В Стране Грёз

Наступила ночь. Где-то в стороне ухали филин и ушастая сова. Но все в гостинице спали. Вдруг Художник проснулся, потому что кто-то дергал его за ногу.

– Вставай, – зашептал ему в ухо Моряк Ловила.

Художник спросонья ничего не понимал. Он тер глаза, с удивлением слушая Моряка.

– Понимаешь, – говорил Моряк, – отправляться в путь без сапог-скороходов – дохлое дело.

– Но у меня есть скользящие шлепанцы, – возразил Художник.

– Шлепанцы не годятся. Они для скользящих дорог и их придётся оставить здесь.

– Но в чём я тогда пойду?

– Придется вначале идти босиком, – сказал Ловила и сам начал разуваться. – Идём пока все спят, без шума. Нам до утра необходимо смотаться в Страну Грез.

Ещё пригодились бы нам кошки железные, с которыми забираются на столбы, – вздохнул Ловила, – но где их теперь возьмёшь?

Крадучись, вышли они из гостиницы и сразу же заблудились.

Моряк зажигал захваченные спички, а когда спички кончились, они начали снимать с кустов светящихся светлячков и светить ими под ноги. Моряк шёпотом ругал Насмешливых Колдунов, перепутавших дороги. Наконец, со стороны потянуло ароматом.

– Это знак, – прошептал Ловила, и они пошли на аромат.

Сначала шли они крадучись, оступаясь и поскальзываясь. Кругом была кромешная тьма, чем дальше, тем темней. Художник всё же отправился в скользящих шлёпанцах и поминутно поскальзывался, но это было лучше, чем идти босиком. Моряк Ловила тут же наступил на кактус и занозил ногу и теперь шёл с чрезвычайной осторожностью.

Временами Моряк вытаскивал из кармана морской компас со светящимися стрелками и сверялся с направлением. Однако кое-где компас бездействовал и приходилось ориентироваться на дурманящие ароматы.

Жителям королевства заходить в Страну Грез строго воспрещалось. Заблудившийся в ней и одурманенный её ароматами, впадал в беспробудный сон и мог вечно спать здесь и видеть волшебные сны. Надышавшись ароматами, Художник и Ловила тоже начали зевать. Им очень хотелось спать, и они крепились, как могли, и непрерывно зевали.

– Используем старое испытанное средство, – сказал, наконец, Ловила обычный трубочный табак.

Он закурил, и они прошли полосу ароматов, окружив себя плотным табачным облаком.

– Запахи здесь от того, – объяснил Моряк, – что когда-то здесь был диковинный сад, где росли необыкновенные деревья и растения. Например, в саду вызревали персики, отведав которые не чувствуешь голода. Месяцами тебе не хотелось есть. Их давали поесть морякам, караульным, стоявшим на посту, охотникам.

Вдали показался огонек. Сначала он выглядел дрожащим, и неверным. Он пропадал и приходилось снова его искать, потом он сделался ярче. Ближе, ближе и вот они увидели свет и услышали звон. Они подошли к кузнице. На ней была крупная надпись: «Кузнец своего счастья».

В кузнице умело и весело работал румяный кузнец. Зеркальные стены отражали огонь, искры от наковальни и самого кузнеца. Он совал заготовку в огонь и, выхватив её из печи огромными клещами, бил по ней молотом то осторожно, то с размаху.

На минуту он остановился, вытер пот со лба, и, заметив спутников, кивнул им.

– Сил и умения, – пожелали они ему. – Как идут дела?

– А они у меня не идут, – весело ответил кузнец. – Ведь известно, что от добра не ищут добра, а я достиг своего счастья. Смотрите.

Клещами он выхватил из огня огромный крючок и стал бить по нему что было сил.

– Ведь счастье меняется, – объяснил кузнец. – Сначала я выковал счастье в виде маленького крючка, который мне всё ловил. Тогда у меня ещё ничего не было, и крючок всякого натащил. Теперь мне и этого мало, и я делаю большой крючок для большего счастья.

– Выходит, – сказал Ловила, – счастье у тебя – жадное.

– А тут ничего поделать нельзя, – вздохнул румяный кузнец. – Если ты жаден, то сколько себе не говори, что жадность плоха, будешь всё тянуть себе для собственного счастья. Задумал я и волшебный магнит, что притягивает взгляды. Хочу, чтобы все смотрели на меня. Дело-то в том, что пока я ковал своё счастье, мне не было дела до других. Так всегда бывает: тебе нет дела до других, а им нет дела до тебя. И возле тебя образуется пустота и никто тебя не замечает. Но очень скучно быть на свете одному. Вот вы заглянули ко мне, и я вам рад, хотя вы меня отвлекаете от работы.

– Мы хотим поручить тебе свой заказ, – сказал Ловила, – выковать кошки железные и капкан-ловушку для Голубого Бизона.

– Рад бы, да не могу, – вздохнул Кузнец, – для других я работаю, спустя рукава. Рукава мои сами опускаются, а что за работа с опущенными рукавами? Не верите? Давайте сюда рисунок ловушки, ваш чертёж.

Художник тотчас нарисовал ловушку. Кузнец засунул в огонь металлическую заготовку, взглянул на рисунок, и у него опустились рукава. Он аккуратно их засучил, однако они снова опустились. Тогда он молча указал на вывеску, где было кривыми буквами выведено: «Кузнец своего счастья».

Он снова выхватил из огня крючок. Его самодельное личное счастье было кривым, как и буквы вывески. Но тут ничего нельзя было поделать. Было здесь какое-то волшебство, непреодолимое для кузнеца, потому что тот, кто начал ковать собственное счастье, никогда не может остановиться и выковать его до конца. Он будет выковывать разного размера крючки и никогда не успокоится.

– Выходит, ты для других так ничего и не сделал? – спросили они кузнеца.

– Делал, – сказал Кузнец. – Я был таким же как и все: подковывал лошадей и даже тем, у кого лошадей не было, ковал сувенирные подковы на счастье. А после отковал как-то ногу Бабе-Яге, и она спросила меня: «Что тебе, кузнец, за работу?» Я ей шутя ответил: «Счастья». «Каждый – кузнец своего счастья», – сказала она и заколдовала меня.

– Для чего она просила кованную ногу? – спросил Ловила. – Ведь известно: Яга – костяная нога.

– Сломала она костяную ногу и заказала новую, из чугуна. Но та была тяжела для полётов. Ну, что поделаешь? Поумирали костяных дел мастера, а мастера чугунного литья она, поспешив, на радостях съела, и пришлось ей до старости летать с тяжёлой чугунной ногой. А потом, куда денешься, явилась сюда, пожаловалась: «Мол, стара я стала, тяжело мне с чугунной. Выручи. Торжественно тебе обещаю не съесть тебя, а наградить». И наградила.

– Послушай, кузнец, – вспомнил Моряк-Ловила, – не видел ли ты сапоги-скороходы?

– Видел такие у Бабы-яги, – отвечал кузнец. – Да, только не нравится ей летать, видите ли, в сапогах, хотя теперь повсеместно такая мода. А вам очень нужно? Упросите её. Она старуха не глупая, правда, с характером. Но если ласково подойти, ничего. Подхода требует. Она – человек трудной судьбы и тяжёлого характера.

– Как нам её отыскать?

– Живет она рядом, в нескольких минутах ходьбы.

Баба-Яга жила не в избушке на курьих ножках, а в пещере у водоема, у старой мельницы. На мельнице продолжал работать дряхлый домовой. Он жил там же, на чердаке среди паутины, в обществе летучих мышей и сов. Ночью, когда всё вокруг засыпало, он, кряхтя, запускал вертеться старый жёрнов, и мельница, скрипя, работала.

Путешественники обошли мельницу, и домовой, прячась на чердаке, наблюдал за ними в щели. На крыше пронзительно дерзко хохотала сова, да сомы подплывали к поверхности, пытаясь разглядеть, кого ещё принесло?

Наконец, они отыскали в обрыве дыру и по скользким ступеням спустились вниз, в пещеру. Стены пещеры были липки и влажны, хотя в пещере горел огонь. На треноге висел закопченный котёл. В нем кипело варево. Косматая старуха время от времени что-то бросала в котел, помешивала и снова усаживалась на обрубок пня и смотрела телевизор. Он был, разумеется, не простой, а волшебный – по телевизору показывались чужие сны.

Варево было почти готово. В него лишь нужно было добавить сушенных водяных орехов, да подмешать ночного тумана, чтобы получился нужный настой и подсыпать приправы – особого порошка, приготовленного Бабой-Ягой. Стены пещеры никогда не просыхали, и на них водились мокрицы, сколопендры, сороконожки. Их она постоянно собирала и сушила на быстром огне, а затем растирала в порошок, который и добавляла для остроты в кипящее зелье.

Одним глазом она поглядывала в котёл, другим в телевизор. И то и дело щелкала ручками, переключаясь на другой сон. Взглядывала, снова переключала, потому что ей нравились страшные сны. Сны, как назло, попадались обычные, и ведьму это раздражало, и она непрерывно трещала ручками, отыскивая ужасный сон.

– А вот и человечинкой запахло, – обернулась она к вошедшим. – Зачем пришли?

– Мы, бабушка, – ответил Моряк Ловила, – наслышались о твоей судьбе. Шли мимо. Дай, думаем проведать зайдём: нужна ли какая помощь?

– А чем вы мне поможете? – ворчала, шмыгая носом, старуха. – У меня грязные дела.

Но видно и ей было приятно услышать доброе слово. Приятно было, что кто-то вспомнил о ней. Она ведь была одинока и стара и время от времени напоминала о себе: то бурей, то смерчем, то градовой тучей, а то и нашествием жаб или саранчи. А тут просто так кто-то подумал о ней, поинтересовался, зашёл, проведал.