«Вот уже кончаются каникулы, – думал Гедрюс, – а приключений нет как нет… Джиму живется вольготно – все лето лодыря гоняет, как настоящий ковбой – ни ругать, ни к работе приставить его некому. И Микасу хорошо с таким бойким языкастым братцем. Сколько всяких историй Разбойник в школе нарасскажет, сколько про своих лисят наплетет!
А когда учительница попросит описать каникулы, Гедрюсу ну просто нечего будет сказать – разве что про сома. (Гедрюс, правда, думал, это – налим, но папа убедил его, что это самый что ни на есть сом…) А в остальном – полол грядки да сгребал сено, помогал маме да помогал папе… Раза два тетушка Алдуте с детьми приезжала – вот и все.
Рассказал бы про гномов – да все равно не поверят. А Микас – пожалуйте, мол, все в живой уголок, полюбуйтесь на лисят… И Гедрюс вздохнул, да так, что Расяле удивленно спросила:
– Что с тобой? Ты что вздыхаешь?
– Ничего. Просто так… Не знаешь, Расяле, где сейчас наши гномы?
– В лесу трудятся. Я тут подосиновик нашла – красный-красный, наверно, только покрасили.
– Давненько они нам не показываются… – снова вздохнул Гедрюс.
– Может, потому, что мы нехорошие? Я такая злая стала, ну просто злюка! Даже зло берет…
– А почему?
– А потому! Ничего мне не покупают! Ни формы, ни пор-р-феля…
– А ты бы гномов разыскала. Тебе же грустно будет дома сидеть, когда я в школу пойду.
– Может, и я уже с ними играть не буду…
– А с кем ты будешь играть?
– Не знаю… Может, заболею… Хорошо бы опять в больницу!..
Они вспомнили про доктора Альсейку, потом про дедушку – поговорили, как давным-давно не разговаривали, и им стало веселей.
На тропинке, которая извивалась по берегу озера, Расяле вдруг прислушалась.
– Дятел! – сказал Гедрюс.
– Послушай! – шепнула Расяле. – Гномы поют!.. Слышишь?
Стук да стук! То дятел лихо
Все стучит то там, то тут.
А дятлята и дятлиха
Червяка на завтрак ждут.
– Теперь и я слышу… – сказал Гедрюс, хотя слышать никак не мог, потому что в голове у него ворочалась только одна мысль: «Надо бы хоть парочку гномов поймать и запереть в какой-нибудь коробке. Вот это будет добыча! хотите полюбоваться – вот вам мои очки. Не каждому буду показывать, разумеется… Джим пускай своими лисятами любуется. А вот Януте…»
– Они, наверно, подосиновики красят! – обрадовалась Расяле. – Давай завтра сюда с корзиной придем, ладно?
Но Гедрюс ничего не слышал. Даже под ноги не смотрел и больно ушиб палец. Все думал про гномов, и наконец, придумал: проще всего поймать их сачком, который привезла Януте, чтоб ловить бабочек. Завтра же он сходит к ней и попросит на денек-другой…
КАК СКОРЕЕ ВЫРАСТИ
Расяле смотрела на дымящуюся кашу со шкварками и, засунув ложку в рот, раздумывала.
– Почему ты не ешь, Расяле? – спросила мама.
Та вздохнула и стукнула ложкой по столу:
– И я пойду в школу, вот!
– Когда? Зачем? – не понял папа.
– В школу!.. Читать буду, писать. Гедрюс пойдет, и я с ним.
– Ты еще маленькая, Расяле. Еще годик побегай на воле, поиграй.
– А с кем? Гедрюс уходит, все уходят… И Януте вот тоже в школу пойдет. Говорила, и пор-р-фель у нее есть, и форма.
Она хотела что-то добавить, но почувствовала: еще одно слово скажет и расплачется.
– Януте же старше тебя. У нее уже и зуб выпал.
– А я зато толще! – воскликнула Расяле и разревелась,
– Толще, но глупее, – сердито сказал папа. Он не любил слез, особенно за столом.
Расяле прикусила губу, слезла со стула и выбежала во двор. Огляделась сквозь слезы: кому бы пожаловаться. Увидела Кудлатика, который вылез из конуры, потянулся и завилял хвостом. Без слов, но всеми доступными собаке способами он ластился к Расяле и уверял ее: кто-кто, а я тебе верный друг, всегда готов утешить и развеселить.
Пока они беседовали, пришла мама и принесла Кудлатику остывшую кашу.
– Если не будешь есть, никогда не вырастешь! – сказала она Расяле. – Сходи, вымой ноги, и спать. Завтра все обсудим.
Расяле легла, но еще долго вздыхала и дергала свой зуб. Зря, конечно, отказалась она от каши: теперь ужасно хотелось чего-нибудь пожевать, а проголодавшись, Расяле всегда чувствовала себя какой-то маленькой.
«С завтрашнего утра, – решила она, – буду есть все, что дадут, и еще немножко. Возьму сушеный сыр и буду его грызть, чтобы зубы побыстрей выпали».
И вдруг она толкнула языком, а он – пырсть! – и выскочил, словно орех из кожурки. «Проглотить или выплюнуть? – задумалась Расяле. – В больницу или в школу? Эх, лучше в школу! Там и Микас с Гедрюсом, там живой уголок… Интересно, что сейчас поделывают лисята?»
Расяле открывает одну белую дверь, открывает вторую… Слышно, как Гедрюс за стеной отвечает урок. За железной решетчатой дверью грустно беседуют птицы, вздыхают и скулят пойманные зверьки. К счастью, решетчатая дверь не заперта. Едва Расяле вошла, как со всех сторон из клеток и ящиков завизжали, запищали, засвиристели и истошными голосами закричали звери и птицы. В огромной бутыли из зеленого стекла извивался узорчатый уж, он все старался вытолкнуть своей крохотной головкой большую пробку. На деревянной клетке с тощими лисятами сидела привязанная за ногу сова. Она открыла глазищи и крикнула:
– Спаси нас, Расяле!
Расяле вздрогнула и приложила палец к губам. Птица замолчала и подмигнула ей.
С надеждой глядя на девочку, замолкли попугаи и канарейки. Смахнув слезинки, высунулись из своих домиков черепахи. Из-за решетки с любопытством уставился на нее хорек, а белка прыгнула в свое колесо и начала бешено крутить его, искоса посматривая на Расяле – что она скажет, увидев все это?
А Расяле тут же распахнула окно и стала открывать клетки и ящики. Она отодвигала засовы, отворяла дверцы и шепотом говорила:
– Бегите, бегите, бегите!
Черепах она побросала в подол, как булочки, прихватила по дороге ежа (тот пропыхтел: «Прошу прощения!», потому что Расяле больно об него укололась), отнесла к окну и, перевесившись через подоконник, опустила их в обломанные георгины школьного цветника.
Прозвенел звонок на перемену, а ей еще осталось отвязать сову и выпустить из бутылки ужа. Пробку Расяле вытащила быстро, но никак не могла распутать узел бечевки. Впилась зубами, и тут – пырсть! – выскочил и второй передний зуб!..
«Теперь-то я уж точно пойду в школу! – подумала она, – если только не узнают, кто выпустил бедных зверьков!»
За дверью зашумели дети. Надо спрятаться! В углу комнаты висела какая-то одежка. Расяле бросилась туда.
И ахнула: под одежкой оказалась птица – огромная, даже больше Расяле. На ноге у птицы – цепь, на голову ей наброшена рваная шинель. Если б птица не была такая большая, Расяле подумала бы, что это Микасова Хромуша. Нет, птица не только больше, не только пестрее, но и умнее. Она спрятала Расяле под крыло и клювом поправила шинель. Прижавшись к теплым перьям, Расяле слышала, как спокойно стучит птичье сердце: «Си-ди, си-ди…» В открытое окно донесся запах хлеба и колбасы – в школе началась большая перемена. Потом, наскоро перекусив, все придут сюда, чтобы скормить зверькам крошки и корки. Надо спешить, надо освободить большую птицу!
Цепь на ноге птицы была заперта на замочек – точь-в-точь такой, каким отец Расяле запирал велосипед. Повернешь четыре колесика с буквами, чтобы вышло слово, которое не знают другие, например, «Роза», как в замочке отца – и он откроется.
«Ага… – догадалась Расяле. – Это Гедрюс принес замочек!» И она торопливо завертела колесики. Расяле знала вторую букву – «О» – и поставила ее. Потом вспомнила, что первая буква такая же, как и в ее имени, и отыскала «Р». Расяле знала еще несколько букв, но ни одна из них не подходила.
«Фу»! – Расяле выбралась из-под крыла птицы – ей стало жарко. Ни спросить, ни подумать некогда. «РО-ЗА». Как же пишется «ЗА»?
Вот-вот прибегут со своими корками семиклассники, восьмиклассники. Увидев, что она натворила, они поднимут шум и выгонят Расяле из школы – навсегда.
«ЗА»… Она тщетно крутила два последние колесика. Замочек не открывался. Может, еще какая-нибудь буква из ее имени подойдет? «Ра-ся-ле»… Она попыталась разбить свое имя на буквы. «РА-СЯ-ЛЕ»… «РО-ЗА»… «ЗА» и «РА» – похоже!
И тут она вспомнила, как пишется «А»!.. Крыша с перекладиной…
– Ребята, сова! – раздался голос за окном. – Наша сова удрала!
Бедняжка сова днем ничего не видела. Вылетев в окно, она села на крышу сарая, во дворе школы.
Услышав крик, дети помчались в живой уголок. Расяле в страхе завертела предпоследнее колесико. На нем было шесть разных букв. Среди них должна быть и «З»!
Замочек щелкнул в тот миг, когда первый восьмиклассник ворвался в комнату и остолбенел, увидев опустевшие клетки. Когда он, уткнув нос в клетку, стал проверять, не сбежал ли его подопечный хорек, а в дверях столпился еще десяток учеников, огромная птица, тряхнув головой, сбросила с себя тряпки, схватила Расяле за рубашонку и, взмахнув крыльями, вылетела в окно.