И странно прозвучали слова в ледяной пустыне, где молчало все от сотворения мира.
Человек, закутанный в меха, вздрогнул, словно проснувшись от сна, и сказал:
– Я думаю: есть ли что-нибудь там…
Он указал на небо:
– За звездами!
– Если там нет ничего, – продолжал закутанный в меха человек, словно рассуждая сам с собой, – то как же я глупо провожу свою жизнь! Часто мне хочется сделать это или то, – но меня останавливает мысль: а вдруг «там» есть? И я отказываюсь от того, что доставило бы мне удовольствие. Каждый день я трачу два часа на молитву, и плачу, и рыдаю, и сердце мое бьется так, как не бьется больше никогда. И вдруг там ничего нет? Мне жаль не истраченного времени. Мне жаль даром пролитых слез, мне жаль биений моего сердца. Этим слезам и этому биению сердца нашлось бы лучше место на земле.
И человека, закутанного в меха, передернуло от негодования и отвращения при мысли:
– А вдруг там ничего нет?
– А если там есть?
И его передернуло от ужаса:
– Тогда, как ужасно я провожу свою жизнь! Только два часа в день я делаю то, что нужно делать. Если здесь не кончается все, и жизнь только начинается там? Тогда на что, на какой вздор, на какой ничтожный, бессмысленный вздор трачу я все остальные часы моей жизни!
И при свете костра, словно освещенное здесь на земле пламенем ада, увидел Мустафа искаженное от нестерпимой муки лицо человека, который смотрел на звезды со стоном:
– Что же есть истина? Есть ли что-нибудь там?
И звезды молчали.
И так страшен был этот стон, и так страшно было это молчание, что дикие звери, глаза которых, словно искры, горели во тьме, дикие звери, прибежавшие на звук голосов, поджали хвосты и в ужасе отошли.
С глазами, полными слез, Мустафа обнял человека с лицом, искаженным страданием:
– Брат мой! Мы страдаем одной болезнью! Пусть твое сердце слушает биение моего. Они говорят одно и то же.
И сказав это, Мустафа с изумлением отступил от человека.
– Я прошел вселенную, чтоб увидеть самого далекого от меня человека, – а нашел брата, почти что самого себя!
И Мустафа с грустью спрятал драгоценный перстень, который хотел уже было надеть на палец человека, сидевшего перед костром среди ледяной пустыни.
– Куда ж еще идти? – подумал Мустафа. – На звезды я не знаю пути!
И решил вернуться домой.
Жена встретила его криками радости:
– Мы уж думали, что ты погиб! Скажи же, какие дела завлекли тебя так далеко от дома?
– Я хотел узнать, что такое истина.
– А зачем тебе это нужно?
Мустафа с изумлением взглянул на жену. Он рассказал ей о встрече с дервишем и показал драгоценный камень.
Жена чуть не лишилась чувств:
– Какие камни! Она всплеснула руками:
– И эту вещь ты хотел отдать?
– Самому далекому от меня человеку.
Лицо жены пошло пятнами.
Она схватилась за голову и завопила таким голосом, какого еще никогда не слыхал от нее Мустафа:
– Видели вы дурака? Он получает драгоценнейший перстень! Камни, которым нет цены! И вместо того, чтобы подарить своей жене, тащится через весь свет, чтобы бросить этакое сокровище – кому? Самому далекому от него человеку! Словно камнем в чужую собаку! Зачем небо создало такого дурака, если не затем, чтоб наказать его жену?! Горе мне! Горе!
И вдруг Мустафа увидел, что между ними расстояние больше, чем до самой маленькой звезды, которая едва видна.
Мустафа с улыбкой подал жене драгоценный перстень дервиша и сказал:
– Да. Ты права.
И весь день ходил, улыбаясь. И записал:
«Истина – это наш затылок. Здесь, около. А мы не видим».
Мустафа потом получил блаженство на небе.
Но не на земле.
Халиф Омэр и султан Керим
Халиф Омэр был справедлив.
Да будет благословен всемогущий, посылающий блеск алмазам, запах цветам и справедливость властителям!
Халиф Омэр был справедлив.
Однажды он ехал в Багдад со своим рабом на двух молодых верблюдах.
Дорогою один верблюд заболел и пал.
Халиф воскликнул:
– Что нам делать?
Оставшийся верблюд был слишком молод и слаб, чтобы на нем ехать вдвоем.
До Багдада было слишком далеко, чтобы раб мог добежать за верблюдом живой.
Халиф сказал:
– Делать нечего. Сделаем так: будем ехать по перегону. Один перегон ты поедешь на верблюде, другой – я.
Один перегон халиф сидел на верблюде, и раб бежал за ним. Другой перегон ехал раб, и халиф бежал за верблюдом по жаре, по пыльной дороге.
Случилось так, что последний перегон пришелся в очередь раба.
Раб ни за что не хотел сесть на верблюда:
– Как? Я, раб, въеду в Багдад верхом? А тень аллаха будет бежать за мной, как моя тень?
Но халиф сказал ему:
– Что делать? Так пришлось! Ты имеешь право ехать, – и было бы несправедливо лишить тебя твоего права!
Халиф приказал рабу сесть.
Раб повиновался.
И они въехали в Багдад – на изумление всему народу: раб на верблюде, халиф бежал за ним, усталый, покрытый потом и пылью.
Военачальники и приближенные пришли в ужас:
– Не оставил ли разум великого халифа и не унесся ли к престолу всевышнего, покинув на земле тело, лишенное рассудка?
Но халиф объяснил им, в чем дело, и сказал:
– Было бы несправедливо заставить раба бежать два перегона?
Тогда народ в восторге кинулся к халифу, и каждый хотел поцеловать святую пыль его одежды.
И справедливость Омэра перешла в века.
И имя «Омэр» стало значить:
– Справедливость.
Народ нарек Омэра Справедливым. Халиф Омэр был справедлив.
Султан Керим был благочестив.
Любимым занятием его было слушать рассказы о великих людях, которые сделались угодны аллаху и приятны людям своими доблестями.
Он хотел быть также угоден аллаху и радостен людям. И хотел, чтобы имя его также сохранилось и перешло в века и благоухало каким-нибудь лестным прозвищем. Он горел желанием подражать примеру великих людей.
И среди них халиф Омэр Справедливый был для него, как солнце для нас.
Так летом, когда еще горит и сверкает солнце, спускаясь к закату, луна зачем-то торопится выйти на небо. И мы не видим ее света при ярком свете солнца. И бледный серп ее кажется маленьким, легким облачком на голубом небе.
Так меркли все халифы и султаны пред Омаром Справедливым в глазах Керима.
Однажды султану случилось ехать в Багдад. Султан с женою ехали на верблюде. Раб еле поспевал за ними верхом на осле. Осел не выдержал и пал в трех перегонах от Багдада.
Керим вспомнил про Омэра и возблагодарил всемогущего.
– Да будет благословен аллах, посылающий слуге своему возможность прославиться на веки веков!
Он рассчитал и приказал рабу сесть на верблюда.
– Мы побежим по перегону каждый!
Раб рассчитал и сказал:
– Если ты уж так милостив даже к рабу, – позволь мне сделать на верблюде второй перегон! Таким образом ты въедешь в Багдад, как подобает султану. А я войду, как подобает рабу.
Но Керим крикнул на раба:
– Делай свое дело: повинуйся!
И раб повиновался.
Раб проехал первый перегон, пробежал второй, и когда настал третий, султан Керим сошел на землю и приказал рабу:
– Во имя справедливости, садись на верблюда!
Но тут жена Керима, до сих пор сидевшая молча и думавшая о нарядах, заплакала и сказала:
– Как? Ты хочешь подвергнуть меня еще неслыханному унижению? Чтобы жена султана сидела на верблюде рядом с рабом, как жена раба?
Керим нахмурился:
– Так требует справедливость!
– Хороша справедливость! – воскликнула, вся в слезах, жена. Хороша справедливость, заставляющая заботиться о рабах и не думать о близких! Ты имеешь столько же понятия о справедливости, сколько я о коране, которого никогда не читала! Хороша справедливость: подвергать унижению женщину, которая ничем его не заслужила!
– Но халиф Омэр, которого прозвали за это Справедливым! – в отчаянии воскликнул Керим.
– Я знаю этот рассказ! – ответила женщина.
– Но халиф Омэр был один! С ним не было жены! Он никого не заставил страдать!
И Керим сказал себе:
– Женщина права. Несправедливо заставлять раба бежать два перегона. Но еще несправедливее оскорблять женщину, когда она еще этого не заслужила!
Он сел на верблюда рядом с женою и приказал рабу бежать сзади.
Так, как подобает султану, они въехали в Багдад. И никто не обратил на их въезд никакого внимания. Некоторые только заметили:
– Султан мог бы иметь платье и почище. Он сидит на верблюде, а весь в пыли. Человек должен соблюдать чистоту. Это противно святому закону.
Злой сидел султан Керим в своем дворце. Зол был султан, что даром только пробежал целый перегон за верблюдом и даром глотал пыль из-под его копыт.
– Аллах послал мне случай прославиться, как Омэру, – и я потерял его из-за женщины!
Он хватался за голову:
– Я въехал в город с женой, но без славы. Лучше бы мне въехать без жены, да со славой!
Он был в отчаянии:
– Справедливо сказано: кто собирается на доброе дело, не должен брать с собой женщины. Женщина и хорошее дело, – это не по дороге.