Глого сказал:

— Я слушал его долго. Мне кажется, что он не вполне счастлив. Это может оказаться началом мировой скорби.

— Боже мой, я не знал, что она заразительна!

Но в ближайшем городе Родни пригласил механика, и выяснилось, что человек, который заправлял машину маслом, не завернул гайку трансмиссии и масло чуть все не вытекло. Родни сказал, что Глого будет теперь не генерал Гранд, а Лорд-Первый-Начальник-Определитель-Беды, и еще он сказал, что гном на заднем сиденье машины скоро станет принадлежностью стандартного оборудования автомобилей в Америке.

Друзья отправились дальше.

"Миннесота или крах" было их девизом.

— Звезда гномперии гномператор Глого направляется на Восток, шутил Родни.

Он все дурачился, задавал Глого то шутливые, то, серьезные вопросы, заставляя его все время говорить, чтобы отвлечь его от грустных размышлений. Ночами в отеле Родни записывал то, что слышал от Глого. Он собирался написать книгу о гномах.

Родни позвонил маме и сказал, что они собираются на Восток. Конечно, мама пришла в ужас. Зачем было везти Элизабет на Запад, чтобы теперь ехать прямо в противоположную сторону! На это Родни ответил: "Для того и повез на Запад, чтобы появилась возможность поехать на Восток. Иначе как же можно попасть на Восток, если перед этим не поедешь на Запад!" Элизабет сказала, что она первый раз в жизни учится с удовольствием, но мама относилась с сомнением ко всякому учению с удовольствием. Мама сама проводила время неплохо, и поэтому она сказала Элизабет: "Хорошо, поезжай" — и не велела говорить «законно», потому что это ужасно и потому что так говорят гангстеры в кино. Но Элизабет сказала, что они ни разу не пошли в кино на гангстерский фильм, потому что им было гораздо интереснее беседовать с профессором Глого. Мама решила, что культура ее дочери в самом деле повышается.

Наутро путешественники двинулись дальше в путь, окрыленные надеждой на успех в Миннесоте. Родни воспользовался случаем и прочитал стихи, посвященные Бобо. Родни часто писал стихи, но редко их печатал. Он говорил, что они слишком понятные, а теперь никто не держит за поэзию стихи, если их каждый может понять. Элизабет никак не могла в этом разобраться, и он пояснил: поэтам так хотелось быть непохожими на тот мир, в котором они живут, что они сделались непохожими даже на самих себя и совсем перестали понимать самих себя и друг друга. Во всяком случае, вот стихи о Бобо:

Элизабет захлопала в ладоши и сказала, что не бывает стихов лучше этих. Родни объяснил, что эти стихи, кроме того, имеют практический смысл. Он растолковал Глого, что обыкновенный человек не разгадает их секрета по этим стихам, а только подумает, что это чепуха, и все, а настоящие любители леса поймут и, возможно, будут тоже искать гномов. А может, кто-нибудь уже нашел гномов и прячет их, как Элизабет и Родни.

Глого сказал, что стихи можно напечатать, хотя лично он не ждет от них ничего хорошего, потому что не верит, что среди людей обнаружится много любителей леса. Иначе зачем бы они срубали деревья и превращали их в деревянные коробки для жилья? В крайнем случае, если им так уж полюбились эти коробки, почему бы тут же не посадить новое дерево на место срубленного?

Потом Родни и Глого имели продолжительную беседу на тему о так называемой консервации. Родни сказал, что есть на свете такие страны, которые заботятся о своих лесах. Там не разрешается спиливать дерево, пока оно не достигнет определенных размеров, и требуется сразу же посадить новое на его место. Лесная промышленность не должна основываться просто на слепой жадности, иначе она и сама себя изживет и попутно разрушит очень многое на свете. Родни высказал надежду, что в Америке тоже произойдут изменения, но Глого считал, что слишком поздно, что на горах и холмах плодородную почву уже размыло и ее нельзя туда вернуть, как нельзя вернуть к жизни исчезнувших гномов. Глого забрался в корзинку. На этот раз у него был особенно острый приступ мировой скорби.

Они выбрались из горной цепи. На лугах пасся скот, а дорога спускалась постепенно, так что от этого спуска уши не ломило и не закладывало. Они выехали к реке с песчаным руслом, и дорога пошла вдоль берега. Глого пригляделся к цвету воды в реке.

— Посмотрите! — воскликнул он. — Река желтая-желтая!

Ему казалось ужасным, что реке разрешается иметь такой цвет и никто даже не обращает на ее цвет никакого внимания! Это значит, что весь мир идет к гибели. Ведь эта грязь, или муть, или называй как хочешь — это ведь тот материал, из которого возникает жизнь, и вот этот ценный материал уносится рекой в океан, где он больше никогда и никому не понадобится.

Дальше дорога пролегла через распаханные поля, на которых зеленели молодые побеги пшеницы. Родни объяснял, как выращивают пшеницу и что из нее делают. Глого сказал, что землю можно пахать только тогда, когда она лежит плоско, а склоны никто не имеет права засевать, потому что на них должны расти деревья, чтобы удержать почву. Родни удивился, как это Глого сумел разработать свою теорию «консервации» совершенно самостоятельно, но старый гном сказал, что все гномы про это давно знают и что только американцы, ослепленные жадностью к деньгам, могут не принимать это в расчет.

Им попадались навстречу различные дорожные знаки, и Родни объяснил, что это шоссе имени Линкольна, и рассказал о Линкольне, о том, как он боролся за освобождение негров-рабов. Это все равно что ходить в школу, когда слушаешь того, кто прочел так много книг. Ни Глого, ни Бобо ничего не слышали о людях с черной кожей. Они увидели одного из окошка и уставились на него, а он уставился на них, думая, что его заколдовали ведьмы.

Разное встречалось им на пути, и гномы хотели, чтобы им все было объяснено. Целый караван легковых машин перегоняли в Калифорнию на продажу. Некоторые машины были погружены на большие платформы, иногда сразу по три штуки. Старая телега тащилась по дороге. На нее был навален бедняцкий скарб, и дети, и куры, а иногда и коза в наскоро сколоченном из досок и поставленном на телегу передвижном загончике. Молодая леди загорала на ходу, свесив ноги из окошка машины. Старый фермер ехал в город по своим делам. Он неподвижно сидел за рулем, а старая фермерша, сидя на заднем сиденье, чтоб не терять времени даром, стригла ему волосы. Все эти забавные сценки служили им темой для веселых бесед. Но встречалось и такое, о чем трудно было говорить с гномами. Например, они видели седых стариков, едва тащившихся вдоль дороги с тяжелой поклажей. Родни было стыдно признаваться гномам, что в жизни людей не все хорошо устроено, что есть миллионы безработных, не ждущих ничего и бредущих в никуда.

На дорогах стали попадаться юноши и девушки, которые голосовали, поднимая большой палец. И Родни придумал объяснение, что это такой обычай приветствовать путников и желать им всего хорошего. Бобо очень нравился этот обычай, и он сам бы так приветствовал встречных, если бы ему не было велено сидеть тихо. Ехали по штату Небраска. Распаханных и засеянных полей попадалось все больше и больше. Озимые всходы быстро росли и зеленели.

— Это пшеничный пояс, — сказал Родни.

Стали встречаться фермы: маленький дом, большой амбар, силосная яма и несколько деревьев.

Когда друзья, запасшись провизией, сели ужинать под деревом у обочины и успели уже почти насытиться, Элизабет заметила огромную черную тучу, которая заволокла весь горизонт. Но это не была грозовая туча, не было молнии и не громыхало; она не меняла формы и быстро опускалась к земле.

Родни вскоре спросил на заправочной, что это такое, и заправщик сказал:

— Да одна из них, этих пылюг. Сюда идет.

Элизабет слышала раньше о пыльных бурях. Это ужасное бедствие, которое в последнее время стало преследовать Америку. Пыль заполняет воздушное пространство, делается темно как ночью, машины останавливаются на шоссе, а люди теряют дорогу в пыльном буране. Дома наполняются пылью. Некоторые люди даже умирают от "пыльной пневмонии", которую вызывает забившая легкие пыль.

— Ну вот! — воскликнул Глого. — Что еще надо большим людям, чтобы понять, какое это зло — разрушать леса!

Родни сказал, что на этот раз леса ни при чем. Дело в том, что луга, где росла великолепная трава, не сберегли для пастбищ, а распахали под пшеницу, хотя в стране ее и так выращивается больше, чем люди могут съесть или, точнее, чем люди могут купить.