Дверь домика отворилась, и в образовавшуюся щель заглянули два огромных глаза, исполненных печали, и задушевный голос повторил свой вопрос:
— Конечно, Икка, конечно же, заходи, — нервно потёр переносицу Верёвочный Заяц. — Ты же знаешь, мы всегда рады тебя видеть!
— О, вы так добры! — с надрывом выдохнула Печальная Икка. По её щеке медленно скатилась тяжёлая прозрачная слеза и, с плеском упав на пол, образовала небольшую лужицу.
Печальная Икка была необычайно чувствительная особа. Но мало кто в Лесу мог оценить чувствительность и романтичность огромной серой коровы, поэтому подавляющее большинство знакомых считало Печальную Икку безобидной чудачкой.
Конечно же, корова, при всём своём желании не могла зайти в дом к Верёвочному Зайцу. Она бы в нём попросту не поместилась. Домик с круглыми окнами был слишком мал для приёма такого большого гостя. Но для любящей и чуткой души подобные мелочи неважны. Печальная Икка благодарно кивнула в ответ на приглашение войти, едва не задев при этом рогами подсвечник на серванте, и осталась стоять за дверью.
— Звукам несогласия и раздора внимала моя душа, — сообщила корова, с любопытством переводя взгляд с Зайца на Ночную Мышь. — Неужели опрокинулся свод небес? (Печальная Икка любила говорить красиво и непонятно).
— Да вот, — пожаловался Заяц, — Мышь отказывается ложиться спать. Говорит, она уже достаточно взрослая, чтобы сама решать.
— Да нет же, — жалобно шепнула из угла кроха, — я вовсе не то хотела сказать… — Но её протест утонул в трубном, трагическом мычании Печальной Икки.
— О, Мышь! — воззвала она голосом, исполненным глубокого, безграничного укора. — Как ты могла, о, Мышь?! Презрев заботу и попечение, явить коварную неблагодарность нашему бесценному Зайцу, отдавшему тебе… — Икка запнулась и всхлипнула, в её прекрасных васильковых глазах неотвратимо набухали новые слёзы, вдвое крупнее прежних.
— О нет! Только не это! — в ужасе пискнула Ночная Мышь, представив, что Икка сейчас разрыдается во весь голос и затопит их домик, как это уже не раз бывало. — Я больше не буду!
— Она больше не будет, — подтвердил Заяц, также не на шутку встревоженный мыслью о возможном потопе. Как и все обитатели Нечаянного Леса, он старался щадить возвышенные чувства Печальной Икки. Кроме того, он любил свой домик и предпочитал, чтобы солёная вода плескалась за бортом, а не посреди гостиной. Заяц уже начинал жалеть, что затеял весь этот разговор.
— Конечно-конечно! Мы вообще душа в душу живём! — затараторила Ночная Мышь, почувствовав поддержку. — И я уже отправляюсь спать. Спокойной ночи, Икка!
— Спокойной ночи, дорогое дитя, — нежно промычала Икка, — твоё кроткое послушание проливает бальзам на моё израненное сердце. Есть ли на свете более трогательное зрелище, чем картина искреннего примирения двух любящих сердец? — спросила она, отступив назад в темноту и аккуратно прикрывая за собою дверь.
Такое тихое и деликатное прощание называлось «уйти по-английски».
Икка прочитала о нём в каком-то романе и с тех пор неизменно, хотя и не всегда успешно, следовала этому изысканному чужеземному обычаю. Она была очень… очень романтическая корова.
— Спокойной ночи, Икка, — крикнул ей вслед Верёвочный Заяц и закрыл дверь на щеколду.
Глава 2,
в которой пьют чай и рассуждают о пользе домашнего воспитания
Ближе к полуночи, когда верёвочка была уже расплетена и смотана в маленький клубок, а на печке чуть слышно пыхтел медный чайник с длинным изогнутым носиком, кто-то тихонько поскрёбся в двери дома с круглыми окнами.
— А, это ты, соседка, — выглянув в темноту, заулыбался Заяц, — ну заходи, заходи.
И пошёл открывать дверь.
В комнату вкатилась маленькая кругленькая мышка в голубеньком платочке, под которым ходуном ходили её любопытные розовые ушки. Это была соседка Верёвочного Зайца. В Нечаянном Лесу её звали на десятки ладов — мышка-норушка, мышка-хохотушка, а также постирушка, заварушка, и всеобщая хлопотушка. Ну ещё бы ей не быть хлопотушкой, если в их гостеприимной норке под ногами вечно крутилась дюжина мышат — мал мала меньше, а господин Мауз (муж хозяйственной мышки), вернувшись с работы, требовал ужина, свежей газеты и тишины. Пока на всех приготовишь, за всеми присмотришь, всех приласкаешь — уже и день к вечеру. Но вечером, утихомирив своё беспокойное семейство, мышка обязательно выбиралась в гости к кому-нибудь из соседей, попивала там чаёк и вела долгие мудрёные разговоры о том, как лучше всего сушить грибы и с какими корешками нужно кипятить скатерть, перемазанную малиновым вареньем.
— Ну расскажи хоть ты мне, что на белом свете творится, — затараторила мышка, едва переступив порог. — Я к тебе на минуточку, ну буквально на одну чашечку чая, а потом домой. Дела, дела…
Покуда Заяц доставал из серванта большие фаянсовые чашки, расписанные синими цветами, и заваривал в них чай с чёрносмородиновым листом и цветами шиповника, мышка-хлопотушка старательно перечисляла ему свои заботы:
— Первенький простудился. Двоечка порвала школьную форму — придётся перешивать, близнецы пятый-шестой подрались с бельчатами. И только дюжинка спит себе тихонечко да соску сосёт — золотой ребенок. — Всех своих детей она давно наловчилась звать по номерам, потому что боялась запутаться. Господин Мауз настоял, чтобы всех мальчиков в их семействе звали Георгами, а всех девочек — Мартами. Ну, а «Георг-четвёртый» это уж как-то слишком… — решила про себя мышка-ещё-не-старушка, и когда звала детей, имена опускала.
— А что у тебя новенького? — поинтересовалась она, когда список её собственных радостей и забот подошёл к концу. — Как-то ты не очень хорошо выглядишь… — озабоченно заметила соседка, — усы потускнели, и мех не блестит… Надо себя беречь!
— Да вот, Мышь совершенно от лап отбилась, — пожаловался Заяц. — Кричит, топает… Ума не приложу, что с нею делать.
— Я бы сказала — выпороть! — решительно заявила добрейшая хлопотушка, из которой собственные дети верёвки вили, и укоризненно покачала головой. — Ай-яй-яй… негодная девчонка.
— Да нет, она хорошая… — заступился за свою подопечную Верёвочный Заяц. — Мне кажется, она просто пытается понять, кто она такая.
Мышка-домовушка скептически поджала губки.
— Во времена моей молодости, — заметила она, — это называлось беситься с жиру. Или маяться от безделья.
— Да, наверное, ты права, — сник Заяц, — ей не хватает дела… Своего дела. И я не знаю… Ну как тут быть?..
— Отдай-ка её ко мне в учёбу, — с энтузиазмом предложила домовитая соседка, — я её всему научу — шить, стирать, убирать, подрубать полотенца, мыть посуду — всему, что необходимо знать и уметь любой порядочной мышке!
— Стирать, конечно, хорошо, — промямлил Верёвочный Заяц, избегая смотреть соседке в глаза, — но, наверное, в жизни это не главное…
— Разумеется, не главное, — охотно согласилась мышка, — главное — научиться готовить. В нестираном бельишке можно, на худой конец, проходить несколько дней, а попробуй хотя бы день ничего не есть! И когда же ты, наконец, выберешься к нам в гости? Господин Мауз уже несколько раз спрашивал… Я бы угостила тебя оладьями с курагой — пальчики оближешь!
— Но я совсем другое хотел сказать! — нашёл в себе смелость возразить Верёвочный мечтатель. — Конечно, кулинарное искусство — это важно. Очень важно, — поторопился добавить он, заметив удивлённый взгляд соседки, — но ведь она — Ночная летучая Мышь… Прежде всего девочка должна научиться летать… Иначе она никогда не будет счастлива. Никогда.
Повисла пауза. Тикали часы, и тихонько гудело пламя в печи. Наконец мышка, которую сейчас никто бы не назвал хохотушкой, отставила чашку и очень серьёзно сказала:
— Но, Заяц, ведь ни ты, ни я, никто из наших знакомых не умеет летать! (И прекрасно обходимся… — добавила она про себя). Как же мы можем научить этому Ночную Мышь?
— Вот-вот, — горько вздохнул Заяц, — если бы я знал, как… Поэтому я и не сужу девочку строго. Ведь я ничем не могу ей помочь…
Такой поворот разговора был совершенно не по душе мышке-хлопотушке, и она засобиралась домой, тем более что было уже действительно поздно. Но последнее слово соседка всё-таки оставила за собой. Уже стоя на пороге, мышка-постирушка поправила свой платочек и наставительно заметила:
— Только вот что я тебе скажу, соседушка, доведётся ей летать или нет, — это ещё бабушка надвое сказала. Но никакие чудесные способности не избавят мышь от ежедневной стирки и уборки. Уж поверь моему опыту.
Заяц обещал поверить. И, вздохнув сотый раз за сегодняшний беспокойный вечер, отправился наконец спать.
Глава 3,
в которой рассказывается история одного ожидания