Заметим, что волосы у Елены Петровны были всем на зависть: густые, темно-каштановые, почти черные, без единой седой пряди! Ксюн мечтала о таких волосах и такой прическе, но ее хилые, жиденькие косицы никак не хотели густеть и расти… Что за горе! Ксюн вздыхала, глядя на бабушку, дивилась на нее и мечтала тайком порыться в дубовом комоде, который Елена Петровна запирала на ключ, скрывая там свои фамильные тайны и драгоценности. Конечно, в комоде могло находиться все что угодно, — во всяком случае, уж если не драгоценности, то тайны-то наверное были… И, должно быть, какие! Ксюн любила свою бабушку, несмотря на внешнюю ее неприступность и строгий нрав. Каждую весну она только и мечтала, как бы поскорей переехать на дачу, и каждое лето проводила здесь, «рассыпаясь» по дорожкам, будто солнечный зайчик. Вечером ее невозможно было загнать в дом и уложить спать — радость и любопытство ко всему вокруг переполняли Ксюна, и бабушка Елена позволяла ей наиграться вволю.
Небольшой садовый участок у самого леса был цветист и причудлив. Соседи вокруг старательно возделывали свой огород, стремясь использовать каждый квадратный метр. Они с недоумением поглядывали через забор на хозяйство Елены Петровны, где все было «не как у людей»…
Здесь не было привычных для наших огородов теплиц с огурцами и аккуратно окученного картофеля. И там, где, на взгляд здравомыслящего хозяина, могли бы возделываться овощные плантации, росли на приволье елки, рябины и даже одна высоченная лиственница. Сад с лихвой восполнял сдержанность чувств своей хозяйки, он был как живое существо, нарядное, полное сил и света. А соловьи распевали прямо в ветвях черемухи, сторожившей калитку…
Гамак, шезлонг да качели, зеленая некошеная лужайка — все здесь располагало к покою, к несуетному восприятию привольной стихии лета. А уж цветов-то, цветов… Сад был буквально пленен цветами. Клематисы, похожие на орхидеи, словно тропические лианы оплетали стволы молоденьких яблонь. Надо сказать, что хозяйка сада любила вьющиеся растения и поэтому все, что только можно, увивалось и заплеталось вьюнками, диким виноградом, хмелем и актинидией. По всему участку были щедро рассажены обожаемые Еленой Петровной розы. Были тут и тенистые уголки, укромные местечки, манящие притаиться от всех и насладиться ароматами цветущего сада, замершего посреди бархатных летних сумерек…
Родители Ксюна в одно прекрасное лето, когда девочка была еще совсем маленькой, притащили сюда из расположенного неподалеку карьера прямо-таки невероятное количество разных камней. Здесь были и небольшие симпатичные камушки, обрамляющие дорожки, клумбы и центральный розарий, были и покрупнее, а попадались и настоящие позеленевшие валуны. Их с трудом довезли сюда на тачке, а одного великана с искрящимися прожилками кварца, который красовался у калитки, доставили с помощью подъемного крана! Тогда же в порыве энтузиазма родители Ксюна соорудили в саду маленький юркий фонтанчик, который уютно журчал днем и ночью, стекая в крошечный, обрамленный цветами бассейн.
Этот необычный участок, украшенный зелеными лужайками, миниатюрными гротами из камней, затененными туей и можжевельниками, был вечно переменчив в своем сезонном цветении. Не успевали отцвести одни растения, как тут же, словно по команде, за одну ночь расцветали другие, еще более прекрасные. Этот привольный сад рассказывал свои цветочные сказания с ранней весны до поздней осени, — все время, пока жила тут его хозяйка Елена…
* * *Лето разгоралось. Июнь полыхал непривычной жарой. Сад, раскидавший повсюду тяжелые, душные гроздья сирени, лениво развалился на солнышке в ожидании вечерней прохлады. Цветы охорашивались, «чистили перышки» и, словно кокетливые красавицы, всматривались в розоватые перистые облака, точно в зеркало…
Разомлевшая Ксюн пряталась в крохотной своей комнатенке от бабушки, жары и одиночества. Она была сама не своя, и бабушка просто не узнавала на сей раз родную внучку. Будто это и не ее Ксюн — всегда такая живая и резвая — прибыла из Москвы на дачу. С нею явно что-то произошло, и Елена Петровна тщетно пыталась понять, что же именно… А Ксюн день и ночь вспоминала каждое мгновенье пережитого, и то тайное, что открылось ей, приковало к себе крепко-накрепко и делало окружающую привычную жизнь серой и не настоящей…
— Вот и все! И больше ничего уж не будет, — горевала она, обхватив голову руками, и частенько поплакивала по вечерам. Ксюн забросила книжки, рисование, веселые игры с подружками на дачном перекрестке и всячески устранялась от бесед с проницательной бабушкой за полуденным чаем.
Ксюн жила и будто не жила… Она будто спала, будто дремала теперь, а все настоящее и живое унесла с собой Ночь Полнолуния, завернув в свой бездонный, мерцающий звездами полог…
Глава II
Кукой крался вдоль забора. Он облазил дачный поселок вдоль и поперек, страшно утомился и неустанно ворчал. Кукоя, конечно, можно было понять: его известного лесного лентяя и бездельника — ни с того ни с сего заставили отыскать какую-то девчонку со странным именем КСЮН на одной из многочисленных дач, теснившихся у самой опушки леса.
Кукой разительно отличался от всех известных нам лесных обитателей. Он семенил по лесу на четырех коротких лапках, часто моргая и беспричинно улыбаясь. Толстый, круглый шарик, дымчатый и пушистый, точно верба, он без конца обнюхивал воздух чутким носом, похлопывая по щекам обвисшими ушками, попискивая и подпрыгивая… Кукой славился длиннющим языком в прямом и переносном смысле. Доморощенный философ, он беспрерывно болтал (частенько и сам с собой), растолковывая окружающим бессмысленность любого дела. Причем Кукой уверял всех и вся в бесполезности земной жизни так бурно и горячо, что, бывало, захлебывался потоком собственных слов и внезапно цепенел в столбняке. Столбняк заставал Кукоя в самых разнообразных позах, а сколько могло продлиться оцепенение — никто не знал… Он замирал на полуслове, открыв рот, будто стукнувшись лбом обо что-то невидимое, или падал на спину, растопырив лапки и глядя в небо!
Бывало, Кукой обегал весь лес своей семенящей прискочкой, заглядывал то к одному, то к другому и болтал без умолку, а потом днями и ночами валялся в разнотравье своей любимой полянки, размышляя о тщете всего сущего и подставив кругленькое брюшко свету Солнца и звезд!
Словом, Кукой был ни что иное, как сумбур, болтовня и непостоянство! И вот ему-то поручили такое важное и необычное задание: выбраться из леса на человеческую территорию и разыскать среди людей девочку с таким странным именем: Ксюн… Кукой было возмутился и пробовал протестовать, но ему не дали и слова молвить, приказав выполнить поручение незамедлительно. (Кто и зачем так распорядился — об этом мы узнаем чуть позже…)
И вот уже третий день Кукой, шарахаясь от малейшего шороха, прочесывал участки. Дачи буквально кишели кошками и собаками, которые, — он был уверен, — только и мечтали отведать его на десерт! Анечки, Маши, Лизаветы и Дашеньки стайками резвились у каждой калитки. Девочки по имени Ксюн среди них не было…
Близился полдень. Разомлевший от загара день истаивал в знойном мареве, будто сливочное мороженое. Кукой, запыхавшийся и весь мокрый, прилег в тени чьей-то увитой вьюнком беседки и попробовал вылакать воду, скопившуюся после утреннего полива в чашечке склоненного мака.
— Ксюн, к столу! Ты что, не слышишь?! — разорвал тишину задремавшего сада чей-то голос. Кукой подскочил как ужаленный и весь обратился в слух.
Елена Петровна водрузила в центре стола на открытой веранде большущий белоснежный заварной чайник: предстоял ежедневный, несмотря на жару или холод, ритуал полуденного чая. Церемонии этой сопутствовали: самовар, ажурная белая шаль, которая каждый раз, когда бабушка разливала чай, соскальзывала с ее плеча, торжественная тишина за столом и плеск фонтанчика, стекавшего в маленький, утонувший в цветах водоем.
Ксюн нехотя покинула свою комнатку и вышла на веранду, где бабушка дожидалась ее, нетерпеливо постукивая ногтем по крышке сахарницы. Ксюн подвинула к себе звякнувшую о блюдце тонкую дымящуюся чашечку… и тут что-то произошло. Девочка ощутила на себе чей-то взгляд. Инстинктивно, словно по велению внутреннего голоса, она взглянула на небо. Там, среди голубой безмятежной ясности полдня внезапно вспыхнула небывалым блеском Зеленая Звезда. Блеснула и погасла. Ксюн, которая, казалось, выучила наизусть все звездочки над их маленьким домом, никогда, — да еще среди бела дня, — ее здесь раньше не видела…
«Они помнят обо мне… Они посылают мне знак! Здесь кто-то есть. ОТТУДА!» подумала Ксюн, еще не понимая толком, что значит это «оттуда», но предчувствуя ясно приближение новых событий ее тайной, внеобыденной жизни…
Внезапно плотно сжатые бутоны на кусте жасмина, прильнувшего к перилам веранды, распустились. Они раскрылись все разом, белоснежные и праздничные, словно спешили сообщить своей юной хозяйке что-то очень радостное и важное.