Мустаккио Грозные Усы и Оп-ля часто встречались тайком и строили тысячи планов, как бы им освободиться от железного мальчишки.

Мустаккио, усы которого уже давно не стояли торчком, а печально висели, топал ногами и плакал, как ребёнок:

— У-у-у! Хочу опять быть укротителем, не хочу чистить конюшни!

Оп-ля старалась утешить его:

— Подожди, мы ещё добьёмся своего, — говорила она. — Я не успокоюсь до тех пор, пока этот железный хлам не выкинут из цирка! Из-за него никто больше не обращает внимания на мой номер и не аплодирует мне.

Как вы помните, Гвоздик поступил работать в цирк, чтобы скорее разыскать Перлину. Каждый вечер он обращался к зрителям и спрашивал, не встречал ли её кто-нибудь, но до сих пор ему ничего не удалось узнать.

Наконец цирк прибыл в город, где жила Перлина. В тот же день, катаясь с Миледи в карете, девочка проехала мимо цирка. Вот как это случилось.

Тент только начали устанавливать и как раз собирались повесить большую афишу, где аршинными буквами было выведено: «Гвоздик, железный укротитель». Но афишу держали так, что Перлине не видны были эти слова. Однако…

— Ах, Миледи, как мне хочется пойти в цирк! — вырвалось у девочки.

Миледи наморщила нос.

— Какой ужас! — сказала она. — Разве ты не знаешь, что цирк — зрелище для черни? Нет, ты пойдёшь сегодня вечером на концерт классической музыки.

Карета проехала, и афиша с именем Гвоздика осталась позади. Бедная Перлина, ей действительно не везло!

Если бы она прочитала афишу, то с радостью прибежала бы к Гвоздику: ведь она не только простила его, но за время разлуки поняла, что никогда у неё не было такого верного друга, как железный мальчик.

В одно прекрасное утро актеры репетировали на арене свои номера. Вдруг Нуволино и Нуволетта, раскачиваясь на трапеции, увидели какого-то старичка. Он робко заглядывал в щёлку занавеса.

— Что вам угодно? — спросили актёры, подлетая к нему на трапеции.

Но не успел старичок пробормотать и двух слов, как воздушные гимнасты радостно закричали:

— Неужели? Это вы?… Мы сейчас отнесём вас к нему… по воздуху.

И, схватив гостя под мышки, они подняли его с земли, перелетели арену и оказались над Гвоздиком, который репетировал новый номер со львами.

— Гвоздик! — закричали они. — К тебе гость! — и опустили старичка так ловко, что он сел прямо на спину Гвоздику.

— Папа Пилукка! — и мальчик запрыгал от радости.

Действительно, старичок, которого Нуволетта и Нуволино бросили прямо в объятия Гвоздика, оказался папой Пилуккой: он не в силах был терпеть дольше разлуку со своим сыночком и решил его проведать.

Читатель может себе представить, сколько им надо было всего пересказать друг другу. Конечно, они сейчас же заговорили о Перлине, но Пилукка тоже нигде не встречал её; можно было подумать, что девочка провалилась сквозь землю.

Увидев, как это огорчило Гвоздика, папа Пилукка стал его утешать:

— Давай я останусь с тобой; я не совсем ещё старый, могу работать, а когда я поселюсь здесь, в цирке, ты не будешь больше чувствовать себя таким одиноким…

— Нет, папочка, — отвечал Гвоздик, — вы не должны больше работать, вам пора уже отдохнуть. И потом смотрите…

Он показал свою копилку — такая копилка могла быть только у Гвоздика, — целиком из стали. Чтобы скорее открыть её, железный мальчик сунул два пальца в замочную скважину и — крак — вскрыл стальной ящичек, из которого посыпался целый дождь золотых монет.

— Вот мои сбережения, возьмите их, папочка; всё это ваше. Вы теперь не должны ни в чём нуждаться, будьте хоть вы счастливы!

При виде такой доброты у папы Пилукки даже слезы выступили на глазах… Почему же Перлина не хочет простить Гвоздика и вернуться к нему? Ведь он заслуживает прощения, хотя и обошёлся с ней дурно.

Несколько дней Пилукка гостил в цирке, и Гвоздик проводил с ним всё свободное время.

Узнав, что Пилукка — отец Гвоздика, все актёры полюбили его и старались изо всех сил сделать ему приятное. Даже животные относились к нему с уважением: львы каждый раз, когда он проходил мимо их клетки, отвешивали ему глубокий поклон, а слоны просовывали хобот между прутьями, чтобы почтительно пожать ему руку.

Но папа Пилукка всё-таки был печален, так как очень беспокоился, не о себе, конечно, а о Гвоздике, который сильно тосковал.

Старый учёный огорчался, что не может, несмотря на все свои знания, вылечить, то есть, конечно, не «вылечить», а починить грустное настроение своего механического мальчика. Ведь и у машины, как мы знаем, тоже может быть разное настроение. То она еле движется, медленно перебирая колёсами, то мчится на последней скорости.

Когда наступил день отъезда, Пилукка решил проверить, как работает сердце Гвоздика. Он уложил мальчика на койку в его фургоне, открыл дверцу на груди, с тысячью предосторожностей вынул золотое сердце и очень тщательно осмотрел все его зубчики и колесики.

Старый учёный был так погружен в эту тонкую операцию, что не заметил, как две пары глаз следили за ним через окошечко. Такие злые глаза могли быть только у Мустаккио и Оп-ля.

— Проклятие! — воскликнул бывший укротитель. — У этого ненавистного Гвоздика, оказывается, в груди бьётся чрезвычайно нежное сердце!

— Теперь, когда мы узнали его слабое место, — прибавила Оп-ля, — мы уж сумеем расправиться с ним!

Гвоздик, ничего не подозревая, пошёл провожать на вокзал папу Пилукку; с ними отправились все его цирковые друзья — и люди, и животные.

Гвоздик с Пилуккой открывали шествие. Гвоздик вёл на поводке трёх львят. За ними семенили лилипуты в праздничных костюмах. Дальше, гримасничая и балагуря, шёл на ходулях Ромпиколло; за ним верхом на верблюде ехал Ридарелло; на трамвайных проводах проделывали свои головокружительные трюки воздушные гимнасты — Нуволино и Нуволетта.

Позади, как заправский носильщик, выступал слон с чемоданом Пилукки на спине.

При виде необыкновенного шествия прохожие хлопали в ладоши и приветствовали Пилукку: благодаря пышной свите его принимали по меньшей мере за индийского магараджу.

На вокзале папа Пилукка поцеловал Гвоздика и, как все родители на свете, стал давать ему тысячу наставлений, разумеется таких, каким мог следовать железный мальчик.

— Будь осторожным, берегись ушибов, — ведь ты можешь сплющиться; не забывай хорошенько смазывать себя маслом, чтобы не заржаветь. И не будь слишком строг со львами — животные любят ласковое обращение… — А под конец папа Пилукка добавил:

— И не отчаивайся из-за Перлины, я уверен, что она скоро найдётся.

Начальник станции дал сигнал отправления, раздался паровозный гудок, но Гвоздик, чтобы продлить расставание, пустил в ход одну из своих «шуток»: он поставил железную ногу под колесо вагона, так что поезд не мог сдвинуться с места. Только когда Пилукка вырвался из его объятий, Гвоздик убрал ногу. Поезд пронзительно загудел, тронулся и пошёл, увозя Пилукку, который долго ещё махал платком из окошка.

После отъезда Пилукки Мустаккио и Оп-ля не замедлили воспользоваться своим открытием. Однажды ночью, когда Гвоздик спал у себя в фургоне, Оп-ля сказала Мустаккио: «Ну, настало время избавиться от этого железного хлама. — Она теперь иначе не называла Гвоздика. — Если ты хочешь снова занять своё прежнее место укротителя, ты должен разбить часы, которые бьются у него в груди вместо сердца…»

Мустаккио, по правде сказать, страшно боялся даже близко подойти к Гвоздику, но не подавал вида, что трусит. Он пробрался в фургон и маленьким буравчиком начал сверлить грудь железного мальчика.

Гвоздику стало щекотно, он подумал, что это блоха, и, не открывая глаз — бац — хлопнул себя железной ладонью по груди…

Бедный Мустаккио! Ещё немножко, и голова его расплющилась бы в лепёшку! Физиономия его перекосилась и помялась, словно по ней прошёлся дорожный каток.

— Мустаккио, бедняжка, что с тобой? У тебя судорога! — воскликнул Гвоздик, открыв глаза: его разбудил пронзительный вопль Мустаккио. И так как железный мальчик был добрым и отзывчивым, то он залепил бывшему укротителю ещё одну затрещину, чтобы выпрямить ему физиономию. Лицо Мустаккио действительно выпрямилось, но зато он пулей вылетел из фургона и упал прямо на спину своей подруге. Это смягчило падение Мустаккио, но зато Оп-ля оказалась вся в синяках. Таким образом оба получили по заслугам.