— Я русич! — горячо прошептал мальчик.

— О том же просила меня перед кончиной своей твоя мать, моя ненаглядная сестра.

— Я готов за Русь положить живот свой, дядя! — продолжал шептать мальчик. — Я русич!

— Знаю, — сказал Олег, — а потому и прошу тебя не ссориться с волхвами, коих почитают все русичи и в полуденной стороне, и в полуночной.

— Но мама! — вырвалось у мальчика.

Олег сурово взглянул на волхва.

— Сердцем я и сам не могу простить Фарлафу её смерти, но перед народом волхвы и князья должны быть едины… — Он помедлил и вздохнул: — Зачем ты пришёл в Большую палату, Фарлаф?

— Я за дверью слышал, княже, о чём говорил тебе сей отрок в чудесных ноговицах…

— Ну?

— И понял, что надо их обоих допросить с испытом! — злобно сказал волхв, сверля глазами Игоря и Таню.

— Да ведь они дети! — воскликнул Олег. — Вельми ты кровожаден, Фарлаф! Они против тебя, что воробей против коршуна!

— Княже! — волхв предостерегающе поднял палец, звеня золотыми браслетами. — А если они духи Чернобога? Нет бога злее Чернобога! Тогда сиих отроков вязать надо и во славу Перуна рубить им головы на Перуновой горе! Отдай мне отроков, княже!

— Нет! — сорвался с места маленький князь. — Я имею к ним приязнь! Отдай мне их, дядя!

Олег испытующе посмотрел на побелевших пленников, и ласковая улыбка тронула его губы.

— А как твоё прозвище, отрок? — спросил он вдруг.

— Игорь…

— Как?

— Игорь, — с трудом ворочая языком от страха, повторил пленник.

Олег, маленький князь и волхв на минуту онемели. Наконец Олег с усмешкой взглянул на племянника:

— Имя — наше, русское… Твой тёзка, юный княже!

— Лжа! — пробормотал волхв.

— Сам ты лжа! — вырвалось у маленького князя. — Как сие лепо[17]: он Игорь, и я Игорь! Отдай же мне их, дядя!

— Пусть по-твоему будет, князь Игорь, — сказал Олег, — бери их. А паче случится что, сии отроки, Фарлаф, от тебя не уйдут: ворота в детинце крепкие и стража надёжная! Слушай, стражник, — внезапно повысил он голос, — вели глашатаям собрать на княжеский совет воевод, бояр да купцов именитых!

Стражник, который безучастно слушал весь разговор и, по-видимому, ничего не понял, захлопнул глуповато отвисшую челюсть и, нахлобучив шапку, исчез за входной дверью.

Олег повернул лицо к навострившему слух волхву:

— Прибыли ко мне гонцы с грамотой из града Искоростеня, из земли древлянской. Будем совет держать о вельми[18] важном деле, Фарлаф. Нужна мне поддержка Перуна. — Он помедлил и прибавил: — А коль не будет поддержки — пеняй на себя: найдётся другой главный волхв на земле новгородской!

А юный князь Игорь меж тем подошёл к пленникам и улыбнулся:

— Пошли в трапезную! Накормлю я вас… Небось голодны?

В трапезной, такой же сумеречной и почти такой же длинной и широкой, как Большая палата, стоял огромный стол. В Перунов день, а также по всяким другим праздникам много именитых мужей новгородских пировало за этим столом.

Три раза похлопал ладонями юный князь Игорь, и пустая трапезная сразу наполнилась движением: то княжеские подавальщики в белых платно начали уставлять край стола яствами. На одном блюде аппетитно дымились куски жареной телятины, на другом — тетёрка с поджаристой корочкой на вертеле, на третьем — сом, запечённый в тесте с гречневой кашей. Далее шли пироги с грибами, с ягодами. А между блюдами зелень, сочиво[19] в брусничном соку, орехи лущёные, морошка с мёдом и жбан сыта — медовый напиток, который и пить приятно, и пьян не будешь (подавать юному князю крепкие напитки Олег запретил строго-настрого).

Перед столом, на возвышении, жертвенник — каменное блюдо с раскалёнными углями. Перед тем как сесть за стол, князь Игорь от каждого кушанья взял щепотью по кусочку и положил на угли. Жертвенник задымился, наполняя воздух смрадом. Князь Игорь поднял руки ладонями вперёд и сказал скороговоркой:

— Возьми нашу пищу, Перун, и дай нам пищу ныне, завтра и всегда…

Два холопа поднесли миску с водой и полотенце. Князь Игорь окунул пальцы в воду, вытер их насухо и предложил гостям проделать то же самое. Затем они сели за стол, и слуги немедленно повязали их чистыми полотенцами, чтобы не закапать платно жиром.

Князь Игорь сказал гостеприимно:

— Берите, братие, по куску мяса, — и сунул руку в блюдо с телятиной.

— А где же вилки? — шепнула брату Таня.

— Чудачка! — так же шёпотом ответил ей брат. — До вилок люди ещё не додумались, ешь всё руками…

Они взяли по куску горячего мяса.

— Смачно, — сказал князь, вгрызаясь в телятину.

Жир стекал по его подбородку и капал на полотенце.

А чашники уже налили им по кружке прохладного кисло-сладкого сыта.

— Пейте, братие, — улыбнулся князь, поднимая кружку, — смывайте жир с кишок, мясо в брюхе урчать не станет.

— Здесь так всего много, — заговорила Таня, нерешительно взглянув на гостеприимного хозяина, — но у меня кусок застревает в горле, когда я думаю об одном голодном человеке.

Князь Игорь перестал жевать и поставил кружку.

— Кто такой еси?

Она сбивчиво рассказала ему о Гордее. Юный князь терпеливо выслушал её, усмехнулся и пожал плечами.

— Таких смердов вельми много на земле Великого Новгорода, и на земле киевской, и на земле полоцкой… Есть они и у варягов, и у франков, и в Германии, и в Болгарии, и в землях греков… Так Перун жизнь устроил… — Он говорил медленно, с немальчишеским достоинством, чтобы поняли гости, как образован их хозяин. — Князь землёй правит, бояре ему советники, воеводы войска водят, купцы торговлю ведут в землях дальних и близких, а у смердов одна забота — рало.

— Рало? — не поняла она.

— Соха, — подсказал ей брат.

— Значит, смерды всех хлебом кормят, а живут хуже всех! — совсем осмелев, сказала Таня. — Несправедливо это, княже!

Князь покачал головой.

— В Великом Новгороде каждый волен жить по своему разуму и умению. Не по душе рало — будь кузнецом, кожемякой, скудельником[20]… Таких ремесленников в Великом Новгороде множество. Живи во славу Перуна да плати только подати в скарбницу[21], — говорил он, очевидно, повторяя слова своих учителей.

— А если нечем платить?

Он снова пожал плечами.

— Не по душе быть ремесленником — иди в услужение к боярину или к купцу именитому. Всегда сыт будешь! А коли ты лучший муж — поступай в княжескую дружину, добывай на рати победу Великому Новгороду, а князю славу! Наживёшь богатство — можешь купцом стать, паче ты не обельный холоп[22]!..

— Но у Гордея жизнь, как у раба! — воскликнула Таня. — Неужели тебе не жаль Гордея, княжич?

— Но ведь ты сказал, что он не выплатил купу…

— Да, но купу-то брал у князя Путяты не он, а его покойные родители!

— Всё едино, такой закон!

— Танька, — шепнул в её ухо брат, — чего ты разбушевалась? Ты же знаешь, что все смерды станут потом рабами — крепостными крестьянами!

— Отстань! — оттолкнула она брата и громко сказала: — Княжич, помоги Гордею! Позови его за этот стол, пусть он хоть раз поест как следует!

— За сей стол? Да ведь он рядович, простолюдин! — изумился князь, но, подумав, крикнул: — Эй, позвать ко мне ябедника!

Через минуту явился задыхающийся рыжебородый ябедник — княжеский чиновник.

— Бью челом, княжич!

— Ступай к боярину Путяте, — приказал князь, — заплати выкуп за обельного холопа Гордея, сына Микулы, одно гривно. Помыть его, одеть и накормить на княжеском дворище. А коли пожелает, пусть остаётся в услужении дворя́нином[23].

Ябедник исчез так же быстро, как и появился.

— Пересидели мы за трапезой, — вдруг сказал князь, поднимаясь из-за стола, — небось в Большой палате уже совет идёт. Пошли в Большую палату!

Едва два Игоря и Таня переступили порог Большой палаты, как были оглушены чьими-то воплями и непонятным треском. Прежде всего они увидели десятки потных бородатых лиц. Бояре, воеводы, купцы — старые и молодые, худые и толстые, высокие и низкие, щуплые и широкоплечие — в разноцветных кафтанах и разноцветных сафьяновых сапогах сидели на лавках и прямо на полу, на корточках. Многие опирались на посохи с серебряными набалдашниками. Почти у всех на груди сверкали золотые обручи и цепи — знаки высокого отличия и богатства.

Душно и жарко в Большой палате. Входная дверь и узкие окна открыты настежь, но это не помогало. От духоты кружились головы.