— Ага-а! Попались! Вот они, художники! Держите их!

Тут их действительно стали держать, потому что они убежать хотели. И додержали до тех пор, пока не пришли их родители. Один родитель был в шубе, другой — в сапогах. Войдя в класс, они сняли шапки и поклонились учительнице.

— Почему так холодно в классе? — удивился один.

— Зачем все окна пооткрывали? — спросил другой.

Скоро они поняли, в чём дело, посмотрели на чёрные окна и достали дневники своих сыновей. Один достал дневник из-за пазухи, другой — из-за голенища. Такой уж порядок был в Панталонии. Отец получал такую отметку, какую заслужило его крошечное дитя.

Отец у Тэнэнуцэ был пекарь. Печально смотрел он, как сын дрожащей рукой выводит ему двойку по поведению.

Луцэ нарисовал только головку двойки, глянул на отца и уронил от страха ручку.

— Ну что ж, — сказала Домница, — в классе нам делать нечего. Найдём дело и на улице. Надо помочь крошкам-старушкам прокопать в снегу тропинки.

Ребята побежали на улицу, а Мэриука заперла двери класса.

Родители посмотрели на запертую дверь, потом друг на друга, а потом на чёрные окна. Как их очистишь? Надо новые стёкла вставлять. А как выйти из класса? Дверь-то заперта. Пришлось им вылезать через чёрные окна.

Надо сказать, что отец Луцэ был Очень Крупной Крошкой при дворе Короля. Он вставил новые стёкла, но затаил в душе чёрную обиду.

— Мне, такому крупному крошке, вылезать в окно!.. В мои годы! Получать двойку по поведению перед всем классом! Я это Домнице припомню.

Очень Крупная Крошка наябедничал королю, и через неделю Домницу прогнали с работы, а учителем в школе стал глуховатый дьяк из церкви.

Он заставлял Мэриуку на всех уроках спрашивать учеников таблицу умножения, а сам доставал из портфеля подушку и довольно громко похрапывал за своим столом.

А крошечки-ученики ходили после уроков к Домнице домой. Садились там прямо на пол, на большую шкуру крошечного медведя, и учительница рассказывала им, что происходит на белом свете.

Так она снова становилась их учительницей. Конечно, ребятам очень хотелось вернуть её обратно в школу.

— Скоро вернётся, — говорила Мэриука.

И она показала ребятам на крошечные туфли учительницы, которые стояли в учительской за шкафом. Очень обрадовались крошечки:

— Уж если туфли остались, обязательно вернётся! Верная примета.

И однажды в этих туфлях вдруг появились фиалки. То ли сами выросли, то ли кто-то их туда положил. Неважно. Ясно было, что цветы эти очень напоминали глаза учительницы. Есть туфли, есть глаза — да это почти вся Домница. Скоро, скоро войдёт она в класс.

Кирикэ родился в сапоге. И работал в этом сапоге сапожником на месте отца.

Сапог был с окнами и дверью, но стоял подошвой кверху, чтоб хозяева не мокли под дождём. А в каблуке был домоход. Дым валил из каблука.

Прохожие слушали, как из сапога доносится стук сапожного молотка. Сам Кирикэ из сапога на улицу почти никогда не выходил, только борода его торчала из окна. В стране крошек было много крошечных ног. Хоть и крошечные, а всё равно — обуть надо. Ударит мороз, а ты без башмаков. Сиди, как наседка, на печке. Много лет обувал Кирикэ крошек. Поседел и сгорбился, как вопросительный знак.

— Килина, — просил он жену, — потопчи мне спину, разогнуться не могу.

Он ложился на пол, а Килина топтала ему спину. В последнее время Кирикэ так скрючился, что жена чаще по его спине ходила, чем по земле.

Однажды пришёл к сапожнику доктор с куском кожей под мышкой.

— Сшей мне новые ботинки, Кирикэ. У меня скоро свадьба.

— Ладно, сошью, — сказал Кирикэ. — А ты дай мне какие-нибудь капли, а то в груди колет. Спину-то мне Килина лечит, и тут другого доктора не надо. А в груди так порой колет, что работать не могу.

Доктор дал капли и спрашивает:

— А когда башмаки будут готовы?

— Через неделю приходи.

Опять застучал молоток сапожника. Утром стучит, вечером стучит. А сердце в груди у Кирикэ ещё громче стучит. Не помогают капли.

Пришёл доктор за ботинками.

— Я сшил только один башмак, — схитрил Кирикэ (у него ещё ничего готово не было). — Зима на дворе, у меня работы много, да и капли твои не помогают.

Доктор одел на нос очки, приложил ухо к груди Кирикэ, послушал с умным видом, помычал и выписал другие капли.

— Когда за ботинками приходить?

— Через недельку.

И новые капли Кирикэ не помогли. А был он мужик с характером, не какая-то квашня, которую все месить могут. «Ладно, доктор, как ты меня лечишь, так я тебя и обую». Добавил своей кожи и сшил ботинки с длинными-длинными носами и сгорбленные, как сам Кирикэ.

«Вот тебе новые башмаки! — думал он про доктора. — Иди в них на свадьбу! Будут все за тобою ходить и пальцем показывать!»

— Голова! Ты что наделал? — закричала Килина, увидев такие башмаки. — Ты что, не знаешь нового закона?! Если пекарь сырой хлеб испёк — сам его и съесть должен. Если портной костюм испортил — пускай сам его и носит. Придётся тебе самому ходить в этих ботинках, пока не износишь! Люди будут на тебя пальцем показывать.

Тут доктор явился. Увидел новые ботинки, побледнел, закричал, побежал жаловаться.

Скоро появились королевские стражники. Грозят копьями да саблями.

— Если не наденешь свои башмаки — в тюрьму посадим.

— Подумаешь, какая ерунда, — сказал Кирикэ. — Конечно, надену.

Обул ботинки, а стражников из дома выгнал.

— Нуцу! — позвал он сына. — Мне нужен холм.

— Какой ещё холм? — удивился Нуцу.

— Хороший и крутой, чтоб можно было на санках кататься.

— Есть такой холм, — сказал Нуцу. — Пойдём покажу.

Забрались они на вершину холма. Отец в новых башмаках длинноносых, Нуцу — в валенках. Так получилось, что башмаки эти вроде бы на санки похожи. Нуцу на эти санки уселся, ухватился за изогнутые носки, и покатили они вниз с холма. Со свистом и гиканьем. И до десяти не успели сосчитать, как оказались внизу, в долине.

Эге! Такие санки ещё поискать надо! Не зря за ними все собаки и щенки увязались.

Сапожник наш был хоть и крошечным, но очень добрым человеком. Сажал он на свои санки-башмаки по двое да по трое крошек. А если места не хватало, крошки друг другу на плечи залезали, за бороду Кирикэ держались, так и мчались с горы.

А уж если санки переворачивались, то все, конечно, летели кто куда — в глубокие сугробы.

— Цып! Цып! Цып! — кричал Кирикэ, и ребята вылезали из снега. Один хромал, другой кряхтел, третий в ладони дул.

— Ещё хотите? — смеялся Кирикэ.

— Ещё! Ещё! Ну хотя бы разок!

— Ну, садитесь! Поехали! Но-о, мои санки-башмаки-лошадки!

А жена сапожника Килина всё это время колотила в старый медный казан, звала его домой в королевство Пятница, а то забыл крошка Кирикэ пообедать. Наконец она потеряла терпение, схватила горшок борща и побежала на верхушку холма. Приятно поесть борща на макушке холма: пар валит, снег вокруг лежит, весело!

Наелись борща и давай опять кататься. И даже Килину на санки усадили вместе с пустым горшком.

И так пошёл день за днём, неделя за неделей. Во всей Панталонии стали рассказывать про чудесные санки-башмаки. А у Кирикэ как-то незаметно и щёки стали румяными.

— Ты знаешь, Килина, — сказал однажды Кирикэ, — в груди у меня колоть перестало. Похоже, я сам стал доктором.

— Тоже мне доктор, — засмеялась Килина. — Вот башмаки ты и вправду лечить умеешь. Молотком.

Крошка Кирикэ немного рассердился и резко отвел бороду с груди в сторону.

— Вот тут у меня болело. А теперь — не болит.

— Ещё бы. Целыми днями сидел в сапоге и молотком стучал. В темноте даже камень покрывается плесенью, а сердце тем более.

В скором времени прохожие снова услышали стук молотка Кирикэ. И звучал он как-то повеселее.

— Ты-то выздоровел, — сказала однажды Килина, — но доктор заболел. Сидит дома с повязкой на голове.

— Я его вылечу.

И повёл сапожник доктора с повязкой на голове на макушку холма, усадил на свои чудесные санки.

— Но, мои лошадки! — крикнул Кирикэ, и они помчались вниз, в долину.

Доруца хотела выйти на улицу, сунулась за дверь — а на улице дождь! Побежала к другой двери, с чёрного хода, выглянула за неё, а там тоже дождь. Глянула в окна — и в окнах дождь!

— Во какой большой дождь! — сказала Доруца. — Больше дома! Дождь на весь двор!

Посмотрела она вдаль, на холм.

— И на холме дождь. И над королевским дворцом дождь! Вот это дождь! По всей стране дождь! Наверно, и король дома сидит.

Доруца подсела к окну и начала вышивать. А так как на улице шёл дождь, она задумала вышивать корабль. Понимаете — почему корабль? Слишком много воды! Надо же как-то всё это переплыть.