А железная дорога прошла там, где и намечалась по проекту, – в трех верстах от станицы.
Сказ о пане Крикуне
Привольные, веселые у нас места. Хутор наш весь в садах утопает. А вокруг него, точно зеркала в зеленой оправе, тянутся рисовые чеки, дальше – бескрайнее море пшеницы звенит переливчатыми волнами, виноградники колхозные на сотни гектаров раскинулись… Прямо не верится даже, что всего полсотни лет назад были эти места, самыми гиблыми и нежилыми.
Станица наша чуть подальше, на буграх расположилась. А здесь – вековые камыши шумели над ржавой болотной водой, птица всякая гнездилась да вечерами все звенело от лягушачьего гомона и тонкого комариного писка…
Наверное, на всей Кубани не было станицы беднее и непригляднее нашей. Каждый год казачьи наделы затопляла рыжая едкая плавневая жижа и урожаи у нас были такие, что хлеба хватало не больше чем до нового года. Вся станица кормилась рыбой, которой было в лиманах несметная сила, да дикой птицей. Каждый день во всех станичных хатах ели рыбу: рыбу пареную, рыбу жареную, рыбу вареную, рыбу соленую… Даже в муку бережливые хозяйки мешали молотую сушеную рыбу…
И вот как-то, лет за десять до Великой революции, прикатил в нашу станицу неизвестный человек, поговорил с атаманом, распил с ним пару четвертей водки и уговорил собрать станичный сход. Собрались казаки на площадь, курят злой табак-самосад, пересмеиваются да поглядывают на маленького, худого, тонкошеего человечка, который о чем-то с атаманом шепчется.
Поднялся атаман, поднял руку и объявил:
– Слушайте, господа-казаки! Приезжай пан-сотник желают вам важное предложение сделать!
Тут выступил вперед приезжий, одернул черкеску, расправил торчащие усы, да вдруг как гаркнет на всю площадь таким зычным голосом, что казаки даже переглянулись – не другой ли кто-нибудь басит.
– Желаю я, господа-казаки, купить у вас вашу землю, – заявил приезжий.
– Землю? Да какую землю? Плавни, что ли? – удивились казаки.
– Точно, плавни! – кивнул маленькой головой пан сотник.
И дальше сообщил он нам, что покупает у станицы по десять копеек за десятину сто десятин гиблых плавней, среди которых, точно кротовая куча, торчал один-разъединственный незатопляемый холмик.
– А больше, пан, не купите? – спросил чей-то голос. – А то ведь на десять рублей и по шкалику водки на казака не выйдет!
– Это уж моя забота, чтобы каждый станичник глотку смог промочить! – ответил пан.
В тот же вечер наши казаки пропили деньги, вырученные за землю, а пан сотник стал хозяином ста десятин Диких плавней.
Прошло немного времени, а новый пан расчистил кротовую кучу от камыша и построил на ней целый хутор.
Целыми днями покрикивал он на плотников и приказчиков, которых нанял на какой-то случай целый десяток.
И громовой голос пана далеко разносился над плавнями.
Тогда и прозвали наши казаки своего нового соседа паном Крикуном, а новый хутор – Крикуновым.
Разные слухи ходили о пане Крикуне. Одни говорили, что он хочет гнать водку из камыша, другие – что будет он разводить в плавнях диких кабанов, а третьи утверждали, что надумал Крикун раскапывать курган, на котором стоит его хутор, потому что закопан в этом кургане заветный турецкий клад…
Все стало ясным, когда приехали в нашу станицу переселенцы с Воронежчины и Тамбовщины. Оказалось, что послал пан Крикун своих приказчиков в те места, где не хватало земли. Собирали приказчики мужиков и начинали соловьями разливаться; есть мол, земля на Кубани – плодородная, богатая, только немного дикой травой заросла. Можно эту землю получить в аренду у пана Крикуна совсем дешево – всего по пяти рублей за десятину в год. А через пять лет перейдет земля к арендатору на веки вечные… И еще добавляли разные разности про горячее кубанское солнце, про кавуны и дыни, сладкие, как мед, про рыбу, которую ловят казаки просто шароварами…
У многих от этих посулов кружилась голова. Продавали мужики свои избы и живность, платили деньги приказчикам – и целыми семьями ехали на привольную Кубань.
Выходило все почти так, как пели соловьи-приказчики; солнца было вдоволь, земли пан Крикун нарезал без отказа. Но только по земле этой нельзя было ходить, а приходилось ездить на лодках-плоскодонках…
– Вот она – земля-землица! – громогласно трубил пан Крикун. – Жирная, целинная, плодородная – гляньте, какие камыши на ней растут! Приходите – и владейте, пользуйтесь моей добротой, ведь за бесценок я ее вам отдаю! А что вода на ней – так это ничего! Вот к осени подсохнет трохи, тогда беритесь, насыпайте валы, копайте канавы – и будет у вас своя землица!
Нарезал пан новоселам участки гнилых плавней и начинали они «добывать себе землю». Хочешь, не хочешь, а начинай осушать плавни – хозяйство продано, деньги потрачены, куда с семьей денешься?
Целыми семьями, со стариками и детишками, принимались переселенцы корчевать камыши, насыпать валы и копать канавы. Работали, пока сил хватало, от света до темноты. Дрожали от лихой болотной лихорадки, стонали от боли в застуженных ногах и руках, но работали. Чтобы с голоду не помереть, копали белые толстые корни чакана и пекли их на огне. Еще ни одной десятины земли не было осушено, а возле Крикуновского хутора уже целое кладбище образовалось, где в топкой болотной трясине лежали тела погибших от непосильного труда, от лихорадки и голода…
Тут пополз по станице слушок, что новоселы чуть было не убили обманувшего их пана. Захватили они его на охоте, в плавнях, и начали требовать обратно свои деньги. А когда отказал им Крикун, бросились они на него с лопатами и топорами, еле ушел от них пан на легкой лодке-плоскодонке.
Видать, эти слухи были верными, потому что приехал в скорости пан Крикун в нашу станицу и стал нанимать молодых казаков себе в охрану. К этому времени сдохла у нас корова, а потому и определил меня батька к пану Крикуну в охранники.
Служба у нас была нетрудная, кормил нас пан хорошо, по воскресеньям ставил нам по чарке водки, разговаривал с нами льстиво и ласково. Но уж больно муторно было ходить за паном с винтовкой за плечами да чувствовать, как тебя люди недобрыми взглядами колют…
Весной пошли плавни в атаку на отвоеванные у них земли. Мелкие канавы не успевали отводить воду, заплывали вязкой и липучей грязью. Вода прорывала валы и затопляла осушенные участки. Люди из сил выбивались, а пан Крикун похаживал, крутил свои тараканьи усы да покрикивал:
– Бог в помощь, православные! Кто не поленится, того озолотит матушка-землица! Вон какая она жирная да плодородная!
В ту пору сдружился я с одним новоселом, таким же, как я, молодым хлопцем. Шел я как-то из станицы на хутор. А пройти можно было только по гребню вала, насыпанного переселенцами. По одну сторону вала, совсем близко, возле самых ног, колыхалась плавневая вода, и сквозь нее зеленая щетина камыша пробивалась. А с и стороны, на дне осушенных котлованчиков, копошились люди – перекапывали мокрую землю, корчевали длинные корни камыша, укрепляли валы…
И вот дошел я до места, где вал опустился, оплыл в размякшую землю. Целая семья старалась закрыть промоину, чтобы вода не затопила осушенный участок. Беловолосый костлявый хлопец и рослая, но худая женщина таскали на носилках землю. Широкоплечий, сгорбившийся человек, похожий на кряжистый дуб, задыхаясь, сбрасывал землю в промоину прямо в пузырящуюся, грязную воду.
В нашей станице всякий знал, как надо валы насыпать и промоины в них гатить, недаром мы жили в самих плавнях. Я как глянул, так сразу понял, что делают люди бесполезное дело. Они носят землю, а вода глотает ее и вал еще больше оползает.
Скинул я тогда пояс с кинжалом, сбросил черкеску и сапоги, закатал повыше шаровары и давай помогать новоселам. Перво-наперво крикнул я хлопцу:
– Эй, однокашник! А снопы камыша у вас найдутся? Вскинул на меня хлопец голубые удивленные глаза и ответил:
– Есть камыш…
– Так давай его сюда скорее!
– Зачем?
– Давай, давай! Не разговаривай! Послушался хлопец и притащил пяток снопов сухого камыша. Я сразу этот камыш в промоину бросил. Вода снаружи прижала его к валу, тиной затянула и получилась хорошая пробка. Вскоре мы так закрыли промоину, что лучше и не нужно!
– Спасибо, казак! – низко поклонился мне пожилой новосел.
– Да за что тут! – отмахнулся я, надевая сапоги и черкеску.
– Вот оно что, видать, и среди казаков есть добрые люди! – удивленно проговорил хлопец. – Даже среди тех, кто пана-кровососа охраняет…
– Когда жрать станет нечего, черта возьмешь охранять, не то что пана, – ответил я.
– Что верно, то верно! – вздохнул пожилой.
С этого и началась наша дружба с Михайлой Миляковым. Начал я похаживать в маленькую глиняную хату, в которой жил Михайло, его отец, мать да трое маленьких братишек моего друга. Ходил, конечно, я с оглядкой, тайком, чтобы не пронюхал о нашей дружбе пан Крикун, который никак не одобрял, чтобы его охранники с мужиками якшались.