Если берег оказывался хорошим, твёрдым, с отлогой покатостью для игр, на горизонте всегда виднелся дым китоловной лодки, и Котик знал, что это обозначало. Иногда он видел на острове следы пребывания котиков, понимал, что они были перебиты, и говорил себе, что туда, где люди побывали раз, они, конечно, вернутся снова.

Однажды Котик беседовал со старым широкохвостым альбатросом и тот сказал ему, что в смысле покоя и тишины в мире нет места лучше и спокойнее острова Кергулена.

Котик поплыл к указанному месту, и буря с градом, молнией и громом вынесла его там на чёрные злобные утёсы, о которые он чуть было не разбился вдребезги. Тем не менее, отплывая, Котик заметил, что даже на этом угрюмом острове когда-то была «детская». То же повторялось на всех островах, на которых он побывал.

Лиммершин дал мне длинный список этих островов; по его словам, Котик потратил пять лет на поиски, ежегодно отдыхая по четыре месяца у себя на родине; в это время холостяки насмехались над ним и над его воображаемыми островами. Он побывал на Галапагосе, в ужасном сухом месте на экваторе, и чуть до смерти не спёкся там; плавал к островам Св. Георгия, к Оркнейским, к Изумрудному острову, к Малому острову Нахтигаля, к острову Буве, к острову Св. Креста, даже к крошечному кусочку земли, южнее мыса Доброй Надежды. Но морское население повсеместно говорило ему одно и то же. В прежние времена котики приходили к этим островам, но люди убивали их. Даже когда Котик отплыл на несколько тысяч миль от Тихого океана и попал в место, называемое Кап-Кориентес, раз он наткнулся на несколько сотен исхудалых котиков и они сказали ему, что люди являлись и к ним.

Сердце Котика чуть не разбилось, и, обогнув мыс Горн, он направился к родным отмелям; по пути на север вышел на землю, на остров, покрытый зелёными деревьями, и застал на нём умирающего, старого-престарого котика; Котик поймал для него рыбы, поведал ему о своих горестях и сказал:

— Теперь я возвращаюсь к Северо-Восточному Мысу и, если меня прогонят вместе с моими товарищами к месту бойни, мне будет всё равно.

Старый котик ответил:

— Попытайся ещё. Я последний из последнего выводка Масафуера, и в те дни, когда люди убивали нас целыми сотнями тысяч, на наших отмелях рассказывали, что со временем с севера явится белый котик и уведёт Котиковый Народ в спокойное место. Я стар, и мне не суждено дожить до такого дня; другие же доживут. Сделай ещё попытку.

И Котик поднял свои усы (они были прелестны) и произнёс:

— Я единственный белый котик, когда-либо рождённый на берегу, и только я один, чёрный ли, белый ли, решил искать новые острова.

Эта встреча сильно ободрила его. Когда летом Котик вернулся домой, Матка попросила его жениться и завести хозяйство, так как он сделался взрослым крупным котиком с волнистой белой гривой на плечах, таким же тяжёлым, большим и свирепым, как Морской Ловец.

— Дай мне ещё один год, — сказал он ей, — вспомни, матушка, ведь именно седьмая волна забегает на отмель дальше всех остальных.

Удивительная вещь: одна из юных невест тоже решила не выходить в этом году замуж, и ночью, перед своим последним отправлением на поиски, Котик проплясал с ней «огненный танец» вдоль Луканнонской отмели.

На этот раз он направился к западу, так как напал на след огромного стада палтусов, а ему нужно было съедать, по крайней мере, сто фунтов рыбы в день, чтобы сохранять полную силу. Котик преследовал палтусов, пока не устал, потом свернулся и заснул во впадине близ холма на Медном острове. Он отлично знал берег, поэтому, когда около полуночи почувствовал, что его постель из трав слегка колышется, мысленно сказал:

— Гм, сегодня сильный прилив.

Повернувшись под водой, он открыл глаза, потянулся и, заметив какие-то огромные фигуры, которые шарили носами в мелкой воде и щипали тяжёлые бахромы водорослей, подскочил по-кошачьи.

— Клянусь волнами Магелланова пролива, — прошептал он себе в усы. — Кто же это?

Странные животные не походили ни на моржей, ни на морских львов, ни на котиков, ни на медведей, ни на китов, ни на рыб, ни на каракатиц, ни на раковины гребёнки, словом, ни на одно создание, которое когда-либо видал Котик. Они имели от двадцати до тридцати футов длины, были без задних ластов, с одними лопатообразными хвостами, как бы выдавленными из влажной кожи, а их невероятно нелепые головы поразили бы вас своим видом. Вот они перестали есть, поднялись почти вертикально, закачались, важно кланяясь друг другу и помахивая своими ластами, как толстый человек помахивает своими руками.

— Эхем, — сказал Котик. — Хорошая охота?

Большие животные ответили ему поклонами и помахали своими ластами; потом начали снова есть, и Котик заметил, что у каждого из них верхняя губа была разделена на две части, странное существо могло вытягивать обе её половины врозь, приблизительно на фут; потом оно сближало эти лопасти, и в разрезе между ними оказывался целый пук морской травы. Забрав пищу в рот, чудище принималось торжественно жевать её.

— Странный способ питания, — сказал Котик.

Они снова поклонились ему, и Котик начал терять терпение.

— Очень хорошо, — продолжал он. — Если у вас в передних ластах имеется лишний сустав, вам незачем всё время показывать его. Я вижу — вы кланяетесь очень грациозно, но мне хотелось бы знать, как вас зовут.

Расщеплённые губы зашевелились, искривились; водянистые зелёные глаза уставились на Котика, но ответа не последовало.

— Ну, — сказал Котик, — однако, вы безобразнее Морского Волшебника и обладаете ещё худшими манерами!

В эту минуту в нём вспыхнуло воспоминание о том, что прокричал ему большой поморник, когда он, тогда ещё юный одногодка, был подле острова моржей. Вспомнив же об этом, Котик ушёл под воду: он понял, что наконец встретил морскую корову.

Морские коровы продолжали барахтаться, пастись в травах и жевать их, а Котик принялся задавать им вопросы на всех наречиях, которым научился во время своих странствий.

У Морского Народа их не меньше, чем у людей; однако ни одна морская корова не ответила; дело в том, что морские коровы не в состоянии говорить, у них в шее всего шесть позвонков вместо семи, и морские жители уверяют, что это мешает им разговаривать даже между собой. Зато, как нам известно, в передних ластах у них есть по лишнему суставу и, размахивая ими то вверх, то вниз, то в стороны, они делают знаки, которые служат им чем-то вроде неуклюжего телеграфного кода.

К рассвету грива Котика ощетинилась, а его терпение отправилось туда, куда уходят мёртвые крабы. В это время морские коровы медленно двинулись к северу; время от времени они останавливались для нелепых совещаний, с вечными поклонами; Котик плыл вслед за ними, говоря себе: такие глупые существа давным-давно были бы перебиты, если бы они не нашли какого-нибудь безопасного острова; а то, что достаточно хорошо для морской коровы, хорошо и для котика. Но всё-таки я хотел бы, чтобы они поторопились.

Скучное это было время для Котика. Стадо никогда не делало больше сорока или пятидесяти миль в день; на ночь морские коровы останавливались для еды, во время пути держались близ берега; Котик плавал вокруг них, проносился над ними, нырял под ними, однако не мог ускорить их хода, хотя бы немного. Когда коровы сильно продвинулись к северу, они принялись устраивать совещания через каждые несколько часов, при этом по-прежнему раскланиваясь, и Котик чуть не обкусал все свои усы от досады; наконец он заметил, что морские коровы двигаются по тёплому течению, и с этих пор начал уважать их.

Раз ночью они погрузились в светлую воду, — утонули как камни, — и в первый раз с тех пор, как Котик узнал их, поплыли быстро. Он пустился вслед за ними, и их скорость изумила его: он никак не думал, чтобы эти неуклюжие животные могли двигаться с такой ловкостью. Вот они направились к прибрежному утёсу, который уходил в глубокую воду, и вошли в тёмное отверстие близ его подножия на двадцать сажень ниже поверхности моря. Долго-долго плыли они по этому тёмному коридору, и Котику захотелось вдохнуть свежий воздух раньше, чем он вышел из туннеля, через который его вели странные существа.

— Гривка моя! — произнёс Котик, когда он, хватая ртом воздух и отдуваясь, очутился по ту сторону подземного хода. — Долго пришлось мне пробыть под водой, но стоило!

Морские коровы рассеялись и лениво пощипывали травы по краям самого прекрасного берега, который когда-либо видел Котик. На целые мили тянулись мягко обточенные водой камни, годные для котиковых «детских»; дальше поднимался отлогий песчаный берег, удобный для игр молодёжи; были здесь и прибрежные камни, где холостяки могли танцевать, трава, в которой они могли валяться, и песчаные дюны для лазания по ним вверх и вниз. Но самое лучшее, по запаху воды, который не обманывает котика, Котик понял, что в этом месте никогда не бывали люди.