В то время, как король разговаривал с церемонимейстером, Бриам смело потрепал его по животу и сказал:

— Вот котёл, ежедневно полный благодаря королевской щедрости!

Нечего и говорить, что Бриама побили; король был взбешён, двор также, но вечером в замке все шептали друг другу на ухо, что дураки, сами того не зная, говорят иногда правду.

Избитый, пришёл Бриам к матери и рассказал обо всём.

— Сын мой, сын мой! — сказала бедная женщина. — Не так следовало сказать.

— А как следовало сказать, матушка?

— Следовало, сын мой, сказать: вот любезнейший и вернейший из придворных!

— Хорошо, матушка. Завтра я так и скажу!

На другой день при дворе был большой выход и в то время, как министры, камергеры, офицеры, прелестные дамы и кавалеры лебезили перед королём, король дразнил большую собаку, вырывавшую у него из рук кусок пирога.

Бриам сел у ног короля и взял собаку за шиворот; собака заворчала и сделала ужасную гримасу.

— Вот, — крикнул шут, — любезнейший и вернейший из придворных!

Эта шутка заставила короля улыбнуться; в ту же минуту и придворные расхохотались во всё горло. Но только король вышел, как удары посыпались на Бриама, так что спастись от них стоило ему немалых хлопот.

Когда он рассказал об этом матери, бедная женщина сказала ему:

— Сын мой, сын мой, не так следовало сказать.

— А как следовало сказать, матушка?

— Следовало, сын мой, сказать: вот та, которая бы всё съела, если бы ей позволили.

— Хорошо, матушка. Завтра я так скажу!

На следующий день был праздник. Королева вошла в залу в пышном наряде. На ней был бархат, кружево и драгоценные каменья; одно её ожерелье стоило податей с двадцати деревень.

Все восхищались таким блеском.

— Вот, — закричал Бриам, — та, которая бы всё съела, если бы ей позволили.

Несдобровать бы дерзкому, если бы не заступилась королева.

— Бедный дурак! — сказала она. — Если бы ты знал, как тяжелы для меня эти каменья, ты бы не упрекнул меня за то, что я их ношу.

Когда Бриам пришёл домой, то обо всём рассказал матери.

— Сын мой, сын мой, — ответила бедная женщина. — Не так следовало сказать.

— А как же следовало сказать, матушка?

— Следовало, сын мой, сказать: вот любовь и гордость короля.

— Хорошо, матушка, завтра я так скажу!

На другой день король собрался на охоту. Ему подвели любимую его лошадь; он был уже в седле и небрежно прощался с королевой, как подбежал шут и, хлопнув лошадь, крикнул:

— Вот любовь и гордость короля!

Король так взглянул на Бриама, что шут пустился бежать во все лопатки, заранее почуяв палочные удары.

Задыхающийся, вбежал он в хижину.

— Сын мой, — сказала бедная женщина. — Не возвращайся в замок. Они убыот тебя.

— Потерпи, матушка. Неизвестно ещё, кому жить, кому умирать!

— Счастлив твой отец, что умер, — ответила мать вся в слезах, — он не видит нашего стыда.

— Потерпи, матушка. Дни идут за днями и не походят друг на друга.

Через три месяца после того, как старик Бриам был убит вместе с детьми, король давал первым чинам двора большой обед. По правую его руку сидел начальник гвардии; а по левую — толстый церемонимейстер. Стол был уставлен цветами и фруктами и залит светом; а из золотых чаш пили самые лучшие вина. Головы разгорячились, речи становились оживлённей, и уж затевались нередко споры.

Бриам был глупее обыкновенного, разносил кругом вина и не оставлял ни одного пустого стакана. В то время, как одной рукой он разливал из позолоченного кувшина вино, другой он пришпиливал гвоздями платья пирующих таким образом, что никто не мог встать с места, не потащивши с собою своего соседа.

Три раза обошёл он вокруг стола и успел смастерить свою затею. Наконец король, оживлённый вином, закричал ему:

— Дурак, встань-ка на стол и забавь нас песнями!

Бриам вскочил на стол и запел глухим голосом;

— Что это за похоронная песня? — сказал король, — Довольно, шут! Смеши меня, или я заставлю тебя плакать!

Бриам сурово взглянул на короля и продолжал дрожащим голосом:

— Дурак! Ты, кажется, меня стращаешь, — крикнул король. — Я тебя накажу как, следует!

И король вскочил с своего места так быстро, что увлёк за собой начальника гвардии. Удивлённый придворный, желая удержаться, нагнулся вперёд и руками зацепил руки и шею короля.

— Несчастный! — закричал король. — Смеешь ли ты заносить руку на своего повелителя?

И король схватил кинжал, чтобы убить неловкого царедворца. Но придворный, защищаясь, неожиданно вонзил ему в шею кинжал. Кровь брызнула ручьём, и король упал в предсмертных судорогах.

Среди волнения и крика начальник гвардии поспешно встал, обнажил шпагу и крикнул:

— Господа! Я король и женюсь на юролеве. Кто против, говори? Я жду.

— Да здравствует король! — закричали все придворные, и некоторые из них, пользуясь случаем, повытаскивали из карманов прошения.

Радость была общая и дошло до исступления, как вдруг перед самозванцем явился грозный Бриам с топором в руках.

— Собака! Собачий сын, — сказал он. — Убивая наших, ты не думал ни о Боге, ни о людях. Теперь наш черёд.

Начальник гвардии хотел было защищаться, но Бриам сильным ударом отшиб ему правую руку.

— Если у тебя есть сын, — крикнул Бриам, — пусть он мстит за тебя так, как Бриам-дурак мстит сегодня за своего отца.

И Бриам рассёк ему голову пополам.

— Да здравствует Бриам! — кричали все. — Да здравствует наш освободитель!

В эту минуту вошла испуганная королева и, бросившись в ноги к шуту, называла его своим мстителем. Бриам поднял её, встал около и, взмахнув окровавленным топором, пригласил всех придворных присягнуть своей законной королеве.

— Да здравствует королева! — крикнули все. Радость была общая и доходила до исступления.

Королева пригласила Бриана остаться при дворе, но он захотел вернуться к себе в хижину и вместо всякого вознаграждения попросил свою корову — виновницу стольких бед. Когда подошли к дверям хижины, Буколла замычала, призывая к себе тех, кто уже не мог её слышать. Старуха вышла со слезами на глазах.

— Матушка! Вот тебе Буколла, и ты отомщена, — сказал Бриам.

Так кончилась эта история. Что сталось с Бриамом — неизвестно. Но до сих пор в стране показывают развалины хижины, где жил Бриам с братьями и матерью, и при этом говорят детям:

— Здесь жил Бриам, который отмстил за отца и утешил свою мать.

И дети отвечают на это:

— Мы сделаем, как он!

В настоящее время нас оскорбляют подобные истории; мы мало уважаем ремесло, доводящее до галер. Не то было у первобытных народов. Геродот не грешит, пространно рассказывая нам египетскую сказку, которая, без сомнения, есть одна из волшебных сказок Востока. В книге Евтерпия можно видеть, какое — более чем странное — средство употребил король Рамесинит для поимки ловкого вора, ограбившего его сокровища, и как Рамесинит, три раза обманутый (в лице короля, судьи и отца), не придумывает лучшего средства избавиться от вора, как сделать ловкого разбойника своим зятем.

«Рамесинит, — говорит историк, — принял вора очень хорошо и отдал ему свою дочь как самому способному из людей, так как египтяне выше всех народов, а он был выше всех египтян», Из этого видно, что национальная гордость так же стара, как волшебные сказки.

Подобными воровскими историями изобилуют сборники сказок. Под именем «Господин Вор» г. Асбьернсен напечатал норвежский рассказ, очень похожий на только что изложенный. В этих рассказах более всего поражает наивное удивление авторов к своим героям, Человеческий ум прошёл по этому давно оставленному пути! Греки восхищались Улиссом, бывшим наполовину вором; римляне обожали Меркурия.

В старину — этак лет триста или четыреста тому назад — в Скальгольте (в Исландии) жил старый крестьянин, у которого в голове было так же пусто, как и в кармане. Как-то раз за обедней простофиля услыхал проповедь о благотворительности. Священник говорил: «Давайте, братья, давайте, Господь воздаст вам сторицею». Эти часто повторяемые слова так запали крестьянину в голову, что сбили её окончательно с толку. Вернувшись из церкви домой, он сейчас же стал рубить в саду деревья, копать землю, носить брёвна и камни, ну точно собрался построить себе дворец.