Побежало вино по его жилам горячей струей. Поднес он руки к лицу — лицо стало гладким, как прежде.

Поглядел Масария в пруд и подскочил от радости:

— Мне снова двадцать лет! Так вот для чего этот кувшинчик — бесценное сокровище! Эх, как жалко, что я все вино сразу выпил.

Потряс он кувшинчик, а в нем опять вино булькает.

— Эге, чудо за чудом! Выходит, пей сколько хочешь из того кувшинчика, а вино никогда в нем не иссякнет, как струя в роднике! Масария не помнил себя от счастья:

— Теперь я смогу помогать людям. Вина на всех хватит.

Начал он ходить по всему острову и всюду рассказывать людям про свои приключения. Выпьют чудесного вина старики станут молодыми, выпьют больные и станут здоровыми.

Пронесся об этих чудесах слух по всем окрестным островам. Люди толпами пошли к дому Масария. Кто сам идет, кого ведут, а кого и несут.

Но верно говорят: между радостью и горем тонкая стена.

Как-то раз пришло к Масария людей втрое больше обычного. Лег он спать еле живой от усталости, но только заснул первым сном, как в ворота так сильно застучали, словно хотели разнести их вдребезги.

— Эй, Масария, отворяй! С дальнего острова привезли на лодке больного. Он чуть дышит. Дай ему выпить целебного вина. Скорей, а не то помрет. Отворяй ворота, живо! Не откроешь подобру-поздорову, вышибем.

Масария встал с постели, протирая заспанные глаза:

— Это что еще! Что за наглость такая! Я даром пою каждого, кто ни попросит, чудесным вином из дворца Повелителя драконов. Могли бы, кажется, быть мне благодарны, а вы ломитесь в мой дом посреди ночи, покоя не даете. Хороша награда за мою доброту! Что я нажил, кроме хлопот и беспокойства?! Из-за этого проклятого кувшина мне и ночью отдыха нет. Да пропади он пропадом!

И только он это вымолвил, как кувшинчик с треском разломился пополам. Обратились его осколки в двух белых лебедей и полетели в сторону моря. С криком бросился Масария за ними в погоню.

Но лебеди, сверкая в лунном свете белыми крыльями, скрылись из виду. В ту же минуту Масария вновь превратился в дряхлого старика. И все люди, кому чудесное вино вернуло молодость, снова стали стариками. А больные, исцеленные вином, сразу умерли.

Вот что случилось в далекую старину.

24. Ури-Химэ и Аманодзяку

В старину, старину, далекую старину жили не ведаю где дедушка с бабушкой. Однажды дедушка пошел в горы дрова рубить, а бабушка на реку стирать.

Полощет она платья и видит: плывут по течению две большущие дыни — плюх-плюх-плюх.

Бабушка и говорит:

— Сладкая дыня, плыви ко мне в руки. Горькая дыня, плыви себе дальше.

Одна дыня и подплыла к бабушке. Поймала бабушка дыню и понесла домой. А когда дедушка вернулся из леса, бабушка все ему рассказала. Решили они разрезать дыню и полакомиться. Принесла бабушка кухонный нож и спрашивает:

— Дедушка, как дыню резать, вдоль или поперек?

— Как хочешь, хоть вдоль, хоть поперек, — ответил дедушка.

Стала бабушка резать дыню поперек, и вдруг из нее появилась девочка сияющей красоты.

Обрадовались дедушка с бабушкой:

— Уж раз родилась она из дыни, назовем ее Ури-химэ [58].

Дали они девочке имя Ури-химэ. Лелеяли дедушка с бабушкой девочку, а она росла и все больше хорошела.

Как-то раз говорят ей старики:

— Должны мы ненадолго из дома отлучиться. Смотри, не открывай без нас дверь никому! Вдруг придет Аманодзяку [59]?!

Ушли дедушка с бабушкой.

Осталась Ури-химэ в одиночестве дом сторожить и запела звонким голосом, работая на ткацком стане:

Вдруг кто-то постучал в дверь с черного хода.

Перестала петь Ури-химэ, прислушалась.

— Ури-химэ-са, Ури-химэ-са, отопри дверь!

— Не отопру. Бабушка с дедушкой наказали мне никому не открывать дверей, пока их дома нет.

— А ты приоткрой дверь хоть чуточку, чтобы я палец мог просунуть, — не отступается гость.

Уступила наконец Ури-химэ просьбам и приоткрыла дверь на палец шириной.

— Ури-химэ-са Ури-химэ-са, приоткрой дверь, чтобы я руку мог просунуть! — кричит требовательный гость.

Ури-химэ приоткрыла дверь пошире. Просунул гость руку и просит еще неотвязней:

— Ури-химэ-са, Ури-химэ-са, открой дверь так, чтобы я голову мог просунуть!

— Хорошо, просунь голову, только не кричи.

Открыла Ури-химэ дверь еще шире. Тут Аманодзяку одним прыжком ворвался в дом и говорит:

— Ури-химэ-са, Ури-химэ-са, пойдем рвать хурму.

— Нет, не пойду я рвать хурму, — отвечает Ури-химэ. — Я не должна покидать дом, пока бабушка с дедушкой в отлучке.

— Так ведь ненадолго пойдем. Сразу вернемся. Что за беда? — стал ее уговаривать Аманодзяку. — Хурма такая сладкая, я нарву для тебя много-много плодов.

Послушалась его наконец Ури-химэ, и пошли они на гору в лес. Аманодзяку быстро-быстро влез на дерево. Срывает и ест вволю сладкую хурму, а вниз швыряет только кожуру и косточки.

Ждала-ждала Ури-химэ под деревом, но Аманодзяку так и не бросил ей ни одного плода.

Каждый раз Ури-химэ жаловалась:

— Да ведь это косточки хурмы! Да ведь это кожура!

Рассердился Аманодзяку:

— Раз так, сама полезай на дерево и ешь сколько хочешь!

Привязал Аманодзяку Ури-химэ к дереву, а сам пошел в дом. Принял он ее образ и начал ткать, громко распевая:

Тем временем вернулись дедушка с бабушкой. Не поняли они, что за ткацким станом сидит вместо Ури-химэ злой оборотень.

Стали старики беседовать друг с другом и порешили выдать Ури-химэ замуж за богача из соседней деревни.

Вот посадили дедушка с бабушкой Аманодзяку в паланкин и понесли. Спрашивает дедушка по дороге:

— Эй, послушай, бабушка! Пойдем через рощу хурмовых деревьев или через рощу сливовых деревьев?

Услышал это Аманодзяку в паланкине и подумал: «Пойдут они через рощу хурмовых деревьев, а там Ури-химэ привязана. Откроется обман. Пусть идут через сливовую рощу».

Аманодзяку всегда поступал людям назло. Он думал, люди тоже всегда во всем перечат, и крикнул:

— Идите через рощу хурмовых деревьев!

А старики-то послушались. Не знали они, что в паланкине вместо Ури-химэ сидит Аманодзяку.

Идут через рощу и вдруг видят: Ури-химэ привязана к дереву и плачет-разливается. Развязали они веревки, сняли с дерева Ури-химэ, а она все им рассказала. Рассердились дедушка с бабушкой:

— Так это Аманодзяку! Ах он злодей!

Вытащили они его из паланкина и рассекли на части. Голову забросили на поле гречихи, а ноги — в заросли мисканта. Пролилась кровь Аманодзяку, вот почему у гречихи и мисканта корни красные.

Ури-химэ благополучно выдали замуж, и стали все жить счастливо.

25. Горные груши

Жили в одном селении мать с тремя сыновьями. Занемогла мать, и захотелось ей поесть горных груш.

Старший сын Таро говорит:

— Раз так, пойду нарву груш, — и отправился в горы. Шел он, шел и зашел далеко в горы.

Сидит на большой скале старуха и спрашивает его:

— Куда идешь, сынок?

— Иду груши собирать.

— Тогда послушай. Разветвится дорога на три тропинки. В начале каждой тропинки растет бамбук. Станут листья шелестеть: «Иди, иди, ш-шу», «Не ходи, ш-шу». Ты иди по той тропинке, где бамбук шелестит: «Иди, иди, ш-шу».

Пошел Таро дальше. И в самом деле: разветвилась дорога на три тропинки. В начале каждой растет бамбук. Шелестят бамбуки: «Иди, иди, ш-шу», «Не ходи, ш-шу».