— Поручайте! Я все сделаю!
— Это нелегко, но…
— Нет ничего невозможного для Тоуда из Тоуд-Холла!
— Это очень ответственное дело…
— Я готов отвечать!
— Оно потребует долгих раздумий…
— Думать — это мой конек!
— …и немало времени…
— Я поставил время себе на службу, и вот почему мне удалось столь многого и столь блестяще добиться.
— …и никто из нас не сделает это лучше тебя.
— Ну-ну. — Тоуд скромно опустил глаза, но все равно его распирало от гордости. — Кому-то дано вести, кому-то — быть ведомым; кто-то может, а кто-то — нет; кто-то — очень немногие, к числу которых принадлежу я, — могут перевернуть мир себе под стать (как сказал один поэт), другие же лишь карабкаются, прогрызая себе узкую тропинку в этом мире. Одни… короче, что именно ты собирался поручить мне?
— Подготовь речь.
— Речь? — переспросил Тоуд, не веря своим ушам.
Дело в том, что не так уж часто Барсук просил его об этой услуге. Слишком хорошо было известно, что речи Тоуда затягиваются чересчур надолго и обычно сбиваются на одну и ту же тему, а именно всестороннее и обстоятельное прославление жабьего рода-племени на отдельно взятом конкретном примере лично владельца Тоуд-Холла.
— Да, мы хотели попросить тебя подготовить рождественскую речь, — подтвердил Барсук. — Впрочем, дело это нелегкое, а у тебя, наверное, времени в обрез. Может быть, ты предпочитаешь, чтобы Крот…
— Крот? Ну ты меня насмешил! Да он двух слов связать не может, не сделав между ними длинной паузы.
— А если Рэтти? Он, наверное, уже поправится и сможет…
— Ничего он не сможет! Все его речи одинаковы: начинает разливаться соловьем по поводу моря, путешествий, дальних плаваний… А нам тут до моря — ой как далеко.
— Тогда, может быть, я сам?
— Ты? Да ты что, Барсук, совсем спятил? Нет, старина, ты пойми, я, конечно, не хотел бы показаться невежливым, но тебе придется изрядно потренироваться, чтобы выдавить твоими шутками хоть одну улыбку у гостей. Боюсь, на это тебе точно не хватит времени.
— Ну-ну, — процедил Барсук сквозь зубы.
— Так что ничего не поделаешь: придется мне браться за это дело. Ничего, время я выкроить сумею, правда боюсь, что не смогу тогда помочь вам в других делах. Знаешь что, Барсук: я чувствую, как на меня находит вдохновение. Мне срочно нужно записать великие мысли. Все, прошу меня извинить, я ухожу к себе в кабинет. Прошу прощения, дамы и господа… А кстати, дамы-то будут? А то одни «господа» звучит как-то некрасиво. А лорды ожидаются?
Бормоча подобную ерунду, Тоуд покинул общее собрание. Теперь до самого Рождества у него не будет ни единой свободной минуты, он не будет ни во что соваться, а значит, остальные могут спокойно готовиться к празднику.
* * *Как и надеялся Крот, это Рождество надолго запомнилось всем. Выпавший за три дня до праздника снег смягчил зимний пейзаж, приглушил все лесные и речные звуки. Но снег был не так глубок, чтобы помешать мышам-полевкам, которые, по давнему обычаю, ходили от дома к дому, пели под окнами и неизменно получали горячий пунш и что-нибудь перекусить. Последним был дом Водяной Крысы, куда они пришли как раз в ту минуту, когда Крот с Сыном Морехода собирали Рэта, потеплее одевали его и готовились отвезти на лодке к Тоуд-Холлу. Хор мышей-полевок сопровождал их на протяжении всего пути. Мышки бежали вдоль берега, звоня в колокольчики, размахивая фонариками и напевая веселые рождественские песенки.
Следующее утро выдалось морозным и солнечным. Почетные гости Тоуд-Холла Рэт и Крот спустились к роскошному завтраку, которым Тоуд традиционно потчевал старых друзей. Постепенно к завтракающим стали присоединяться и другие гости — Барсук, Выдра, Портли и, наконец, племянник Крота.
Тоуд вызвал всю прислугу, чтобы обитатели поместья на равных с гостями почувствовали, что дом (пусть даже роскошный особняк) и комната (пусть огромный холл) — это просто общее убежище от ненастья и спасение от опасностей, это тепло вечного очага, огонь которого должен был символизировать разжигаемый рождественский камин.
Честь зажечь праздничный камин была предоставлена Рэту. Большой зал, в котором позднее должны были накрыть рождественский стол, замер в ожидании. Вот чиркнула спичка — и первые огоньки пламени побежали по вязанке дров, осветили топку камина, отбросили первые блики на стены и окна… Со слезами на глазах смотрел Рэт на зажегшийся — для него и для всех — огонь.
— Загадал желание? — спросил Крот Сына Морехода.
— Да, — ответил тот, — чтобы был мир и покой для всех.
— А для себя?
— А у меня есть все, что мне нужно. Вы все так добры ко мне.
— Все равно у каждого из нас есть самая сокровенная мечта, желание, которое мы бережем только для себя. Загадывай же его скорее!
Крысенок повернулся к камину и долго смотрел на огонь. Затем глубоко вздохнул, и Крот понял, что желание загадано. Оставалось только надеяться и ждать, что оно исполнится.
— Всем шампанского! — завопил вдруг Тоуд, который в такие минуты отбрасывал все церемонии и на равных принимал всех, даже чистильщика обуви.
И что с того, что самые молодые ребята и девушки из прислуги становились от шампанского излишне смешливыми? Что с того, что помощник дворецкого притворно бурчал что-то себе под нос? Что с того, что кухарка, забывшись, на радостях чмокнула в щеку самого дворецкого? Если при этом Барсуку, едва сдерживающему смех, пришлось сесть и обхватить живот руками, если Крот не переставал улыбаться всем и каждому, если Выдра шутил и посмеивался, а племянник Крота и Портли откровенно хохотали, — то хозяин чувствовал себя на вершине блаженства. Он был счастлив, что всем гостям в его доме хорошо, что все они веселы и довольны, как во времена Старого Тоуда и даже во времена его отца.
И если слуги расходились по своим комнатам и принимались за дела с отличным настроением и гордые за своего хозяина, то вовсе не потому, что он раз-другой в году угощал их бокалом шампанского. Нет, дело совсем не в этом. Просто все они знали, что в сердце мистера Тоуда, несмотря на все его странности и самовлюбленность, всегда, весь год есть место Рождеству, празднику, которым он щедро делится с ними, со своими друзьями, со своей усадьбой и со всем миром.
Но больше всех был потрясен этим праздником, конечно же, Сын Морехода. Ведь это было первое настоящее Рождество в его жизни. И все-таки, с каким бы азартом он ни играл в жмурки и в прятки, время от времени остальные замечали, как какая-то грусть пробегала по его мордочке, порой задерживаясь на ней. Тогда Крысенок старался вежливо и незаметно выйти из игры и все норовил задержаться у окна, глядя куда-то вдаль — на заснеженный сад и по-зимнему медленно текущую Реку.
— Что-то не так? — обратился к нему Племянник, знавший, что с Крысенком, как и с Рэтом, лучше всего было говорить начистоту.
— Нет, все замечательно. Просто… мне очень не хватает отца. Как жаль, что его нет с нами. Рождественский камин — он рассказывал мне об этом; елка с игрушками и свечами — у него тоже была такая; вокруг веселые взрослые и дети — он помнил их всех; даже эти игры — он знал и умел играть во все из них, и даже больше.
Племянник подумал и сказал:
— Мне кажется, что он сейчас был бы счастлив видеть тебя здесь, с нами, радующимся празднику. Пусть через тебя исполнится его заветное желание — справить Рождество дома, в кругу друзей.
— Согласен, — кивнул Сын Морехода. — Он действительно был бы этому рад. И все-таки насколько было бы лучше, если бы он был сейчас с нами!
Да, Рождество не было бы Рождеством без этих грустных размышлений о потерях прошедшего года, о бедах и неурядицах. Все эти мысли нужно обязательно уложить, упорядочить и дать им отдохнуть, чтобы спокойно вспомнить удачи, победы и радости, которые и дарят нам новые надежды.
— Пойдем, — негромко позвал Сына Морехода Племянник. — Всех приглашают к столу.
Огромный банкетный стол был приготовлен еще накануне. На следующее утро его еще раз протерли чистой тряпкой, накрыли белоснежной скатертью, украсили подсвечниками, вазочками, мешочками с подарками и сервировали лучшим фарфором и серебром Тоуд-Холла. В центре возвышался изящный букет из сосновых и еловых веток, украшенных золотыми и серебряными нитями.
— В течение ближайших пяти часов мне предстоит еще не раз выступить перед вами с речью, — обратился к присутствующим Тоуд, когда все гости заняли свои места за роскошным столом. — Это мое выступление — всего лишь второе за вечер.
— Третье! — поправил Выдра.
— Если не четвертое, — тихо шепнул Крот Рэту, сидевшему на почетнейшем месте — по левую руку от хозяина дома.