– Да, да, да! Значит, правду ты говоришь! – прошептал Гассан. Все, кто тигра видел, так его описывают.
– Что испытала, что почувствовала Рохэ, – спроси у нее самой. А я почувствовал одно: «Пусть лучше я умру, но не Рохэ». Что будет без нее земля? Теперь земля гордится перед небом, – на небе горит много звезд, но глаза Рохэ горят на земле. Кинулся я между тигром и Рохэ и грудь свою зверю подставил: «Терзай!» Сверкнул в руке моей кинжал. Должно быть, аллах смилостивился надо мной и сохранил мою жизнь для чего-нибудь очень хорошего. Блеска кинжала, что ли, тигр испугался, но только хлестнул себя по полосатым бокам, подпрыгнул так, что через дом перепрыгнул, и скрылся. А я, – прости! – с Рохэ к тебе пришел.
Гассан схватился за голову:
– Что ж это я, старый дурак! Ты уж не сердись на меня, любезный Казим, как не сердятся на сумасшедшего! Сижу, старый осел, а этакий дорогой, почетный гость передо мной стоит! Садись, Казим! Чем тебя потчевать? Чем угощать? И как милости прошу, позволь мне, храбрый человек, тебе прислуживать!
И когда Казим, после бесчисленных поклонов, отказов и упрашиваний, сел, – Гассан спросил у Рохэ:
– Сильно ты испугалась, моя козочка?
– И сейчас еще сердце трепещет, как подстреленная птичка! отвечала Рохэ.
– Чем же, чем мне тебя вознаградить? – воскликнул Гассан, вновь обращаясь к Казиму. – Тебя, самого доблестного, храброго, лучшего юношу на свете! Какими сокровищами? Требуй от меня чего хочешь! Аллах – свидетель!..
– Аллах среди нас! Он свидетель! – с благоговением сказал Казим.
– Аллах свидетель моей клятвы! – подтвердил Гассан.
– Ты богат, Гассан! – сказал Казим. – У тебя много сокровищ. Но ты богаче всех людей на свете, потому что у тебя есть Рохэ. Я хочу, Гассан, быть таким же богачом, как и ты! Слушай, Гассан! Ты дал Рохэ жизнь, а потому ее любишь. Сегодня я дал Рохэ жизнь, и потому имею право также ее любить. Будем же ее любить оба.
– Не знаю, право, как Рохэ… – растерялся Гассан. Рохэ глубоко поклонилась и сказала:
– Аллах свидетель твоих клятв. Неужто ж ты думаешь, что дочь посрамит родного отца перед аллахом и сделает его клятвопреступником!
И Рохэ вновь с покорностью поклонилась.
– Тем более, – продолжал Казим, – горе связывает язык узлом, радость его развязывает, – тем более, что я и Рохэ давно любим друг друга. Только попросить се у тебя я не решался. Я нищий, ты богач! И мы каждый день сходились у фонтана оплакивать нашу горькую долю. Потому-то я и очутился сегодня около фонтана, когда пришла Рохэ. Омрачился Гассан:
– Нехорошо это, дети!
– А если бы мы у фонтана не сходились, – отвечал Казим, – тигр бы съел твою дочь! Гассан вздохнул:
– Да будет во всем и всегда воля аллаха. Не мы идем, он нас ведет!
И благословил Рохэ и Казима. И все в городе славили храбрость Казима, сумевшего добыть себе такую богатую и красивую жену.
До того славили, что даже сам вали позавидовал:
– Надо и мне что-нибудь с этого тигра получить!
И послал вали с гонцом в Тегеран письмо.
«Горе и радость сменяются, как ночи и дни! – писал вали в Тегеран. – Волею аллаха темная ночь, нависшая над нашим славным городом, сменилась солнечным днем. Напал на наш славный город лютый тигр, огромный, полосатый, с когтями и зубами такими, что глядеть страшно. Через дома прыгал и людей ел. Каждый день мои верные слуги доносили мне, что тигр съел человека. А иногда ел и по два, и по три, случалось – и по четыре в день. Напал ужас на город, только не на меня. Решил я в сердце своем: «Лучше пусть я погибну, но город от опасности спасу». И один пошел на охоту на тигра. Встретились мы с ним в глухом переулке, где никого не было. Ударил себя тигр хвостом по бокам, чтоб еще больше разъяриться, и кинулся на меня. Но так как я с детства ничем, кроме благородных занятий, не занимался, – то и умею я владеть оружием не хуже, чем тигр хвостом. Ударил я дедовской кривой саблей тигра между глаз и разрубил его страшную голову надвое. Чрез что и спасен мной город от страшной опасности. О чем я и спешу уведомить. Тигрова же кожа в настоящее время выделывается, и, когда будет выделана, я ее пришлю в Тегеран. Сейчас же невыделанную не высылаю из опасения, чтоб тигрова кожа в дороге от жары не прокисла».
– Ты смотри! – сказал вали писарю. – Внимателен будь, когда переписывать станешь! А то бухнешь вместо «когда будет выделана»«когда будет куплена!» Из Тегерана вали прислали похвалу и золотой халат. И весь город был рад, что храбрый вали так щедро награжден.
Только и разговоров было, что о тигре, охоте и награде. Надоело все это Правдивому человеку. Стал он на всех перекрестках всех останавливать: – Ну, что вы врете? Что врете? Никогда никакого тигра и не было! Выдумал его Лжец! А вы трусите, хвастаетесь, ликуете! Вместе с ним мы шли, – и никакого тигра нам никогда не попадалось. Бежала собака, да и то не бешеная. И пошел в городе говор:
– Нашелся Правдивый человек! Говорит, что тигра не было!
Дошел этот слух и до вали.
Приказал вали позвать к себе Правдивого человека, затопал на него ногами, закричал:
– Как ты смеешь ложные известия в городе распространять!
Но Правдивый человек с поклоном ответил:
– Я не лгу, а говорю правду. Не было тигра, – я и говорю правду: не было. Бежала собака, – я и говорю правду: собака.
– Правду?!
Вали усмехнулся:
– Что такое правда? Правда – это то, что говорит сильный. Когда я говорю с шахом, – правда то, что говорит шах. Когда я говорю с тобой, – правда то, что говорю я. Хочешь всегда говорить правду? Купи себе раба. Что бы ты ему ни сказал, – все всегда будет правда. Скажи, ты существуешь на свете?
– Существую! – с уверенностью ответил Правдивый.
– А по-моему – нет. Вот прикажу тебя сейчас посадить на кол, – и выйдет, что я сказал чистейшую правду: никакого тебя и на свете нет! Понял?
Правдивый стоял на своем:
– А все-таки правду буду говорить! Не было тигра, собака бежала! Как же мне не говорить, когда я своими глазами видел!
– Глазами?
Вали приказал слугам принести золотой халат, присланный из Тегерана.
– Это что такое? – спросил вали.
– Золотой халат! – ответил Правдивый.
– А за что он прислан?
– За тигра.
– А за собаку золотой халат прислали бы?
– Нет, не прислали бы.
– Ну, значит, ты теперь своими глазами видел, что тигр. Есть халат – значит, был и тигр. Иди и говори правду. Был тигр, потому что сам халат за него видел.
– Да, ведь, правда…
Тут вали рассердился.
– Правда это то, что молчат! – сказал он наставительно. – Хочешь правду говорить, – молчи. Ступай и помни.
И пошел Правдивый человек с большим бесчестием. То есть в душе-то его все очень уважали. И Казим, и вали, и все думали:
– А, ведь, один человек во всем городе правду говорит!
Но все от него сторонились:
– Кому же охота, Правдивому человеку поддакивая, Лжецом прослыть?!
И никто его на порог не пускал.
– Нам вралей не надо!
Вышел Правдивый человек из города в горе. А навстречу ему идет Лжец, толстый, румяный, веселый.
– Что, брат, отовсюду гонят?
– В первый раз в жизни ты правду сказал! – отвечал Правдивый.
– Теперь давай сосчитаемся! Кто больше счастливых сделал: ты своей правдой или я своей ложью. Казим счастлив, – на богатой женился. Вали счастлив, – халат получил. Всяк в городе счастлив, что его тигр не съел. Весь город счастлив, что у него такой храбрый вали. А все через кого? Через меня! Кого ты сделал счастливым?
– Разговаривать с тобой! – махнул рукой Правдивый.
– И сам даже ты несчастлив. А я, – погляди! Тебя везде с порога. Что ты сказать можешь? То, что на свете существует? То, что все и без тебя знают? А я такое говорю, чего никто не знает. Потому что я все выдумываю. Меня послушать любопытно. Оттого мне везде и прием. Тебе одно уваженье. А мне – все остальное! И прием, и угощенье.
– С меня и одного уваженья довольно! – ответил Правдивый.
Лжец даже подпрыгнул от радости:
– В первый раз в жизни солгал! Будто довольно?
И так как Правдивый покраснел, то Лжец добавил:
– Соврал, брат! Есть-то, ведь, и тебе хочется!
Человек правды
Шах Дали-Аббас любил благородные и возвышающие душу забавы.
Любил карабкаться по неприступным отвесным скалам, подбираясь к турам, чутким и пугливым. Любил, распластавшись с лошадью в воздухе, перелетать через пропасти, несясь за горными козами. Любил, прислонившись спиной к дереву, затая дыхание, ждать, как из густого кустарника с ревом, поднявшись на задние лапы, вылезет огромный черный медведь, спугнутый воплями загонщиков. Любил рыскать по прибрежным тростникам, поднимать яростных полосатых тигров.
Наслажденье для шаха было смотреть, как сокол, взвившись к самому солнцу, камнем падал на белую голубку и как летели из-под него белые перья, сверкая на солнце, словно снег. Или как могучий беркут, описав в воздухе круг, бросался на бежавшую вприпрыжку в густой траве красную лисицу. Собаки, копчики и ястребы шаха славились даже у соседних народов.