь кукурузных феечек, их плю-скрю, плю-скрю-скрю, что тише взмаха ресниц и нежнее мизинчика младенца из Небраски.
На севере Северной Америки у реки Саска-чеван, в Виннипеге – пшеничном крае, неподалеку от городка Лосиная Челюсть, названного так в честь челюсти лося, убитого одним охотником, там, откуда дуют снежные ураганы и ветер «чинук», там, где никто не работает, пока не нужно, а нужно почти всегда, есть место, которое зовется Шапка Шамана.
Там на высокой башне, что на высоком холме, стоит высокий стул, где, сидит Главный Погодосмотритель и Тучегонитель.
В том, что звери потеряли хвосты, виноват был он, Главный Погодосмотритель и Тучегонитель с Шапки Шамана.
Долго стояла ужасно сухая погода, звериные хвосты совершенно высохли и стали совсем жесткими. Наконец, пошел дождь. Он вымочил и размягчил звериные хвосты.
Налетел, засвистел холод-холодрыга, заморозил хвосты так, что они снова стали жесткими. Задул страшный ветер и дул, и дул, пока вовсе не сдул звериные хвосты.
Толстым, плотным кабанам с коротенькими хвостиками это было нипочем, но для голубых песцов, которые хвостами помогают себе бежать, есть, гулять и болтать, писать картины и письма на снегу, прятать про запас кусочки добытого мяса с полосками жира под большим камнем у реки, настала трудная пора.
Кроликам с длинными ушами и короткими, словно крошечные ватные шарики хвостами, это было нипочем, но для желтых пылайнов, которые ночью освещают свои жилища в дуплистых деревьях с помощью огненно-желтых хвостов-факелов, настала трудная пора. Желтым пылайнам никак нельзя было терять хвосты, потому что ими они освещали себе дорогу, когда крались ночью по прерии, хватая вкусненьких пламчиков, тпруков и эйков, что так и просятся, чтобы их съели.
Звери выбрали комитет представителей, чтобы представлять их на переговорах, чтобы они решили, какие шаги можно предпринять, чтобы договориться, что делать. В комитете оказалось шестьдесят шесть представителей, и они решили назваться Комитетом Шестидесяти Шести. Это был выдающийся комитет, и когда они уселись все разом, рты на месте, носы на месте (как и положено выдающемуся комитету), глазки моргают и тоже на месте, когда они уселись, прочищая уши и глубокомысленно почесывая подбородки (как и положено выдающемуся комитету), кто бы ни посмотрел, сказал бы: «Это совершенно выдающийся комитет».
Конечно, они бы выглядели еще более выдающимися, если бы у них были хвосты. Если у голубого песца ветер сдул большой пушистый голубой хвост, он не выглядит и наполовину таким выдающимся, каким может выглядеть. Если у желтого пылайна ветер сдул длинный желтый хвост-факел, он не выглядит таким выдающимся, каким был до того, как задул ветер.
Комитет Шестидесяти Шести встретился и начал переговоры, чтобы решить, какие шаги можно предпринять, чтобы договориться, что делать. Председателем выбрали старого пылайна, который много раз выступал третейским судьей во всяких запутанных делах. Среди пылайнов он был иззестен как «судья судей», «король судей», «принц судей» и «пэр судей». Когда между семьями ближайших соседей возникали ссоры, споры и пререкания, старого пылайна звали в третейские судьи, чтобы сказать, кто прав, а кто виноват, кто начал, и кто должен кончить. Обычно он говорил: «Лучший третейский судья – тот, кто знает, как далеко стоит заходить, а как далеко – не стоит». Он был родом из Массачусетса, родился неподалеку от Чап-паквидика и жил в конском каштане шести футов толщиной на полпути между Южным Хедли и Северным Хемптоном. По ночам, пока хвост еще был на месте, он освещал большое дупло в конском каштане своим желтым хвостом-факелом.