В тот же день Лиля попала в игрушечный магазин на Малом Каретном: Могэс приносил в этот магазин всех своих кукол, — такой уж у него был договор с артелью. В магазине Лилю поставили на самом видном месте прямо в открытой коробке, перевязав серебряной ниточкой, чтоб не свалилась.
С отвращением Лиля разглядывала стоявших рядом с ней грубых кукол с мёртвыми глазами. Тут были матрёшки с намалёванным румянцем, и висящие на шнурках акробаты с жестяными заклёпками, и резиновые пупсы с дырочками на спине.
«Ну и страхолюды!» — подумала Лиля. Она не подозревала, что теперь сама вроде них. «Если бы я была такой уродкой, — думала она, — я бы себе отрубила голову вон той лакированной саблей с золотой ручкой, прицепленной к картонке, или хватила бы себя по голове вон тем молотком из столярного набора!» Она подумала ещё, что хорошо бы всех кукол вместе с Могэсом взорвать пистонами.
А в магазин входили новые и новые покупатели, игрушки заворачивали и уносили. И самое ужасное — нельзя было вертеться! Лиля подумала: что будет, если у неё зачешется нос. Потом она перестала думать и стоя задремала.
Пробило три часа — обеденный перерыв. Продавщица тщательно убрала прилавок, покрасила губы; рыжая кассирша заперла кассу, и обе вышли, повесив на магазин замок. Кроме того, они нажали маленькую кнопку на притолоке двери и опустили снаружи металлические жалюзи.
Едва в магазине потемнело, тут-то и началось. Началось такое, что Лиля не могла даже себе представить. Все куклы соскочили со своих мест и ринулись к Лиле.
— Новенькая! — завопили они дикими голосами. — Новенькая!
За руки её выхватили из коробки и поставили на прилавок. Клоун ударил в жестяные тарелки под самым ухом Лили так, что она отшатнулась. Сзади забили барабанщики; Лиля хотела отбежать, но вокруг уже мчались с треском заводные железные мотоциклисты.
— Новенькая!.. — вопили они.
С верхней полки в Лилю выпалили из пушки горохом. Лиля закрыла глаза и жалобно сказала «мама».
Два больших мальчика-куклы загоготали и запустили волчки; с угрожающим звоном они понеслись на Лилю. В то же мгновенье с одной стороны с грохотом разорвалась хлопушка, с другой кто-то выпалил в Лилин нос пробкой из духового ружья. В изнеможении Лиля села на прилавок, согнула ноги (ноги оказались почему-то на шарнирах) и заткнула уши.
Вокруг выли волчки, гремела стрельба, взрывались пистоны. Какой-то акробат стал прыгать через Лилю, и, завопив «чехарда», все запрыгали через неё. Она в ужасе закрыла голову руками. Но и это было ещё не всё, кто-то заорал «куча мала», и все кинулись на Лилю.
(Главное, сколько раз Лиля бывала прежде в игрушечных магазинах, но не подозревала, что там творится такое в часы обеденного перерыва. Удивительно ещё, как все куклы каждый раз остаются целыми. Если бы Лиля знала, что делается в других местах во время обеда, — как например, ведут себя фигурки в хозяйственных магазинах или бронзовые амуры в часовых мастерских, — она удивилась бы ещё больше. Но об этом — ладно! Этого мы сейчас не будем касаться. Вернёмся к Лиле.)
Пробило четыре часа, перерыв кончился. И всех будто смело ветром; нее куклы бросились на места и сделались неживые. Только Лиля осталась лежать на прилавке.
Она тоже хотела вскочить и удрать, но продавщица нажала кнопку у входа, и поднялось жалюзи, а рыжая кассирша открыла замок и входила в магазин. Бежать было поздно.
Увидев Лилю, валявшуюся на прилавке, кассирша сухо сказала:
— Когда уходишь, — игрушки надо убирать!
— Я убрала, — сказала продавщица.
— А это что?! — Кассирша указала на Лилю.
Продавщица вытаращила глаза, недоверчиво взяла в руки куклу, повертела её и пожала плечами. Вошли покупатели; среди них Татина мама с кошёлкой, из которой выглядывали бутылка молока и цветная капуста: Галина Ивановна уже заказала в аптеке лекарство и побывала на рынке. Увидев в руках продавщицы Лилю, она сказала:
— Какая хорошенькая кукла!.. А она закрывает глаза?
— Закрывает и открывает, — сказала продавщица. — И говорит «мама»!
— Сколько стоит?
— Один рубль шестьдесят три копейки.
— Ну что ж, — сказала Татина мама.
Она купила Лилю, потом обвела глазами магазин, заметила в углу гроздь воздушных шаров, взяла красный, зелёный и жёлтый. И шары понеслись за нею на ниточках.
5
Среди вертящихся этажерок с лекарствами, среди банок с притёртыми пробками и латинскими надписями, среди ядов и слабительных, грелок на живот и пузырей на голову, крошечных склянок и огромных бутылей с разноцветными жидкостями — сидел старый провизор Бахтерев-Разумовский. На его носу сияли очки с золотым ободком. С быстротой и точностью фокусника он отпускал посетителей, подсчитывая что сколько стоит и когда что будет готово.
Дошла очередь и до Татиной мамы.
Завертев этажерку с лекарствами, Бахтерев-Разумовский нашёл склянку с розовой жидкостью; на ней было написано по-латыни «tiap-tiap» и белела наклейка «наружное».
Провизор протянул склянку Галине Ивановне:
— Будете втирать в больное место два раза в день!
— Втирать?! — От изумления она чуть не упустила воздушные шары. — Это же надо пить! Семь раз в день!
— Что-о!? Пить наружное лекарство?!
— Так прописал доктор.
— Сорок пять лет сижу на этом месте, — сказал Бахтерев-Разумовский, — и первый раз слышу, чтобы пили капли тяп-тяп!
Он долго рассматривал печать и подпись:
— Слушайте, что это за рецепт?
— Это выписал доктор Кракс…
— Какой доктор Кракс?
Татина мама удивилась:
— Вы не знаете доктора Кракса?
Бахтерев-Разумовский поднял брови.
— У нас в городе сто семнадцать поликлиник; в каждой поликлинике четыре детских врача, два консультанта и один профессор-педиатр. Но я не знаю доктора Кракса.
— Он не в поликлинике, — сказала мама. — Он дома.
Провизор посмотрел на неё.
— Идите сперва к вашему доктору, узнайте, в чём дело! — И поставил лекарство обратно на этажерку.
Ахнув, мама выбежала из аптеки; за ней летели шары. Не успела она сделать и нескольких шагов, как вдруг (она не поверила своим глазам!) увидела Тату, перебегавшую через улицу.
— Тата?! — Галина Ивановна кинулась к дочери.
— Мама! Знаешь что! — Тата задыхалась от бега. — Могэс превратил Лилю в куклу! Надо её спасти!.. Бежим вместе!
— Бредит! — ахнула мама.
Она сунула под мышку картонку с куклой и корзину с цветной капустой, зацепила ниточки от воздушных шариков за пуговицу на жакетке и свободной рукой схватила дочку.
— Пусти! — крикнула Тата. — Ну, пусти же!
На них оглядывались прохожие.
— Пойдём домой, Таточка… — чуть не плакала Галина Ивановна. — У тебя температура… Пойдём… — И потащила за руку упирающуюся дочку домой.
Какая-то женщина на улице, показав на Тату, сказала своей худенькой девочке:
— Видишь, что бывает, когда по утрам отказываются от рыбьего жира!
А два мальчика, которые шли, поддавая ногами консервную банку, остановились.
— Какая глупая девчонка! — сказал один. — Она, наверно, хочет смотреть кино «Большой вальс», а ей ещё нет шестнадцати лет!
Вот так всегда: люди почему-то без конца ошибаются. И никак не сделать, чтобы они больше не ошибались.
6
Да что люди! Даже кот ошибался — он смотрел из форточки первого этажа и думал, что эту девочку тащат за то, что она без спроса сунула нос в сметану.
А ещё выше — из окна третьего этажа — на Тату смотрела маленькая голова в белом колпаке. Это был повар Пётр Петрович. Только он один не ошибался, он знал точно, кто эта девочка и куда её ведут.
Повар стоял на подоконнике кухни, держась кукольной рукой за край кастрюли, в которой дрожало желе, и с интересом смотрел вниз, во двор. Неожиданно рядом послышался насмешливый голос:
— Высовывайся, высовывайся! Как хлопнешься с третьего этажа, останутся от тебя рожки да ножки, пуговицы-черепки!
Кто бы это? Пётр Петрович оглянулся и увидел на плите на чайнике краснощёкую бабу в широкой юбке с цветочками.
— Ты кто?
— Управдомша с этого двора. А что?
— Ничего, — сказал повар.
Он открыл рот спросить ещё что-то, но в дверях уже поворачивался ключ. Съехав по бельевой верёвке с подоконника, повар бросился было в комнату, да споткнулся о веник и растянулся на пороге. Управдомша хихикнула и умолкла.
Мама с Татой быстро прошли по передней мимо куклы, валявшейся на пороге, и скрылись в комнате. Убедившись, что их нет, повар встал, отошёл на цыпочках в глубину кухни, поглядел наверх на краснощёкую бабу и мрачно сказал:
— Давай, спускайся!