Дел было так много, что хозяин гнезда минут двадцать думал, с какого начать.

— Вз-ззззз! — раздалось у его уха.

Хвать! — Тот же самый комар!

— Цугуй меня зовут, — говорит вдруг комар. — Прилетел извиниться. Ты меня утром отпустил, а я и спасибо не сказал.

— Не морочь мне голову, — рассмеялся хозяин гнезда, — лети лучше умойся, а то от тебя дымом разит.

— Спасибо тебе, уважаемый. Ты мне сразу очень понравился. Хочешь, секрет расскажу? Я ведь в любом ухе спать могу. Много чего слышать приходится.

Хозяин гнезда даже клюв разинул, чтобы лучше слышать. Очень уж он секреты любил.

— Да оставь ты эту уборку! — крикнул он жене. — И подойди поближе. Ведь у нас гости. У этого комара разве только очков нет, а голова очень умная.

— Сейчас мне не до гостей, — шепнула она ему на ухо. — Я хочу снести яйцо.

— А птенец-то на кого похож будет?

— Хвостик будет как у тебя, а клювик — как у меня.

— Ну ладно, — сказал хозяин гнезда. — Эй, Цугуй, полетим на вершину ореха.

— Вижу я, — шепнул комар, когда они уселись на вершине дерева, — ты отцом стать готовишься. Птенцов хочешь выводить. Смотри, как бы не было беды.

— Это ты о чём?

— Не хочу пугать, но знать ты это должен. На днях ночевал я в ухе столяра Тоадера…

— Ну и что?

— Ему жена рассказывала, что нынче шкафы из орехового дерева сильно в цене.

— Меня мебель не интересует. Других забот хватает.

— Да ты вспомни, на каком дереве твоё гнездо!

— На этом вот.

— На орехе! Во всей Панталонии таких орехов осталось три штуки. А хозяйка ореха совсем бедная. Ни коровы у неё, ни поросёнка. Орех — всё богатство. Вот столяр и хочет орех этот купить, даже задаток дал.

Надо вам сказать, что орех этот и впрямь был удивительный. Такой большой, что пятьдесят крошек, взявшись за руки, не могли бы его обхватить. Высокий был, ветвистый. Никто не мог долезть до его вершины. А хозяйка берегла его, как живое существо. Ни разу по дереву палкой не стукнула. И орехи собирала, когда они сами падали. А когда они созревали — это было настоящее чудо.

Днём и ночью шёл во дворе ореховый дождь. Даже и в соседский двор падали орехи, такая огромная была у ореха крона. Сосед дерева — его звали Горицэ, — по мешку орехов собирал. Его так и называли — Сосед Ореха.

— Ну купит он дерево, и что?

— Срубит! Высушит! Распилит! И сделает шкаф! Понял?

— Срубить дерево! Дерево срубить! — пришёл в ужас будущий папаша. — Но ты же сказал столяру, что на этом дереве моё гнездо!?

— Говорил, говорил, — соврал комар. Но тут же и покраснел от стыда, что соврал. — Говорил, а что толку, хозяйке деньги нужны.

— Деньги? Это ещё что такое?

— Я вообще-то толком не знаю. Видел только, что их завязывают в платок и в карман прячут. Даже лошадь можно в деньги превратить и в карман спрятать.

— Лошадь?

— И дом тоже.

— А дерево тоже в карман влезает?

— Ну да!

— Вот чертовщина! — сказал будущий папаша. — А ты не врёшь ли, комаришко? Чтобы дерево, да ещё такое большое, как наше, в карман влезло?!

— Лопни мои глаза! — поклялся Цугуй. — Уж я-то не в одних ушах побывал. Дело своё знаю.

— Слушай, а что это от тебя дымом пахнет? Ты что, куришь?

— Да нет, просто в дымоходе ночевал.

— Ну ладно, — сказал будущий папаша, — за секрет спасибо. А хозяйку-то как жалко…

В этот день бедная женщина смахнула со своего подоконника каких-то мошек. Ей и в голову не пришло, что это птицы пожалели её и принесли свой обед.

Прошёл месяц. Дерево стояло на месте, а в гнезде появились птенцы.

— Наверное, пошутил комар, — говорил их папаша.

— Доброе утро! — поздоровался с ним как-то сосед ореха, Горицэ. И снял шляпу.

Папаша сердито отвернулся. Дело в том, что сосед этот был художником. Сидел весь долгий день на скамеечке, мурлыкал под нос песенки и рисовал всё, что на глаза попадётся. Нарисовал он и орех. Дерево-то похоже вышло, а на вершине его сидела какая-то кукушка.

— Мы не кукушки, — обиделись тогда ореховые птицы. — У нас своё гнездо, родные птенцы.

С тех пор они с Горицэ не здоровались.

Однажды, когда солнце спряталось за облака и небо потемнело, во дворе появился человек в тёмных очках и с топором под мышкой. Прямым ходом направился он к ореху. Подошёл и с размаху вонзил топор.

Сьють-сьють! — закричали птицы и принялись кружить над деревом.

— Что ты делаешь? Здесь же наш дом! Мы летим к нему каждую весну из-за девяти морей!

Но, конечно, человек с топором птичьего языка не понимал, да и не хотел понимать. А вот художник понял. В один миг перемахнул он через забор.

— Греешь руки у чужой беды! — сказал он и вырвал топор. — Я тебе покажу ореховый шкаф!!!

— Какое твоё дело? Деньги я заплатил! Дерево — моё!

Тут и хозяйка выбежала во двор. За нею — дети.

— Что же это получается? — кинулся к ней столяр. — Мы с тобой договорились? Договорились! Деньги получила? Получила! Я тебе в нужде помог?

— Так помог, что я сна лишилась.

— Ты его со всеми орехами продаёшь, мама? — спросила маленькая дочка. — А что мы ребятам дадим, когда колядовать придут?

— Сколько же нужно денег? — спросил художник.

И он вынул из кармана кошелёк и протянул его вдове.

— Это плата за орехи, которые с дерева сами ко мне во двор падают.

— Плата за орехи? Нет-нет, я сама верну ему долг. Буду по ночам стирать рубашки соседям и верну ему деньги. А орехи вам — как память о моём покойном муже. Этот орех сажал он. В нём вся сила нашей семьи.

И она заплакала, и, пока плакала, её крошка-сынишка пытался приделать обратно кусок, вырубленный топором. Мочил его даже слюной, чтоб приклеить.

Мать подняла свои усталые глаза к небу и так говорила птицам, которые успокоились в густой листве:

— Я и не замечала, что вы свили там гнездо. Спасибо, что вы спасли наше дерево.

Тут она встала на колени и прижалась лицом к шершавому стволу.

— Старое дерево — мой верный друг, родня моя и опора.

Вместо «Доброе утро!» крошка Георге, проснувшись, говорил жене:

— А кувшин-то пустой!

— Пустой! — соглашалась жена.

— Давай наполним его мёдом!

— Так денег нету!

— Давай тогда копить!

— Давай!

Вот копили они, копили и накопили разных денег — больших и маленьких, железных и бумажных. Взяли эти деньги, взвалили на телегу кувшин, который больше был похож на горшок, и поехали к соседу пасечнику, который жил от них в двух шагах.

Пасечника звали Алеку. Но это неважно, как его звали. Важно то, что он наполнил их кувшин-горшок мёдом.

— Ну, нам теперь этого мёду на целый год хватит! — радовалась жена. — Давай поставим наш мёд в каса маре. Там прохладно, и мы туда не каждый день ходим. Мёд лучше сохранится.

Крошка Георге, который уже съел целую миску мёда, сказал:

— Давай.

Вот поставили они кувшин в каса маре, и жена стала обед готовит.

— Принеси воды, — сказала она мужу.

Взял крошка вёдра и пошёл за водой. Ждёт его жена, ждёт, а Георге нет. Выглянула в окно: журавль в колодец носом клюнул, а мужа нигде не видно.

— Горе мне, горе! — закричала жена. — Мёду наелся и в колодец упал! Спасите!

Кинулась она к колодцу, а в нём только ведро болтается, — нету Георге.

— Соседи! Помогите! — закричала жена не своим голосом и побежала по деревне, — Георге в колодец упал! Утонул! Мёду наелся и утонул!

А крошка Георге между тем сидел в каса маре и ел мёд большой столовой ложкой. Закроет рот и — глаза выпучивает, чтоб пчёл напугать. Их было в каса маре видимо-невидимо — унюхали мёд и позалетали в окошко.

— Вы здесь не на пасеке! — ругался Георге и гонял пчёл шляпой.

Наконец он вволю наелся мёду и пошёл к колодцу. Только достал ведро — жена появляется. Кричит и плачет, а с нею чуть не вся деревня.

— Вот так утопленник! — сосед-пасечник говорит. — И одежда сухая, и шляпа не помята.

— Этот не из колодца вышел, — рассердились и другие соседи. — Зачем нас позвала? Всей деревней одно ведро нести?

Разошлись соседи, а жена спрашивает:

— Где был?

— Дудочку делал.

— Какую ещё дудочку?

— А вот эту. — И крошка Георге достал из кармана дудочку, которую сделал ещё в королевстве Понедельник, и задудел в неё. Ясное дело, мёду наелся — можно и на дудочке поиграть.

Поиграет на дудочке, а потом из ведра воду пьёт: глык-глык-глык. Ясное дело, мёду наелся — пить захотел.

Целый день играл он на дудочке, а жена обед варила. К вечеру оба они зашли в каса маре, кувшин с мёдом навестить, а то соскучились. Приходят — кувшин откупорен и в нём ни капли мёду! Пустой кувшин, или горшок, как хотите.