И в самом деле было жарко.

Муми-тролль по-прежнему лежал на мшистом бережку болотца и глядел на небо. Оно было совсем белое, похожее на серебряную пластинку. Он слышал, как внизу у моря перекликались морские птицы.

«Будет гроза», — сонно подумал Муми-тролль и вылез из мха. Как всегда перед переменой погоды, небо озарялось удивительными сполохами. Он начал тосковать по Снусмумрику.

Снусмумрик был его лучшим другом. Конечно, ему еще страшно нравилась фрекен Снорк, но дружба с девочкой — это ведь совсем другое.

Снусмумрик был на редкость невозмутим и очень много знал, однако никогда не выставлял это напоказ. Лишь иногда рассказывал о своих путешествиях, и тогда его собеседник испытывал чувство гордости, словно сам совершил их втайне, вместе со Снусмумриком. Когда выпадал снег, Муми-тролль погружался вместе со всеми в зимнюю спячку, а Снусмумрик отправлялся странствовать на юг и возвращался в Муми-дол лишь следующей весной.

Но этой весной он не вернулся.

Муми-тролль все время, как только проснулся от зимней спячки, ждал его, хотя другим ничего не говорил. Когда над долиной появились стаи птиц, а снег, нанесенный с севера, растаял, Муми-тролль заволновался. Никогда еще Снусмумрик так не задерживался в пути. Наступило лето, и место у реки, где всегда разбивал свою палатку Снусмумрик, заросло зеленой травой, словно там никто никогда не жил.

Муми-тролль все еще ждал его, но уже не так терпеливо. Устав от ожидания, он мысленно осыпал Снусмумрика упреками.

Однажды фрекен Снорк завела за обедом разговор о Снусмумрике.

— Как долго его нет в этом году, — сказала она удивленно.

— Откуда ты знаешь, может, он вовсе не придет, — сказала Мюмла.

— Наверняка его проглотила Морра! — закричала малышка Мю. — Или он свалился в пещеру и разбился в лепешку!

— Тише, тише, — одернула ее Муми-мама. — Снусмумрик не пропадет!

«Кто его знает, — думал Муми-тролль, медленно прогуливаясь по берегу реки. — Существуют же на свете морры и полицейские. И еще пропасти, куда можно свалиться. Можно замерзнуть, взлететь на воздух, упасть в озеро, подавиться костью, да мало ли еще что! В мире много опасностей. Там никому нет дела до тебя, и никому не интересно знать, что ты любишь и чего боишься. А Снусмумрик в старой зеленой шляпе ходит по белу свету… И еще есть Сторож в парке, его заклятый враг, опасный-преопасный…»

Муми-тролль остановился на мосту и мрачно стал смотреть на воду. Тут чья-то лапка легко коснулась его плеча. Он вздрогнул и резко обернулся.

— А, это ты, — сказал он.

— Мне очень грустно, — промолвила фрекен Снорк и с мольбой взглянула на него из-под челки.

Венок из фиалок обвивал ушки фрекен Снорк. Она все утро проскучала. Но Муми-тролль в ответ лишь буркнул что-то неопределенное.

— Поиграем? — предложила фрекен Снорк. — Представь себе, что я писаная красавица и ты похищаешь меня.

— Я что-то не в настроении, — ответил Муми-тролль.

Ушки фрекен Снорк поникли. Тогда он быстро потерся мордочкой о ее мордочку и сказал:

— Незачем представлять, ведь ты и в самом деле писаная красавица. Лучше я похищу тебя завтра.

Июньский день подходил к концу, спускались сумерки. Но жара не спадала.

В сухом, горячем воздухе летала копоть. Семья муми-троллей сникла, притихла, никому не хотелось говорить. Муми-мама решила, что они будут спать в саду. Она приготовила всем постельки в уютных уголках тут и там и у каждой поставила по маленькому ночнику, чтобы никто не чувствовал себя одиноко.

Муми-тролль и фрекен Снорк свернулись клубочком под кустами жасмина. Но сон не шел.

Ночь была необычная, зловеще тихая.

— Как душно! — жаловалась фрекен Снорк. — Я верчусь с боку на бок, простыня сбилась, и скоро я стану думать о разных грустных вещах!

— И мне тоже не спится, — ответил Муми-тролль.

Он сел и посмотрел в сад. Казалось, все спали, и ночники безмятежно светились у постелей.

Внезапно кусты жасмина задрожали.

— Ты видел? — спросила фрекен Снорк.

— Теперь все снова спокойно, — ответил Муми-тролль.

В тот же миг ночник опрокинулся в траву.

Цветы вздрогнули, и чуть заметная трещина медленно поползла по земле. Она все ползла-ползла и наконец исчезла под матрасом. А вынырнув из-под матраса, стала шире. В нее посыпались земля и песок, и тут же зубная щетка Муми-тролля скатилась прямо в темную впадину.

— Щетка совсем новая! — закричал Муми-тролль. — Ты видишь ее?

Он сунул было мордочку в трещину, стараясь рассмотреть щетку. И в тот же миг земля, слегка чмокнув, сомкнулась над ней.

— Она ведь совсем новая, — удивленно повторил Муми-тролль. — Синяя.

— Хуже было бы, если бы застрял твой хвост! — утешила Муми-тролля фрекен Снорк. — Тогда бы ты просидел здесь всю жизнь!

Муми-тролль тотчас поднялся.

— Идем, — позвал он. — Будем спать на веранде!

Перед домом стоял Муми-папа и водил мордой, принюхиваясь.

Из сада доносились тревожные звуки, взлетали стаи птиц, шелестела трава под лапками убегающих лесных зверюшек.

Малышка Мю высунула головку из подсолнечника, который рос возле крыльца, и восторженно закричала:

— Сейчас как грохнет!

Внезапно под ногами у них раздался негромкий гул. Они услышали, как попадали в кухне кастрюли.

— Уже пора завтракать? — спросонок закричала мама. — Что случилось?

— Ничего, моя дорогая, — успокоил ее папа. — Это всего лишь огнедышащая гора шевелится. (Подумать только, сколько можно понаделать пресс-папье из лавы…)

Теперь проснулась и Мюмла. Все стояли на веранде, облокотившись на перила и вглядываясь в темноту.

— А где эта гора? — спросил Муми-тролль.

— На маленьком островке, — ответил папа. — Это такой маленький черный островок, где ничего не растет.

— А не кажется ли тебе, что это чуть-чуть опасно? — прошептал Муми-тролль и сунул свою лапку в папину.

— Охо-хо, — ласково протянул папа. — И вправду чуточку опасно.

Муми-тролль согласно кивнул.

И тут они услышали страшный грохот. Он шел со стороны моря. Сначала послышался рокот, который становился все сильнее и сильнее и наконец перешел в рев. Средь белой ночи они увидели, как что-то невероятно огромное взметнулось над верхушками деревьев. Оно вздымалось все выше и выше, а на самой верхушке красовался белый шипящий гребень.

— Пойдемте-ка в гостиную, — сказала Муми-мама.

Едва они перетащили хвосты за порог, как шипящий водный поток подкатил к Муми-долу и все потонуло в сплошной кромешной тьме. Дом закачался, но устоял, потому что это был очень прочный дом. Гостиную начало заливать водой, и мебель поплыла. Тогда вся семья перебралась на самый верхний этаж и уселась там, выжидая, пока не стихнет буря.

— Такой погодки я с детства не припомню, — возбужденно сказал папа и зажег свечу.

Ночь была тревожная, что-то грохотало и трещало за стенами, и тяжелые волны стучались в окна.

Муми-мама рассеянно уселась в кресло-качалку и принялась раскачиваться взад и вперед.

— Это что, конец света? — полюбопытствовала малышка Мю.

— Ничего подобного, — ответила Мюмла. — Но все-таки попытайся вести себя хорошо, если, конечно, успеешь, а то мы все, наверное, скоро очутимся на небесах.

— На небесах? — переспросила Мю. — А зачем нам на небеса? И как мы оттуда спустимся?

Что-то тяжелое ударило в дом, и огонек свечки заколебался.

— Мамочка! — прошептал Муми-тролль.

— Что, мой любимый?

— Я забыл берестяной кораблик возле болотца.

— Ничего с ним не случится, — ответила мама. Вдруг она перестала раскачиваться в кресле и воскликнула: — Как же это я так оплошала!

— Что такое? — вздрогнув, спросила фрекен Снорк.

— Шлюпка, — сказала мама. — Я совсем про шлюпку забыла. Мне все время казалось: я забыла что-то важное.

— Сейчас шлюпочка находится на уровне печной вьюшки, — объявил Муми-папа.

Он постоянно бегал вниз в гостиную и измерял уровень воды. Они смотрели на лестницу, ведущую в гостиную, и думали о тех вещах, которые может испортить вода.

— Кто-нибудь убрал гамак? — вдруг спросил папа.

Но никто не подумал о гамаке.

— Ну и отлично, — сказал папа. — Гамак был такой некрасивый.

Волны, плескавшиеся за стенами дома, убаюкивали их. Один за другим они сворачивались клубочками на полу и засыпали. Но прежде чем погасить свечу, папа поставил будильник на семь часов утра, потому что ему было очень любопытно узнать, что же произошло там, за стенами дома.

Но вот начало рассветать. На горизонте появилась узкая полоска, которая долго тлела, словно не решалась подняться выше.