— О, я не беспокоюсь. Они от меня не уйдут.

Равнины сменились холмами. Все чаще встречались обрывы и уступы. Графо махнул лапой в сторону резкого изгиба впереди:

— Там, за поворотом, встретим Бутео. Ты, конечно, никакого зверя не боишься, но с ним связываться не надо. Я его уже много сезонов знаю.

— Как скажешь, друг. А кто он такой?

— А вот увидишь. Очень скоро, — заверил Графо, раскрошил на крыше кусок пряника.

Судно гладко взяло поворот, держась середины реки. Внезапно Лонна ощутил затылком легкое дуновение. Бутео сел молниеносно, как будто возник из воздуха рядом с ними. Медовый канюк, птица хищная, мощная и свирепая, птица-убийца, вооруженная крепким изогнутым клювом, острыми копями, а главное — железной волей к победе. Сложив крылья, Бутео презрительно посмотрел на крошки:

— Хикк! Здесь земля Бутео. Бутео правит здесь. Хик-кха-а-а-а!

— Конечно, Бутео, кто спорит! — бодренько согласился Графо. — Да мы ведь на землю-то и не сойдем, протечем себе тихонечко с водичкой по речке, как и не было нас.

Бутео наклонил голову, сверля Графо одним глазом:

— Йа-хикк! Я загадаю загадку, ты кинешь камушек. Победишь — протечешь. Так? Такк?

Графо подмигнул Лонне и потер макушку. Казалось, он напряженно раздумывает.

— Так, Бутео, так. Согласен. Загадывай загадку.

Бутео задрал голову и уставился в небо. Медовые канюки делают так, когда хотят выглядеть таинственными и загадочными.

— Хи-икк! Хик, он ужалить может вмиг. Жужжит, летает, нектар собирает.

Графо лихорадочно заскреб лапой затылок, хвостом палубу:

— Ну и загадка! Что же это такое, Бутео, а?

Бутео тем временем клевал крошки.

— Кке-е-кк-е-е! Глупая речная собака. Не пропущу, заворачивай обратно. Бутео у-умный, у-умный.

— Да, Бутео, ты здорово умный, — согласился Графо и вдруг подскочил. — Шмель, шмель, я догадался! — завопил он, как будто этим самым шмелем ужаленный.

Графо и Лонне пришлось отшатнуться, так как Бутео раздраженно захлопал крыльями:

— Кхрдык-йи-ккхи-и-ик! Как ты догадался?

— Да сам не знаю, — скромно пожал плечами Графо.

— Но трудная загадка, трудная, ничего не скажешь.

Бутео сердито ссутулился и зашагал по крыше надстройки, царапая ее когтями. Потом остановился и уставился на Графо:

— Йи-и-и! Теперь твой камушек. Сейчас я выиграю.

Трок сразу же вытащил из шлема плоскую гальку, плюнул на одну сторону и повертел перед носом птицы:

— Вот. Сухая сторона — я выиграл. Мокрая — ты проиграл. Так?

— Такк, такк!

Графо подкинул гальку, приговаривая:

— Вверх улетает, вниз прилетает, как упадет — никто не знает.

Бутео проследил полет камушка, тут же упавшего на палубу.

Графо ухмыльнулся во весь рот:

— Мокрая сторона, ты проиграл.

Птица подалась к Графо, готовая растерзать его на месте. Графо спокойно жевал ореховый пряник.

— Теперь надо нас пропустить, а то все скажут, что Бутео своему слову не хозяин.

Лонна сжался в комок, чтобы успеть прыгнуть на помощь своему капитану.

Но птица свирепо проскрипела:

— Все знают, что слову Бутео можно верить, Бутео честный. Сразу убью того, кто скажет иначе. Йи-и-кха-а-а-арр!

Выхватив пряник из протянутой к нему лапы Графо, канюк взмыл в воздух и вскоре превратился в маленькую точку высоко в небе.

Лонна облегченно вздохнул:

— Я уж худшего опасался. Бутео бился бы насмерть. Как у тебя здорово получилось!

— Да… давно ведь его знаю. Память у бедного Бутео совсем отшибло. Ну и не самый умный он здесь, чего уж греха таить. Вот каждый раз и проигрывает. Ладно, на обратном пути дам ему отыграться, потому что мне все равно назад надо, на северо-восток.

— Ах ты, старый обманщик! — рассмеялся Лонна. — Не стыдно?

Графо уже грыз вытащенный откуда-то кусок сыра.

— Худой мир лучше доброй ссоры, — рассудительно заметил он. — Лучше мелкий обман, чем крупная драка с сумасшедшим канюком… чем смертный бой без смысла. Поступай так, чтобы жить стало легче, — вот мой девиз.

Муха сидел на гнилом бревне. Его ступни горели, и только влажная трава давала приятную прохладу. Вглядываясь в таинственную чащу леса, он бормотал соседу:

— Совсем неплохо здесь, в этом лесу. И погода лучше, чем на побережье. Есть где укрыться, есть чем поживиться.

Его собеседник Роджин, нежно потирая ступни, покрытые пузырями, мрачно пробурчал:

— Вот бы еще не топать столько… Не по нутру мне эта маршировка. Я все же крыса корабельная, а не лесная какая-нибудь сухопутная.

Прихромал и уселся рядом Вислокоготь, еще один член экипажа. Кончиком кинжала он выковырял из лапы занозу и досадливо поморщился:

— Да уж, топаем и топаем, лап под собой не чую. Куда нас Бол гонит? Ладно, день, так ведь еще и полночи на ногах!

Одноглазый Глимбо слонялся неподалеку, прислушиваясь к крысиной болтовне. Подкравшись сзади, он с силой пихнул бревно торцом своего копья, опрокинув сидящих наземь.

— А ну кончай нытье, червяки недоеденные! Услышит капитан — вас здесь же муравьи и доедят. Марш вперед, чего расселись!

Рага Бол обычно возглавлял колонну крыс, но шел, часто оглядываясь. Сейчас он бросился назад и подцепил рукав своего одноглазого помощника острым крюком, заменившим ему утраченную лапу.

Глимбо крутанул незрячим оком и бодро доложил:

— Команда на марше, все в порядке!

— Марш, марш, догонять, не задерживаться! — прикрикнул капитан на отстающих и вернулся к дрожащему от страха Глимбо. — Они обо мне трепались. Что болтали? Только правду!

Глимбо постарался отодвинуться от Раги Бола и прижался дрожащей спиной к стволу дерева, затарабанив по нему хребтом, как дятел стучит клювом.

— Чесслово, капитан, ничего они не говорили…

Лязгнула капитанова сабля, сверкнул его золотой зуб.

— Они разговаривали, но ничего не говорили. Оч-чень занимательно рассказываешь.

Слова горохом посыпались из Глимбо:

— Клянусь, капитан, они просто лопаются от благодарности! Всей команде очень нравится здесь, в лесу! Погода, солнце, жратвы навалом. Вот только не привыкли они так много ногами шевелить на суше… Пираты ведь, не пехотинцы. Ну, некоторые ноги натерли…

Вжик! Сабля врезалась в ствол дерева, сделав одноглазого Глимбо еще и одноусым.

— Лапки заболели! Кто будет жаловаться, направляй ко мне, я вылечу. Дальше будут на обрубках ковылять. И скажи им, пусть перестанут на меня глазеть. И еще скажи, что, если кто помянет этого полосатого пса, сразу язык отрежу и заставлю проглотить. Нет никакой полосатой собаки, и никто за нами не гонится. Понял?

Не дожидаясь ответа, Рага Бол отвернулся от своего одноглазого помощника и шагнул прочь. Саблю он оставил в стволе, предоставив Глимбо честь и труд вытащить ее и вернуть владельцу. Глимбо еще не успел прийти в себя, а тут новая неожиданность: капитан вдруг осел в грязь и, чуть не всхлипнув, пробормотал:

— Я ночей не сплю… Добавь часовых, когда стемнеет.

Глимбо освободил клинок и вернул его капитану. Тот сгреб саблю, искоса посмотрев на помощника:

— Чего уставился, болван? Иди расшевели их…

Глимбо отдал честь и отошел, не зная, что и думать.

Нет, на капитанском мостике еще недавно стоял совсем другой Рага Бол. Что-то неладное творилось с капитаном. Он обернулся, посмотрел на Бола, но тот уже забыл о Глимбо. Повернув голову и вытянув шею, капитан искал взглядом что-то далеко позади.

Неистовый Рыж лежал на мягкой подстилке из мха и, притворяясь спящим, прислушивался к утренней беседе своих верноподданных.

— Да, утречко что надо, и местечко подходящее… — это Флинки.

Следующей открыла рот Кривохвостиха:

— Яйца лесного голубя, сэр! Как прикажете сварить?

— Всмятку, — отозвался Флинки. — Никогда не уважал крутых… м-м, да, и яиц тоже.

— Я для тебя день и ночь варить да жарить буду, если обеспечишь нам отдых здесь на недельку.

— Да уж, жалко расставаться с таким местечком, — это уже Юнна. — Задури башку этому недоростку, чтоб не прыгал попусту.

Флинки лучился уверенностью:

— Можете на меня положиться, ребята. Мой серебряный язычок-колокольчик зачарует любого…

Рыж громко зевнул, лениво сел и потянулся:

— Яйца лесного голубя всмятку, Флинки? Давай их сюда.

Флинки, не моргнув глазом, передал яйца новому атаману:

— С добрым утречком, сэр, и предстоящим добрым, надеюсь, деньком. Мы как раз восхищались выбранным вами местом. Хорошо, когда вождь столь мудр!

Рыж отложил вареные яйца в сторонку и поднялся, сжимая саблю. Надувшись, он авторитетно провозгласил:

— Не слишком влюбляйтесь в этот ручей, жалко будет расставаться. После завтрака снимаемся. Как только вернется Сливонос.