Ровно через семь с половиной минут примчалась скорая и увезла Сергея Эмильевича в больницу.
– Чао! Не поминайте лихом, – кричал раненый с носилок.
– Чао-какао, мистер «Плавали-знаем»! Приезжайте ещё, всегда будем рады, – замахали ему на прощанье дедушка с бабушкой.
– Лучше уж вы к нам, – скривившись от боли, отвечал мистер Серёжа.
– Что же с ним теперь будет? – спросила бабушка.
– Ничего, – ответил дедушка, – сыворотку вколют от бешенства в живот, укол от столбняка добавят заради спокойствия и домой отпустят. Я это тебе как бывший санитар говорю. А вещи его завтра зять заберёт.
«Мур! – Нюся весело спрыгнула с крыши. – Теперь бабушка с котлетами снова только моя! Ты ж моя умничка-крысочка! Произведу тебя за верную службу в интенданты! Да и вообще, нечего ему тут было делать. Запудрил бабушке с дедушкой мозги своей важностью, а одна жалкая крыса тут же поставила его на место и показала, кто он есть на самом деле…» Маша вышла из своего укрытия с баранкой и сказала:
– А давайте-ка мы чаю выпьем!
И все, включая Нюську, пошли на кухню. Только дяде Вите было грустно:
– Ну вот. Уехал от нас мистер «Плавали-знаем». А как же наш бизнес?
– Думаю, никак, – ответил дедушка, – этого мистера теперь сюда и калачом не заманишь. К тому же мы люди простые, лишнего света нам не надо – всё, что нужно, на ощупь найдём, чай, не иностранцы.
Назад, в город
И вот пришла осень. Её не ждали ни бабушка с дедом, ни Маша, ни даже Нюся, а она взяла и пришла. Солнышко всё ещё радовало своим светом и теплом, но тепло это было прозрачным, исчезающим.
Нюся чувствовала перемены в погоде, как и все кошки. Она с трудом продирала глаза по утрам и только в том случае, когда её чуткий нос улавливал запах зелёного дедушкиного чая, сигнализирующего о скором завтраке.
Сад посветлел. Нюська садилась посреди него и, как бы играя, перебирала лапками солнечные лучики.
Бабушка с дедушкой не просто готовились к отъезду в город, собирая вещи. Они должны были привести сад и огород в порядок перед наступлением холодов. Дом надо было «законсервировать» до весны. Это значило вывезти все ценные вещи: одежду, телевизор, посуду, банки с малиновым и вишнёвым вареньем, сушёные яблоки и груши, несколько мешков картошки и главное – Нюську. Всё это, за исключением кошки, можно было, конечно, бросить на даче и до следующего сезона, но бабушка не хотела оставлять никаких шансов потенциальным дачным ворам.
Старики ужасно переживали за неокрепшую нервную систему кошки. Бабушке стоило только вспомнить, как они переезжали на дачу, и она хваталась за сердце. Тем не менее, оба не подавали вида и держались молодцом.
Бабушка всё так же по утрам, если не шёл дождь, занималась во дворе йогой. Она садилась на плетёном коврике посреди опустевшего огорода и с удвоенной энергией принималась за хитрые упражнения. Вокруг неё торчали остатки стеблей розовых кустов и валялась ботва от кабачков. На коврик тихо опускались желтеющие листья. Нюська изредка мостилась рядышком и замирала, как сфинкс.
«Мур! Йога-шмога, какая разница! Главное, чтобы еда всегда была. Напридумывают же люди», – размышляла она.
Каникулы, проведённые на даче, пошли кошке на пользу. Шёрстка её лоснилась от вкусной деревенской еды, глаза смотрели довольно и весело. Она настолько полюбила свежий воздух и природу, что представить теперь не могла невольничью жизнь в запертой на все замки городской квартире. На даче у Нюси было полное раздолье.
Бабушка старалась как могла подготовить кошку к отъезду, который приближался с каждым днём. Вечером они усаживались вместе в кресле, и бабушка рассказывала ей о грядущих холодах, о том, что в селе все удобства на улице, и о том, как она соскучилась по Маше, которую родители уже увезли в город, потому что девочке надо ходить в школу. Во время этой тирады Нюська лениво открывала один глаз и впивалась когтями бабушке в колени: «Мур! Слушай, я и сама не хочу уезжать, но условия в доме – это, конечно, страшная сила. Да и Маша мне тоже дорога».
Пока дедушка осуществлял общее руководство отъездом, а бабушка отвечала за сборы в частности, Нюська готовилась по-своему, по-кошачьи. Всё-таки она считала себя хозяйкой дачи, поэтому относилась ко всему серьёзно.
В один из погожих дней кошка решилась на последнюю в этом сезоне вылазку в подвал. Ей до смерти не хотелось туда лезть, но нужно было оставить кое-какие указания крысе на зиму. С самого утра бабушка напялила на Нюську полосатую жилеточку для тепла. И вот, презирая все подвалы мира, вместе взятые, Нюся полезла договариваться с крысой, захватив в качестве презента несколько сухариков, удачно попавшихся ей на глаза. Ступая по влажной поверхности земляного пола, кошка передёргивала лапками: «Мур! Какая же гадость эти подвалы! И чего только не сделаешь ради своей усадьбы и подданных». Её жилеточка цеплялась за всякий хлам, но кошка пробиралась вперёд в поисках подвальной крысы.
За старым ящиком с книгами она услышала шуршание. Палыч и крыса сидели там и о чём-то спорили. В руках у домового был глиняный горшок. Нюся прислушалась, но до неё долетали лишь какие-то непонятные обрывки фраз: «Кадидус-квадре-модус. Хабибидус-лорнус-кводус! Мышь ты серая, неразумная, послушай домового умного! Спрячем-перепрячем это и то, чтобы не смог обокрасть никто. До следующего лета всё тут стереги и далеко уходить не моги».
Увидев кошку, они тут же замолчали. Палыч, поправив на круглом животике флисовую кофту, растворился в темноте.
– Эй, это ты, ошибка природы, – нарушила тишину Нюся. – Книжки мои подъедаешь? О чем это вы тут шептались? Заговоры плели?
– Не подъедаю, я, хозяйка, а охраняю, – ответила крыса, глядя слишком честными глазами. – Какие заговоры? Ничего подобного.
Так, размышления о провианте на зиму, о скудных запасах…
– Это хорошо, – продолжала кошка, – потому что наше величество хотело поручить тебе охранять наши королевские сокровища, в чём бы они ни заключались. Мы переезжаем на зимние квартиры.
Будешь здесь, в общем, присматривать за всем до весны. Поняла?
– Слушаюсь и повинуюсь, госпожа Анфиса! – крысиный огромный нос и даже кончики ушек дрожали от волнения. – А можно мне иногда выбегать на мусорку за объедками?
– Только ненадолго, – ответила Нюся, – и швырнула крысе прихваченные сухарики. – Если что, на кухне найдёшь ещё немного припасов, с голоду не помрёшь. Давай, показывай, что там у нас подлежит счёту и переучёту.
– Книжка колдовская – одна, – зачастила крыса, – амулет волшебный невидимый – один, горшочек с крибле-крабле-бумсом запечатанный – один, набор трав, собранных в ночь на Ивана Купалу, – десять упаковок, шляпа-невидимка погрызенная, к колдовству непригодная, – одна, иголка магическая засыпальная – одна, башмак-скороход без пары бездейственный – один…
– Стоп-стоп-стоп… С этим добром я в другой раз разберусь, может, на следующий год, – прервала её Нюся. – Короче, сиди, охраняй и смотри не зевай. А то как зубами схвачу, шею насквозь прокушу. А коли всё сохранишь и не проворонишь и чести моей не уронишь, произведу тебя чином повыше, а может, и поселю на крыше. Ты на ус слова намотай и смотри у меня – не плошай!
Через пару минут кошка вылезла из подвала на солнышко, прихватив с собой волшебный невидимый амулет. Зачем он ей, она не знала, ей просто было приятно знать, что она теперь владеет несметными сокровищами. Бабушка с дедушкой собирали огромную коробку с посудой. Всем было не до кошки. Нюся повесила амулет на шею.
«Мур! А ведь у меня есть ещё одно дело», – вспомнила Нюся.
Кошка побежала в малинник. Кусты заметно поредели, колючки неприятно цеплялись за Нюсину шёрстку, но она упорно продолжала поиски певчего дрозда. В гуще малинника стояло крытое серым рубероидом деревянное сооружение – дачный туалет. Нюся не понимала, зачем этот туалет вообще нужен, потому что на даче, в принципе, хватало кустов и деревьев. Кошка подняла мордочку, презрительно оглядывая ветхую хибарку, и увидела певчего дрозда. Он сидел на рубероидной крыше, грустно склонив голову. Жёлтый клюв его приобрёл сероватый оттенок, глаза смотрели куда-то вдаль, за горизонт. Рябые перья торчали во все стороны, как будто он не чистил их уже лет сто.
– Эй, ты, там, наверху! – закричала кошка. – Я тебя битых полчаса по всему участку ищу.
– Крысу бы прислала, – не шевелясь, равнодушно отвечал дрозд.
– Слышишь, ты, птица счастья завтрашнего дня, а ну отвечай, что случилось?
– Пора мне, пора, – всё так же грустно проговорил дрозд.
– Ну, и мне пора – в город. Мои бабка с дедом уже неделю пакуются, так что я скоро уеду, – сообщила кошка. – А ты куда?