— Ешь, Каролинка! — Это опять мама. — Гляди, все уже поели и дожидаются тебя! Хочешь компоту?

Каролинка отрицательно покачала головой.

— Не хочешь компоту из вишен? Твоего любимого?! — не может надивиться мама. — Нет, наверное, она больна.

— Нет, я не больна, — решительно протестует Каролинка. Я… Я… ладно, я буду есть компот.

— Ничего не понимаю, — недоумевает мама. — То ты не хочешь, то ты хочешь… Не пойму, моя детка, что с тобой происходит!

Если бы только мама всё знала, она бы не удивлялась. Как же могла Каролинка сказать: «Я хочу компоту», если она в эту минуту по неосторожности полезла рукой в карман и нащупала там бусинку? А потом, держа бусинку, в замешательстве никак не могла снова попасть рукой в карман. А разве можно, с бусинкой в руке, просить компоту? Ясно, что нельзя.

Но хорошо всё-таки, что бусинку удалось спрятать в карман.

Нужно будет обязательно поговорить с Петриком.

Однако поговорить с Петриком Каролинке удалось только на следующий день. Оказывается, сразу же после обеда мама забрала его на именины к какой-то тёте, так что и разговора не могло быть о том, чтобы с ним повидаться. Но с утра, как только её выпустили во двор, Каролинка постучала в дверь на третьем этаже и решительно заявила:

— Мне необходимо как можно скорее поговорить с тобою.

— А что случилось? — спросил Петрик самым спокойным образом, как будто он совершенно забыл обо всём, что произошло вчера, и как будто снова не могли случиться самые необычайные вещи.

— Не случилось ничего, — ответила Каролинка, — но может случиться. Спускайся поскорее во двор. Нам нужно серьёзно подумать.

А Петрик — этот опять за своё:

— А о чём?

— Как это о чём? Как это о чём? Петрик, ты что до сих пор не проснулся ещё? А бусинка! — прошептала Каролинка.

Только теперь Петрик, наконец, опомнился и тут же заволновался:

— Ага! Ну, ладно, лечу, лечу. Вот только выхлебаю молоко.

И хлебал он, по-видимому, быстро, потому что не прошло и минуты, как он появился во дворе, явно обеспокоенный.

— Ну, что? — спросил он, запыхавшись, так как бегом промчался по лестнице.

— Как это что? — Нам нужно посоветоваться. Нам нужно подумать, что делать с бусинкой.

— А она ещё не стала совсем прозрачной? — обеспокоился Петрик. — Правду сказать, мы вчера просили её о целой массе вещей. Но иначе не получалось…

— Конечно, иначе нельзя было — согласилась Каролинка. — А сейчас я говорю о том, что, как мне кажется, теперь голубизны бусинки хватит всего только на одно-единственное желание.

— А большое или маленькое?

— Может быть, даже и на какое-нибудь побольше. Только, понимаешь, Петрик, я ужасно боюсь, не случилось бы так, что, держа в руке бусинку, я вдруг скажу какую-нибудь ерунду, вроде как тётя Агата тогда с этими пирожными, и что тогда? Пропадёт последнее желание, и я уже ни о чём не смогу бусинку попросить.

— Ну, конечно, — согласился Петрик. Конечно, это было бы очень обидно. Сказала бы ты, например, неосторожно: «Хотела бы я знать, где моя сапожная щётка!» А это взяло бы и исполнилось.

— Ох! Не говори даже о таком! — разволновалась Каролинка. — Ну, теперь ты понимаешь, что из-за этого одного оставшегося желания, которое я могу загадать бусинке, я не имею права так легкомысленно поступать.

— Конечно, не имеешь права! Но скажи, неужели она действительно такая бледная?!

— Да, бледная, — с грустью вздохнула владелица голубой бусинки, — совсем бледненькая, бедняжка. И знаешь, почему мне ещё обидно? Потому что она из-за одного моего желания перестанет быть весёлой голубой бусинкой, а сделается невидимкой. Ну, и кроме того, неизвестно ведь, в чьи руки она попадёт потом!

— Вот, значит тебе нужно хорошенько подумать, и уж если высказать желание, то только нужное нам и важное.

— Я, правда, подумала было об одной чудесной кукле, — неуверенно начала Каролинка, но, увидав полный гнева и презрения взгляд Петрика, тут же поправилась:

— Но, я, конечно, подумала о ней не всерьёз. Это не такая вещь, о которой следует просить бусинку, дорогой мой. Я знаю, это должно быть что-то очень важное.

— Ещё бы! Разве ты не знаешь, что есть много людей, которые нуждаются в вещах более важных, чем куклы?

— Знаю, — покорно согласилась Каролинка, — вот поэтому-то я и хочу с тобою посоветоваться. Мне, собственно, даже не так-то уж и хочется эту куклу. Я могу и без неё обойтись. Честное слово! Вот только что бы нам такое придумать?

— Ой-ой-ой! Мне бы твои заботы! А известно ли тебе, что Лешек, дорогая моя, хотел бы иметь, например, велосипед? А велосипеда у него не будет, потому что родные не могут его купить ему. А ты и сама, наверное, понимаешь, что велосипед намного важнее куклы?

— Понимаю, — отозвалась не очень убеждённая Каролинка.

— Ну, вот! А ещё одним детям, которые живут не в нашем доме, а в соседнем, нужны ботинки на зиму. Что ты на это скажешь?

— Тогда, может, я попрошу о ботинках? — самоотверженно предложила Каролинка.

— Им нужны ботинки, а другим нужны, например, книжки. А это тоже важная вещь, правда?

— Так ведь книжки можно купить, — робко заметила Каролинка.

— Можно. Можно-то можно, но только если есть деньги. А у них денег нет.

— Ага!

— Вот видишь. Или взять Агасю. Агася мечтает о скакалке. А Дорота мечтает, может быть, о воротничке. А может, о чём-нибудь другом. У каждого есть какое-то заветное желание. Понятно, что у одних — более важное, а у других — менее. И заботы у каждого — свои. Возьми, например, эту пани Лесневскую из третьей квартиры. Вечно она стонет, что у неё руки и ноги болят. Она-то наверняка хотела бы сделаться здоровой. Подумай только, как бы она радовалась, если бы вдруг взяла и выздоровела.

— А тебе чего хотелось бы, Петрик? — спросила вдруг Каролинка.

— Мне? — Петрик с минуту раздумывал и потом сказал: — Ты только не смейся, ладно? Я тебе скажу: мне хотелось бы стоять вот так во дворе и наблюдать, что произошло бы, если бы исполнялись желания каждого человека, который здесь живёт. Каждого ребёнка и каждого взрослого. Вот здорово было бы — правда?

— Ax! — восхищённо вздохнула Каролинка, — это было бы чудесно. Но, погоди! А почему бы нам так не сделать? Ведь это же только от нас зависит. Одна просьба к бусинке.

— Гм! Одна, но зато последняя!

— Ну и что из этого? Вот как раз такая и будет наша последняя просьба. Правда, Петрик?

— Конечно, это было бы лучше всего. Но только — захочет ли бусинка это сделать? Так «массово»? Для всех?!

— Да, да… — помрачнела Каролинка. Но тут же настроение у неё исправилось. — Послушай, ведь нам ничто не мешает попробовать. Вот я сейчас и попробую.

— На самом деле?

— Ну, конечно.

— И тебе ни капельки не будет жалко, что ты так ничего для себя и не попросишь?

— Ой, Петрик, замолчи. Ну, внимание: я уже говорю!

— У меня страшно колотится сердце! — произнёс Петрик.

— А у меня думаешь не колотится? Ну, внимание! — Уже!

И Каролинка в последний раз положила на ладонь бусинку и шёпотом произнесла желание. А потом она крепко сжала кулачок, как будто собиралась ещё немного удержать бусинку голубую, голубую. Однако тут же во всём доме начало твориться такое, что она и думать забыла о бусинке.

— Смотри, что делается! — закричал Петрик.

Да, да. Тут было на что поглядеть! Итак, прежде всего, мимо них вихрем промчался Лешек на новеньком велосипеде. Агася, которая выбежала из подъезда, сразу же принялась прыгать через новую красивую скакалку, а ещё три запасных свисали у неё с плеча. Тётя Агата пронеслась через двор в новой шляпе с цветами, а пани Лесневская, та, что с четвёртого этажа, сбежала по лестнице совершенно здоровая, как будто она никогда и не болела ревматизмом.

— Какое счастье! — воскликнула она, обращаясь ко всем встречным. — У меня уже ничего не болит!

За пани Пеньонжковой, которая жила в соседнем доме, торжественно шагало десять белых кошек, поскольку, как она призналась, ей хотелось иметь по меньшей мере столько белых мурлык, а Вальдек пробежал подле них с новым волейбольным мячом под мышкой. У дворничихи перед окном выросли цветущие груши, а Каролинкин папа самым неожиданным образом прикатил на новом мотороллере. Мама Петрика пробежала с огромной кипой книг, которые ей хотелось иметь, а Каролинкина мама, запыхавшаяся, но безмерно счастливая, заявляла во всеуслышание, что все дети в её больнице выздоровели, а это было самой сокровенной маминой мечтой.

Из каждой квартиры доносился смех и радостные возгласы. Все высовывались из окон и рассказывали соседям о своём счастье.

Вдруг из одной квартиры донеслись звуки скрипки — кто-то играл очень красиво, так красиво, что все, заслушавшись, умолкли. Но это продолжалось недолго, потому что вскоре во двор въехала машина — радио и ещё несколько автомобилей с корреспондентами.