Надо сказать, что на дереве-гиганте хватило места не только для домов и башен. Там же курчавились парковые рощицы, виднелись на срезах великанских сучьев лужайки с фонтанами и статуями…

Ниже замка, среди заросших откосов, серебряной нитью искрился бесшумный водопад.

В окнах деревень, столицы и замка горели желтые огоньки.

Кое-где на склонах лежали слоистые прозрачные облака. И в этих туманных полосах горели маленькие звезды. Словно кто-то рассыпал там граненые стекляшки.

«Может, потому и называется «Астралия»?» – мелькнуло у Леши. А еще ему вспомнились стеклянные пробки Евсея Федотыча…

Минуты две все смотрели молча. Потом дон Куркурузо произнес довольно торжественным тоном:

– Вы видите перед собой центральную область нашей страны. Эта гора называется Гора. На ней – столица. Имя столицы – Горнавер. То есть «город на вершине». И венчает столицу дворец его величества…

Над дворцом тихо проплыло круглое светлое пятнышко. И Леша разглядел, что это тетушка Ихтилена.

– Мы там побываем? – шепотом спросил Леша.

– Разумеется. Я уверен, Леша, что вас там давно ждут. Вам следует отправиться немедленно…

– Но… – Как ни прекрасна была сказка, однако Леша не забывал про свой дом. И про маму. Она вернется от подруги, а сына нет дома. Вот будет тарарам! – Авдей Казимирович, это же далеко. Когда же я вернусь? И вообще… сейчас ночь или день?

– Ночь скоро кончится, – объяснил дон Куркурузо. – А насчет того, когда вы вернетесь… Да, вы правы. Следует принять меры. Идемте…

Он взял слегка оробевшего Лешу за плечо и привел снова в свою комнату-пещеру. Сейчас в ней было полутемно. От луны падали сквозь окна в потолке голубые лучи. Мерцали блики на ретортах и стеклянных призмах приборов.

Между рогами коровы по-прежнему горел белый огонек. Маг Гран-Палтус дон Куркурузо подвел Лешу к непонятному сооружению из металлических труб, зеркал и блестящих дисков. Посреди этого механизма неторопливо и звучно щелкал маятник. От машины пахло кислой медью и пластиковой изоляцией.

Маг поставил Лешу между двух квадратных зеркал размером с газетный лист. Пошевелил зеркала на шарнирах.

– Не бойтесь…

Но Леша все-таки боялся. Очень уж таинственно и непонятно все это было.

Дон Куркурузо отступил назад, вскинул вылезшие из рукавов руки и тонко возгласил:

– Темпос мораторис! Квинта-пинта, темпос регулярус!

Маятник замер, пропустил несколько тактов и защелкал снова.

«А дальше что?» – с опаской подумал Леша.

Дон Куркурузо уже обыкновенным голосом сказал:

– Это приставка-регулятор моей машины времени. Я ввел тебя в среду действия стабилизирующего темпорального поля. Короче говоря, с этой поры ты можешь быть в Астралин сколько угодно времени, а домой будешь возвращаться всегда через пять минут после ухода.

– Правда?! – возликовал Леша.

– Чистейшая правда. И маме уже не придется волноваться из-за тебя… – Дон Куркурузо как-то незаметно начал говорить Леше «ты». – Старайся только не набить здесь синяков и шишек.

– Да из-за шишек мама не волнуется, привыкла… Ой…

– Что такое?

– Авдей Казимирович! А если я буду не один? С Дашей или еще с кем-нибудь?

– Ты подержишь их за руку, и они станут обладать тем же свойством. Но это будет п о т о м. А теперь тебе следует идти в столицу, не дожидаясь никаких спутников. Такое у нынешней сказки условие.

– А вы… разве не пойдете со мной?

– Я пока не могу. Необходимо навести порядок в лаборатории и сделать одну срочную работу.

Леша с надеждой глянул на Бочкина и на Лилипута. Лилипут виновато шевельнул хвостом. А Бочкин объяснил:

– Нам пора на станцию. Я боюсь оставлять Прошу одного надолго, он все-таки пока без диплома.

«Ничего не поделаешь», – понял Леша.

Конечно, жутковато ему было. Идти одному в незнакомую страну, да еще ночью. Хоть и светлая она была, а все-таки ночь. Дорога пойдет через леса, а там мало ли что… Может, и Людоедов шатается неподалеку… Но с другой стороны, в новую сказку хотелось очень-очень. И Леша даже не знал, от чего больше замирает душа: от страха или от желания. И кроме того, он чувствовал: в этом волшебном пространстве действуют свои законы и они велят ему идти. Если не пойдет, в сказке может опять что-нибудь нарушиться. А разве для этого он, Леша Пеночкин, здесь появился?

Дон Куркурузо, Бочкин и Лилипут проводили Лешу до берега. Здесь начиналась каменистая дорожка.

Дон Куркурузо объяснил:

– Сначала она пойдет около воды, потом свернет в кусты, затем соединится со старой мощеной дорогой, которая поведет в гору. По ней и шагай. Смелее.

Легко говорить «смелее». У Леши – мурашки по коже. «Даже рогатку с собой не взял», – подумал он. И решил рассердиться на себя за боязливость. Топнул каблуком. Шпора весело зазвенела. Это придало Леше храбрости.

– Ладно, я пойду…

Он пожал руки дону Куркурузо и Бочкину, потряс лапу Лилипута. Выпрямился. Повернулся. И зашагал по дорожке. Без оглядки. Зачем оглядываться, если твердо решил идти!

Он даже стал бодро насвистывать.

По-прежнему висела над головой яркая Луна, где гостили сейчас Ыхало и Лунчик. Перед Лешей двигалась по тропинке его черная тень. Она была короткая, похожая на карлика.

«Вот если хотя бы тень Филарета была со мной, – подумал Леша. – Все-таки стало бы веселее». И тогда… тогда тень-Филарет будто услыхал Лешу. Нарисовался на лунной дорожке пушистым пятном! И зашагал впереди Лешиной тени, оглядываясь и покачивая роскошным хвостом.

– Ура!.. Ты, Филаретушка, меня не бросай, ладно?

– Мр-р, мяф…

Тропинка повернула налево, начались темные кусты. В них тень Филарета, конечно, исчезла. Но Леша знал, что она рядом.

Кустарник рос густо. Леше стало ясно, что пробираться здесь в темноте будет нелегко. «Недолго и заблудиться». Но едва он так подумал, как ночь стала светлеть. Очень быстро. Лунный свет погас, а небо в разрывах листьев зазолотилось. Потом оно стало синим, и сквозь кусты ударили солнечные лучи. Опять сделался день!

Засвистели, заперекликались птицы.

И все было бы прекрасно, если бы не слишком вредные кусты. Это был здешний астралийский шиповник. Цветы – очень крупные, пунцовые и белые, пахучие. Прелесть что за цветы. Но шиповник он и есть шиповник. Леша раскатал подвернутые рукава своей клетчатой зеленой рубашки, разогнул и подтянул до отказа отвороты сапожек, поднял воротник. Но это была слабенькая защита. Колючие ветки словно получили приказ не пускать пришельца. Наверно, они еще не знали, что блокада кончилась.

На мощеную дорогу Леша выбрался как после схватки с дюжиной диких котов. Подумав об этом, он вспомнил про тень кота Филарета. На освещенных солнцем булыжниках тени не было. Застрять она не могла, значит, сбежала или носилась где-то по окрестностям. Ладно, не пропадет.

Леша оглянулся.

Кругом стоял густой лиственный лес: дубы, клены, ясени. У обочины торчал красно-синий полосатый столб с белой доской указателя. На доске черными старинными буквами было написано:

Горнавер 5 км

«Ого, – подумал Леша, – это около часа топать. А то и больше. Дорога-то в гору».

И правда был заметен подъем. Но не сильный.

Дорога была неширокая и уютная. Чуть горбатилась. Между булыжниками росли мелкие желтые цветы. А сверху на камни и на Лешу падали лучи. Такие ласковые, что почти сразу подсохли и перестали болеть царапины.

Леша вытряс из волос мусор, опять отогнул воротник, рукава и отвороты сапожек и зашагал по выпуклым, как панцири черепах, камням. Стал посвистывать сквозь выпавший недавно зуб. Настроение сделалось прекрасное.

Скоро подъем стал круче. Кое-где попадались даже ступени – гранитные, замшелые. Но Леша усталости не чувствовал. Так прошагал он с полчаса.

Лес обступил дорогу совсем плотно, ветви переплелись над головой в лиственную крышу. В ней стоял птичий гомон и пересвист. А по камням бодро стукали каблучки и тихонько звенели шпоры.

Только птичьи голоса да собственные шаги Леша и слышал на своем пути. Но потом вверху, в сплетении ветвей, раздался шум, и перед Лешей на дорогу упал мальчик.

Упал и вскочил.

Это был зеленый мальчик. Точнее, в одежде всяких растительных тонов. Тесная кожаная курточка с узкими рукавами и шнуровкой блестела, как вымытая дождем тополиная листва. Пышные штанишки сшиты были из полос изумрудного и салатного бархата. Такие же полосатые валики над рукавами украшали плечи. На ухо был надвинут берет цвета пограничной фуражки. Даже кружева на откидном воротнике и манжетах были светло-огуречные. Лишь башмачки на обтянутых зеленым шелком ногах сверкали черным лаком и серебром узорчатых пряжек. Да еще два пера на берете были разноцветные – алое и лимонное.

И глаза у мальчика оказались не зеленые, как можно было ожидать, а светло-карие с желтыми искорками. Волосы спускались из-под берета темными растрепанными прядками.