Пришла зима. Земля, озера, реки замерзли. А охотник этот зимой часто щеки сильно обмораживал. Вот раз пошел он по косе, дошел до утеса. Ходил, ходил, все расщелины осмотрел. Вдруг слышит голоса. «Верно, соседи выброшенного морем зверя нашли», — думает. Порадовался он соседской удаче да и пошел на голос. Обогнул скалу, голоса слышит, а никого нет. Еще одну скалу обогнул — опять никого. Что за диво: громко так спорят, а никого не видно. Обошел кругом утес, так никого и не нашел. Взобрался на самую верхушку, стал слушать. И вот, сказывают, что услышал, пока там сидел:

— Я когда с холодом приду, — говорит один голое, — всю землю заморожу. Реки, озера льдом скую. А как со снегом приду, всю землю снегом занесу, все под снегом спрячу: травы съедобные и всякую ягоду, которыми сиротки питаются, и плавник, что море на дрова приносит. Еще больше рассержусь, и море все заморожу. А уж как совсем разъярюсь, жерди у яранг53 ломать стану. Всех людей выморожу. То-то повеселюсь!

— А я наоборот, — другой голос отвечает, — приду, всю землю согрею. Растоплю лед на озерах и реках, станут люди рыбу ловить, ягоды, травы и коренья собирать — вот и будет пища у бедных. Отгоню подальше в море лед от берегов, станут охотники моржей, нерп да лахтаков54 промышлять. Станут люди мясо есть и радоваться, меня добрым словом поминать. Если где по оврагам прошлогодний снег остался, я и его растоплю. Вот буду гордиться своими делами и радоваться!

Тогда первый и говорит:

— А ну, давай спросим вон того мужичка на скале, кто ему из нас больше люб. Эй, мужичок, кто тебе больше люб, кивни тому головой.

А мужичок думает, кому кивать-то, не видно никого. Но все-таки кивнул и говорит:

— Холод — это плохо. Весеннее солнышко хорошо. Весной моя жена не мерзнет, собирая коренья. И мне на солнце тепло — одежда у меня, гляди, сильно худая. И деткам моим солнышко в радость: не мерзнут они, не дрожат от холода.

Вот и отвечает ему невидимка:

— Будет тебе впредь во всем удача, и зверя всякого будешь бить много, щек морозить не будешь. И жена за лето ягод и кореньев напасет вдоволь. Ступай домой, мужичок! Слышишь ты меня?

Выслушал мужик эти слова и поспешил домой. Пришел, все жене рассказал. «Теперь, — говорит, — хорошо будем жить, в тепле и достатке. И растений съедобных много будешь собирать».

И стал тот мужик хорошо жить: зимой не мерзнет, снег не отрывает, ветра студеного не боится. А тут вскоре и весна наступила, реки вскрылись, озера талой водой набухли. Стал мужик много зверя и рыбы ловить. А дети подросли, и жена стала много съедобных корней и ягод запасать, и мерзнуть они перестали. И ветра с холодом с тех пор никогда не боялись. Состарились, а все не знали нужды. Дети выросли, один стал удачливым зверобоем, другой сметливым следопытом, а младшие хорошо диких оленей промышляли. Умерли старики, а дети и после их смерти хорошо жили. Тьфу.

Рассказал Гимугье, зап. Тагикак (см. прим. к № 1), пер. Г. А. Меновщиков. Публикуется впервые.

Сюжет предания отмечен только у эскимосов.

Давно это было. Жил Гром. И не было у него детей. Жены его рожали сыновей, но все они умирали. Вот однажды родила ему жена сына, а мальчик сейчас и заболел. Тогда решил Гром пойти к Жизнетворцу, просить у него помощи. И вот отправились они с Дождем в дорогу. Пришли к Жизнетворцу. Говорит Жизнетворцу Гром:

— Дети у меня не живут. Как родятся — сразу помирают. Научи, как беде помочь, что делать.

— Эх, Гром, — говорит Жизнетворец, — а я считал тебя всемогущим.

— Ты всемогущий, а не я, — отвечает Гром.

Тогда Жизнетворец говорит жене:

— Видишь, помирают у Грома дети. Не знаешь ли ты, кто отнимает у него детей?

— Знаю, — говорит жена. — Живут высоко в горах Таз и Бедренная кость от той нерпы, что Хозяин дня убил. Они и отнимают детей у Грома.

Распорядился Жизнетворец:

— Сшей сыну Грома одежду.

Не успел он это сказать, как одежда для Громова сына готова. А одежда та была амулетом. Хотел было Гром одежду взять, она ему палец чуть не откусила.

Говорит Жизнетворец:

— Бери, не бойся.

Взял Гром одежду, Жизнетворец и говорит:

— Надень ее на сына. А как захочет он спать, вынеси его наружу и положи возле землянки55 на землю. И пусть имя твоему сыну будет Лист.

Вернулся Гром домой. Как сказал Жизнетворец, так Гром и сделал. Надел на сына одежду, сшитую женой Жизнетворца, положил снаружи возле землянки. Там ребенок всю зиму и спал. А как минул сыну год, потерялся сын.

Снова пошел Гром к Жизнетворцу. Пришел и говорит:

— Потерялся мой сын!

— Пойди вон к той Горе, — говорит ему Жизнетворец, — и скажи ей: «Отдай моего ребенка!» Не отдаст — возьми и разрушь Гору.

Пошел Гром вместе с женой к Горе. Подошел, сказал:

— Э-гей! Отдай моего сына!

Отвечает Гора:

— Не отдам!

Тогда Гром снял левую рукавицу, ухватил подножие Горы и потряс. Обвалился один отрог, а Гора молчит. Рассердился Гром, снял рукавицу и с правой руки — да как тряхнет Гору! Раскрылась Гора, и оттуда голос послышался:

— Совсем разрушит Гром Гору. Отдайте ему сына.

Взял Гром сына. Вернулись все вместе домой. И звали того сына Лист. И теперь уж он совсем большой стал. Все.

Рассказал в 1971 г. на науканском диалекте житель сел. Нунямо Чукотского р-на Ыкалук, 65 лет, неграмотный; зап. на магнитофонную ленту и пер. Г. А. Меновщиков при участии дочери рассказчика Альмы Ыкалук-Ивановой. Публикуется впервые.

Данный сюжет об олицетворении треска земли отмечен впервые лишь у науканских эскимосов.

Тыкывак56 — это когда сильная стужа и от неё земля трескается. Мы это и теперь знаем. А вот, рассказывают, жил в старину за проливом в Кыгмике один юноша. Был он веселый, сильный и ловкий. И еще ему хотелось все знать. Одного он терпеть не мог: слушать, как в сильный мороз стылая земля трещит. Вот он раз и говорит:

— Что это там трещит и трещит без умолку? Как ударит мороз, такой треск стоит, что я даже заснуть не могу! Не могу я сегодня спать. Пойду Тыкывака караулить. Может, он рядом где ходит. Поглядеть бы на него, какой он.

Кончился день, наступила ночь. Поужинали. А жил тот юноша с матерью и отцом. Жены у него не было: больно озорной был, хотя смелый и выносливый. Вот поел он, оделся.

— Куда это ты на ночь глядя? — спрашивает отец.

— Пойду Тыкывака погляжу. Чего это он все время трещит?

— Не ходил бы ты, — говорит мать.

Не послушался юноша, пошел. Взял свой гарпун, наконечник, пузырь-поплавок57, сшитый из шкуры молодой нерпы, закидушку — все свое снаряжение, с каким в каяке58 охотился. Все приготовил, проверил. И на косу отправился. Далеко по косе ушел. Ступает осторожно, кругом озирается. А ночь выдалась тихая, хорошая. Вдруг где-то неподалеку треснуло. Юноша гарпун приготовил, пузырь надул. И замер на месте, держа гарпун наготове. Спустя немного треск совсем близко раздался, а никого нет. Снова затрещало, и вот возник человек. Вот он все ближе подходит. Не дошел, упал на землю, прильнул к ней. «Эге, вот он какой!» — подумал юноша. Нацелил гарпун, размахнулся и метнул в упавшего. Загарпунил, стал тянуть к себе за ремень. Хоть и крепко держал ремень, не удержал. И все вдруг исчезло: человек, ремень, поплавок, только древко гарпуна осталось.

Пошел юноша с пустыми руками домой. Пришел и спать лег.

Прошло несколько дней. Два раза ходил юноша на то место. Никого не встретил. А на третий раз пошел, видит: перед ним гора, на вершине горы землянка. Полез он в ту землянку через нижний ход. Там муж с женой. Высунулся мужчина из полога59 и говорит:

— Лезь сюда, лезь! По какому делу явился?

— Ни по какому, так просто, — ответил юноша.

— Ага, — говорит хозяин и велит жене: — Готовь быстро гостю еду! Кореньев отвари, нерпичий желудок и кишок положи. Пусть и кишок поест!

Стала жена варить коренья с мясом. Когда еда сварилась, хозяин говорит:

— Теперь накорми гостя! Ему домой возвращаться, а скоро ночь.

Поднесла хозяйка юноше варево в миске. Поел он кореньев. Ох и вкусные показались коренья! И кишками полакомился, и нерпичий желудок съел. Все съел до капли. Кончил есть, руки вытер. Хозяин и говорит ему:

— Теперь домой ступай. Ты ведь вернуться должен. Это мы ходим, где придется, и не возвращаемся. Ты вот сейчас гарпун свой съел и пузырь. Нерпичий желудок и есть пузырь, а коренья — гарпун и наконечники. Ну, а теперь иди!

Сказал это хозяин, юноша сейчас же встал и вышел, домой заспешил. Идет, идет, и разболелся у него живот. Такое колотье поднялось, что идти нельзя. Остановился юноша. Так и не дошел до дому. Вонзился в него гарпун изнутри. Пузырь надулся и живот вспучил. Ремни и закидушки расправились, наконечником гарпуна распороло утробу. Так бедняга и умер.