На сверкающей стене было лишь одно темное пятно: у самого потолка выделялся черный квадрат. Окошечко, или, вернее, отдушина, заделанная тонкой решеткой.
– А это что такое? Зачем? – Леша показал на отдушину
– Это… Да так, ерунда. Вентиляция. Дом у нас старинный, стены толстые, в них проходят каналы для проветривания, а это один из выходов. Надо бы заделать, да санитарные правила не позволяют… – Евсей Федотыч почему-то заметно поскучнел. Погасил лампочки. И Леша с Дашей поняли, что пора прощаться.
Когда шлепали под дождем обратно, Леша задумчиво проговорил:
– Непонятно, почему Евсей Федотыч вдруг сделался такой… будто расстроился из-за чего-то…
– Просто мы его утомили.
– Но он ведь сам с таким жаром все показывал… Коллекция у него в самом деле удивительная.
– Я знаю, о чем ты думаешь…
– О чем?
– Ты решил тоже собирать пробки от графинов!
– Вовсе нет! Я думаю о той китайской пробке. Неужели она и правда постарела от долгого времени? И потеряла волшебную силу…
– Но ведь она все же убрала твой синяк!
Леша хмыкнул.
– Конечно. Когда я сказал: «Чоки-чок, уберися, синячок…»
– Значит, это «Чоки-чок», а не она!
– Наверно, и она тоже. Они вместе… Понимаешь, Даша, я заметил: «Чоки-чок» действует там, где уже есть какая-то сказка… Тут вот, например, оказалась рядом волшебная пробка. Она хотя и ослабевшая, но все-таки сказочная. И они помогли друг другу. А если рядом нет никакого волшебства, «Чоки-чок» ничего не может…
– А как же ты загнал в канаву «Москвич»?
– Это просто совпадение, – вздохнул Леша. – А в мае, после драки с Мишкой Тузыкиным, «Чоки-чок» мне нисколько не помог.
– А как он должен был помочь после драки-то?
– Когда Леонковалла решила записать про эту драку мне в дневник, я прошептал: «Чоки-чок, потеряйся, дневничок…» Но он никуда из ранца не подевался, Леонковалла все на пол вытряхнула и нашла. И накатала на полстраницы. А Мишке я тогда крепко по губе вделал, зря ты не веришь.
– Да верю я, верю, – сказала Даша. – По правде говоря, ты иногда бываешь очень храбрый…
Приастралье
На следующий день опять было пасмурно и дождливо. Леша и Даша сидели дома. Даша возилась с выкройками для кукол, а Леша рисовал.
Сперва нарисовал акварелью то, что обещал Даше: девочку в зеленом плаще, которая отражается в мокром асфальте. И назвал эту картинку «Березка». Папа посмотрел и похвалил. И Даша похвалила. Затем Леша в альбоме набросал карандашом портрет Бочкина – по памяти. Даша сказала, что похоже. И наконец Леша стал рисовать Ыхало – с натуры.
Пока Леша водил карандашом, Ыхало послушно сидело на табурете. Чтобы оно не скучало, Леша рассказывал про путешествие на станцию Пристань. Ыхало шумно вздыхало и удивлялось, хотя кое-что знало уже от тень-Филарета.
– В следующий раз поедем вместе, – пообещал Леша.
К вечеру тучи разошлись, а утро наступило такое солнечное, что сразу высохли кусты и трава. Леша решил:
– После обеда отправляемся на Пристань!
Так они и сделали. Снова пришли на ромашковую поляну, наполнили водой из колодца и разожгли самовар. Ыхало добросовестно помогало собирать топливо и любовалось самоваром, который напоминал ему папу. Но время от времени оно вздыхало:
– Ых, не знаю, как и быть. Неудобно мне… Не привыкло я среди бела дня появляться при посторонних…
Леша и Даша успокаивали:
– Ничего страшного. Там ведь сказочная страна, и ты будешь очень даже к месту.
– А Бочкин такой славный, он тебе понравится.
Тень Филарета в это время бесшумно шастала по ромашкам.
Наконец поехали.
И все было как в прошлый раз. Только Одинокий Шарманщик не стал играть и петь, а лишь помахал шляпой вслед поезду, который не остановился.
Перед станцией Чьитоноги гостей встретил Лилипут. Он мчался навстречу поезду, разинув розовую пасть и размахивая лохматым хвостом. Радостно гавкнул и вскочил в хвостовой вагончик.
– Не бойся, – сказал Леша Ыхалу, которое сжалось в комок. – Он такой славный пес…
– Да я и не боюсь… почти…
Когда проезжали станцию Чьитоноги, увидели, что бабка расположилась на платформе, будто уличная торговка. Перед ней на низеньком прилавке лежали груды пирожков и ватрушек. Увидев поезд, бабка засуетилась, заулыбалась, приглашающе замахала руками.
Но поезд не остановился. А Лилипут поступил не очень-то воспитанно: выскочил из вагончика, ухватил с прилавка корзинку с пирожками и одним махом вернулся на место. Бабка вслед махала костлявыми кулаками и неразборчиво ругалась.
У Лилипута желтые глаза горели веселым азартом. Держа ручку корзинки в зубах, он протянул добычу Леше и Даше.
Леша корзинку взял, но очень нерешительно. А Даша сказала:
– По-моему, Лилипут, ты поступил нехорошо.
Но пес дурашливо замотал головой. Все, мол, в порядке, здесь такие правила.
– А что, если пирожки заколдованные? – засомневался Леша. – И вдруг с нами что-нибудь случится? Превратимся в козлят, как Иванушка, или уснем на триста лет, будто Мертвая царевна?
Лилипут опять замотал головой: ничего не случится. И для доказательства ухватил в пасть один пирожок и мигом проглотил – видите, пирожки как пирожки…
И тут вмешалось Ыхало:
– Дайте-ка мне. Я всякое колдовство сразу чую…
Оно старательно разжевало пирожок, облизнулось.
– Вполне доброкачественный продукт.
И тогда Леша с Дашей тоже принялись за неожиданное угощение, не забывая, конечно, Ыхала и Лилипута. Пирожки были горячие, с разной начинкой: с капустой, вареньем, грибами и гречневой кашей.
– Надо на обратном пути крикнуть бабушке спасибо, – решила Даша.
Бочкин радостно зазвонил в колокол и бегом спустился с крыльца.
– Здрасьте, дядя Бочкин!.. А это Ыхало, знакомьтесь, пожалуйста… – Леша помог Ыхалу выбраться на платформу. Ыхало вздыхало и роняло с ног калоши.
Бочкин потряс Ыхалу руку.
– Мне о вас рассказывали. Будьте как дома.
– Дядя Бочкин, Леша нарисовал ваш портрет, – похвасталась за брата Даша. – Леша, покажи.
Альбом у Леши был с собой.
– Да ну, это так, набросок, – засмущался Леша. – По-моему, не похоже получилось…
Но Бочкин пришел от портрета в восторг. Разглядывал так и этак, ахал и наконец спросил: не может ли Леша нарисовать еще такой же? Тогда бы он, Бочкин, повесил портрет в рамке под стеклом над своим рабочим столом в дежурной комнате. Конечно, Леша тут же вынул лист из альбома и подарил Бочкину.
– А вот кваса мы вам сегодня не привезли, – виновато сказал он. – Думали, что Проша опять повстречается, а его не оказалось…
– И не надо! У меня с прошлого раза все еще внутри бульканье. Кажется, я выпил тогда слишком много!.. Вы знаете, порой даже в глазах двоится.
– Разве от кваса так бывает? – удивился Леша. – Я слышал, что в глазах двоится, когда выпьют что-нибудь покрепче.
– И тем не менее, – грустно сказал Бочкин. – Правда, двоится не все вокруг, а только название станции на вывеске. И не все буквы, а только буква «а»…
– Постойте, постойте! – Леша подскочил к вывеске. – И у меня двоится! А у тебя, Даша?
– И у меня!
Леша расставил ноги, сунул руки в карманы и наклонил к плечу голову.
– Та-ак. Все ясненько. Уже и сюда пробралась! Растолкала другие буквы и втиснулась!– А ну, марш с вывески!
Буква «а» (первая по счету) вдруг задергалась, упала на крыльцо. У нее выросли тонкие ножки, она вскочила. И запищала:
– Нигде нет от вас житья!
– Я вот покажу тебе житье! – Леща хотел ухватить букву, но она увернулась и помчалась по ступеням, по перрону.
– Держите ее! – закричала Даша.
За буквой кинулся Лилипут. Он был хотя и не породистый, но с хорошей охотничьей хваткой. Лапой припечатал скандальную букву к доске, а потом осторожно взял в зубы. И принес Леше. Буква, конечно, верещала, но Леша крепко сжал ее в пальцах.
– Спасибо, Лилипут!
Буква «а» теперь была ростом с Лешину ладонь. Черная, гибкая, словно вырезанная из тонкой пластмассы. Верткая такая, того и гляди выскользнет.
– Нет, не уйдешь, – пробормотал Леша.
– Что я вам сделала?! – пищала буква, будто капризная первоклассница. – Почему вы ко мне все время пристаете?!
– Потому что ты лезешь куда не следует, – сказала Даша. – Постоянно безобразничаешь! Вот и начальника станции чуть не довела до нервного расстройства! Разве так можно?
– Никого я не довела! Я себе место ищу! Каждый имеет право искать в жизни подходящее место!
– Вот именно подходящее, – вмешался Бочкин. – А вы, сударыня, залезли, куда вовсе даже не полагается.
– А куда полагается? Вы бы посоветовали и помогли, вместо того чтобы придираться, – хныкнула хитрая буква.
Леше стало немножко жаль ее.
– Ты сама виновата, – буркнул он. – Попросила бы по-хорошему, и тебе бы обязательно помогли.
– Ну, пожалуйста! Ну, прошу по-хорошему…
Ыхало стояло рядом и недоверчиво качало головой: мол, знаем мы эти фокусы. Но Леша сказал букве: