И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Пятьдесят восьмая ночь
Когда же настала пятьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что купец, получив Нузхат-аз-Заман от бедуина, пошел с нею в свое жилище и одел ее в роскошнейшие одежды. А потом он взял ее и отправился с нею на рынок, где набрал ей драгоценностей, какие она пожелала, и, сложив их в кусок атласа, положил его перед Нузхат-аз-Заман и сказал: «Все это для тебя. И я хочу только, чтобы ты, когда я приведу тебя к султану, наместнику Дамаска, осведомила его о цене, за которую я тебя купил (пусть этого было мало за один твой ноготь!). А когда ты окажешься у него и он купит тебя у меня, расскажи ему, что я для тебя сделал, и попроси у него для меня султанскую грамоту с рекомендацией. Я отправлюсь с нею к его отцу, владыке Багдада, Омару ибн ан-Нуману, и он не позволит брать с меня пошлины за материю и за все, чем я буду торговать».
Услышав его слова, Нузхат-аз-Заман заплакала и зарыдала, и купец сказал ей: «О госпожа, я вижу, что всякий раз, как я вспоминаю о Багдаде, твои глаза льют слезы. У тебя там есть кто-нибудь, кого ты любишь? Если это купец или кто иной, расскажи мне о нем; я знаю всех, кто там есть, и купцов и других. А если хочешь послать письмо, я ему доставлю его». – «Клянусь Аллахом, у меня там нет знакомых, ни купцов, ни других, я знаю только царя Омара ибн ан-Нумана, владыку Багдада», – отвечала девушка.
И, услышав ее слова, купец засмеялся и очень обрадовался и воскликнул про себя: «Клянусь Аллахом, я достиг того, чего желаю! А тебя раньше предлагали ему?» – спросил он. «Нет, но я воспитывалась вместе с дочерью, – отвечала девушка. – Я была ему дорога, и он оказывал мне большое уважение. И если ты желаешь, чтобы царь Омар ибн ан-Нуман написал тебе то, что ты хочешь, принеси мне чернильницу и перо, и я напишу для тебя письмо, а ты, как войдешь в город Багдад, вручи это письмо из рук в руки царю Омару ибн ан-Нуману и скажи ему: «Твою невольницу, Нузхат-аз-Заман, попирали превратности дней и ночей, так что она продавалась из места в место. Она передает тебе привет». А если он спросит тебя обо мне, скажи ему, что я у наместника Дамаска».
И купец удивился ее красноречию, и его любовь к ней увеличилась. «Я думаю, – сказал он, – что люди обманули твой ум и продали тебя за деньги. Хранишь ли ты в памяти Коран?» – «Да, – отвечала девушка, – и я знаю философию и врачеванье и введение в науку и «Изъяснение» врача Галена[51] на «Афоризмы» Гиппократа, и я его тоже толковала. Я читала «Тезкире», изъясняла «Бурхан», читала «Трактат о простых лекарствах» ибн аль-Байтара[52], рассуждала о «Мекканском Каноне» ибн Сины, разгадывала загадки, чертила фигуры, рассуждала о геометрии и хорошо усвоила анатомию. Я читала книги шафиитов[53], предания и грамматику, вела прения с учеными и рассуждала обо всех науках, и я сильна в логике, красноречии, счете и составлении календарей, знаю духовные науки и время молитвы, и уразумела все эти науки».
Потом Нузхат-аз-Заман сказала купцу: «Принеси мне чернильницу и бумагу! Я напишу письмо, которое поможет тебе в твоем путешествии и избавит тебя от нужды в подорожных». И, услышав эти слова, купец закричал: «Прекрасно, прекрасно! О, счастье того, в чьем дворце ты будешь!» А потом он взял чернильницу, бумагу и медный калам и принес ей все это, поцеловав землю из уважения к ней. И Нузхат-аз-Заман взяла свиток и калам и написала такие стихи:
«Я вижу, что сон бежит, летя от очей моих;
Не ты ли бессоннице глаза научил мои?
Зачем, коль тебя я вспомню, в сердце огонь горит?
Всегда ли влюбленный так любовь вспоминал свою?
Аллах наши дни вспои, что сладостны были так!
Ушли! Но их сладостью не сыто желание.
Я ветер с мольбой прошу, ведь ветер песет всегда
От страсти безумному из стран ваших новости,
Вам любящий сетует, лишенный защитника!
Разлука вершит дела, и камень дробящие».
А потом, кончив писать эти стихи, она написала такие слова:
«Говорит та, которую уничтожили думы и истощила бессонница, в чьем мраке не найти огня, и не отличает она ночи ото дня, ворочаясь на ложе разлуки и насурьмянясь иглой бессонницы. И наблюдает она звезды и пронзает взором мрак, и растаяла она от дум и от истощения, и долог рассказ о ее положении, и нет ей помощника, кроме слез».
И она написала такие стихи:
«Если заворкует голубь утром в ветвях густых,
Шевелится уж во сне убийца – тоска моя.
И только вздохнет, тоскуя, страстно стремящийся
К любимым, уже сильней становится грусть моя»
На страсть я тем сетую, в ком нет ко мне милости.
Как часто душа и плоть любовью разлучены!»
А затем глаза ее пролили слезы, и она написала такое двустишие:
«Любовь извела тоской в разлуки день тело мне:
Когда разлучились мы – расстался мой глаз со сном.
Я телом так худ, что хоть и муж я, но видеть ты
Едва ли могла б меня, не слыша речей моих».
И она пролила из глаз слезы и затем написала внизу квитка: «Это письмо от той, кто вдали от близких и родных, от опечаленной сердцем и душой Нузхат-аз-Заман». А потом она свернула свиток и подала его купцу, и тот взял его и поцеловал, и, узнав, что в нем написано, он обрадовался и воскликнул: «Да будет превознесен тот, кто придал тебе образ…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Пятьдесят девятая
Когда же настала пятьдесят девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхат-аз-Заман написала письмо и подала его купцу, а тот взял его и прочел и, узнав его содержание, воскликнул: «Да будет превознесен тот, кто придал тебе образ!»
И он стал оказывать ей еще большее уважение и целый день был с нею ласков; когда же приблизилась ночь, он пошел на рынок, принес кое-чего и накормил девушку, а потом он пошел с нею в баню и, приведя к ней банщицу, сказал: «Когда кончишь мыть ей голову, одень ее в одежды и пришли сказать мне об этом». И банщица отвечала: «Слушаю и повинуюсь!» А купец принес девушке кушаний и плодов и свечей и поставил все эта на скамейку в бане, и, когда банщица кончила мыть девушку, она надела на нее одежду, и Нузхат-аз-Заман вышла из бани и села на скамейку в предбаннике, а банщица послала уведомить ее. И Нузхат-аз-Заман выйдя, увидала, что столик с едой уже подан, и они с банщицей поели плодов и кушаний, а остаток отдали рабочему в бане и сторожу. Потом девушка проспала до утра, а купец переночевал в стороне от нее, в другом месте. А проснувшись, он разбудил Нузхат-аз-Заман и принес ей тонкую рубашку. И он взял головной платок в тысячу динаров и вышитое платье из турецких одежд, и сапожки, расшитые червонным золотом и унизанные жемчугом и драгоценными камнями, а в уши девушки он вдел золотые кольца в тысячу динаров, украшенные жемчугом. Он надел ей на шею, между грудями, золотое ожерелье, и цепь из амбры, спускающуюся ниже груди, до пупка, а на этой цепи было десять шариков и девять полумесяцев, и посредине каждого полумесяца был оправленный рубин. И эта цепь стоила три тысячи динаров, а каждый шар – двадцать тысяч дирхемов, и вся одежда, в которую купец облачил девушку, обошлась в большие деньги.
И, одев ее, купец приказал ей украситься, и она убралась в лучшие украшения, и опустила на глаза покрывало, и пошла, а купец пошел впереди нее, и когда люди увидали ее, они были ошеломлены ее красотой и говорили: «Благословен Аллах, лучший из творцов! Счастье тому, у кого эта девушка». И купец шел, а Нузхат-аз-Заман шла сзади, пока он не вошел к султану Шарр-Кану, а войдя к нему, он поцеловал землю меж его рук и сказал: «О счастливый царь, я привел тебе в подарок девушку, диковинную по качествам, которой нет равных в наше время; она обладает и прелестью и милостью!» – «Дай мне увидеть ее воочию», – сказал царь. И купец вышел и привел девушку, и она шла за ним, пока он не поставил ее перед царем Шарр-Каном.
И когда тот увидел ее, кровь устремилась к родной крови, хотя Нузхат-аз-Заман покинула его, когда была маленькой и он не видал ее; только через некоторое время после ее рождения он услышал, что у него есть сестра, по имени Нузхат-аз-Заман, и брат, по имени Дау-аль-Макан, и возненавидел их обоих, боясь, что они отнимут у него царство. Вот почему он мало знал о них. А купец, подведя к нему девушку, сказал: «О царь времени, она чудо красоты и прелести, так что нет ей соперниц в ее время, и при этом она знает все науки, и светские, и гражданские, и точные». – «Возьми за нее столько, за сколько ты ее купил, и оставь ее, и иди своей дорогой», – сказал царь купцу. И тот ответил: «Слушаю и повинуюсь, но напиши указ, чтобы мне никогда не платить десятины с моих товаров». – «Я сделаю это прежде всего, – молвил царь, – но скажи мне, сколько ты отвесил в уплату за нее?» – «Я отвесил за нее сто тысяч динаров и надел на нее одежд на сто тысяч динаров», – ответил купец. И, услышав это, царь сказал: «Я дам тебе за нее больше этого»