— Это всё Армавирка, — говорила Шурочка Обёрткину, который принёс Нюре последние цветы с Овечкиного взгорка.

Но это был не Армавирка. Ему так и не удалось вырваться. А насылающим северный ветер стал совсем другой человек. Он уже давно ждал момента, когда же можно будет заняться своим ремеслом. Уж и нянюшка еле ходила, и воздушных змеев Шурочка понаделала, а всё равно внутри страны ничего не менялось. Но как только Нюра переборола свой страх и Обёрткин из медведя снова стал Обёрткиным, Насылающий Ветер слегка дунул.

Армавирка вернулся. Но это был другой Армавирка, с потухшими глазами. Он больше не мог вызывать ветер, ни северный, ни любой другой. А когда видел человека на велосипеде, уходил куда-нибудь на берег реки, ни с кем не разговаривал. Как назло, великов жители понавезли с Запада великое множество. Уж и Нюра каталась, и Обёрткина научила. Наконец Армавирка не выдержал и ушёл. И Шурочка — вместе с ним. Куда они отправились, не знает никто, даже северный ветер. Но, судя по тому, что солнышко каждый день приходит с востока, они где-то там. Оно всегда вставало послушать, как поёт Шурочка.

На третий день ей это надоело.

— Уйдём, — сказала она.

— Куда?

— Не знаю, неважно, важно не это, уйдём, я не могу смотреть, как ты тоскуешь здесь. Уйдём, прошу тебя, куда захочешь. Ты устал.

— Я думал об этом, Шурочка, я хотел уйти один, без тебя… Да, без тебя… Ты здесь выросла, у тебя родители, сестра, няня.

— Я выдержу, уйдём.

Никого не предупредив, держась за руки, Армавирка с Шурочкой спустились с башни и пошли. От замка до границы Таэваса два дня быстрого ходу. Они преодолели этот путь за неделю. Шли не спеша, присаживались на пеньки. В деревнях пили квас и молоко из крестьянских крынок. Подбирали последние листья. Прощались со страной.

На второй день пути выпал снег. На четвёртый — начал таять. В Таэвас, как и в другие страны, возвращалась весна. А они покидали родину. Шли к солнцу.

— Что я наделал, что наделал… — бормотал Армавирка, — и никто, никто не помнит, все забыли. Война, беспамятство, застывшее время — всё из-за меня…

— Всё прошло, прошло, — успокаивала его Шурочка.

— Стыдно, стыдно-то как, — не замечал он её утешений, — лучше, ты права, лучше уйти, чтобы никто не видел меня, не попадаться никому на глаза. Если уж…

Так они дошли до границы своей страны. Река Рубежница преградила путь. Армавирка и Шурочка ступили на мост.

— Не пущу, не пущу, не пущу, — зашептала вода.

— Ну, пожалуйста, ну Рубежница, — просили они.

— Зачем, зачем, зачем?

— Больно, Рубежница, отпусти.

— Не пущу ветер, не пущу Шурочку. Не пущу ветер, не пущу Шурочку, — гремела вода о камни.

— Я больше не ветер, я могу уйти.

— Ветер пущу, пущу ветер, Шурочка, стой.

— Я его жена, я пойду с ним.

— Не ври, не ври, не ври.

— Ну, тогда обвенчай нас. Пожалуйста, я не смогу без него. Даже в Таэвасе.

— Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа, — успокаиваясь, пропела вода и вынесла на берег два колечка.

— Спасибо, Рубежница.

— Спасибо, Рубежница.

Пока они надевали кольца, река пела:

— Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа.

Муж для жены, жена для мужа…

Армавирка с Шурочкой надели кольца и снова ступили на мост.

— Ветер пущу, пущу жену ветра. Ветер пущу, пущу жену ветра, — бормотала Рубежница, пока они шли по мосту.

А когда сошли на противоположный берег, мост разделился на две части, каждая из них поползла вверх. Обратной дороги не было.

— Больше никого, а эти сами вернутся. Больше никого, а эти сами вернутся, ветер вернётся, — пропела река им вслед.

А Страна жила по-прежнему, начиналась весна, Овечкин взгорок вскоре должен был покрыться цветами. Король издавал приказы, поезд ходил медленно — ехать и ехать, глядеть из окна, пить чай… Нюра оканчивала школу, каждый день у неё гостил Обёрткин. Нянюшка собирала росу, Насылающий Ветер исправно работал.

Но что-то изменилось. Жители больше не считали свою страну самой лучшей. Ну, красивая, но на Западе на автобусах можно быстрее добраться из края в край. Ну, Овечкин взгорок, но на Востоке, говорят, поднебесные горы, интересно же. Ну, радуга, а на Севере чудесное явление: сияние в небесах и ночи по полгода, спи не хочу. Про Юг, правда, не вспоминали. Да и чего там хорошего — ковыль-трава и сухие ветры.

Жители стали передвигаться быстрее. Теперь, если кому-то надо было пересечь страну, он садился на велосипед и ехал, почти не останавливаясь, чтобы полюбоваться лугами, отведать молока у крестьян, просто поговорить со знакомыми. Другая стала Страна, непривычная, приноравливаться приходилось.

А хуже всего было то, что Армавирка и звонкоголосая Шурочка ушли из страны. Никто не знал, куда. Как это произошло, тоже не было известно, и не у кого спросить — они ушли тихо, никого не предупреждая. Однажды жители поняли, что в стране чего-то не хватает, что-то не так. Стали думать и вспоминать. Поняли, что вот уже дней пять, как не видно Армавирки, по утрам не слышно песен Шурочки.

Первой заметила отсутствие старшей принцессы нянюшка. Она каждый день приносила к башне бутылочку с росой для Шурочки. Няня сильно постарела, ноги уставали и не могли подниматься на двадцать первый этаж. Старушка оставляла бутылочку на крыльце и шла к другой башне, где жила теперь Нюра. Однажды утром она подошла к Шурочкиной башне и увидела, что вчерашняя роса стоит нетронутая.

— Может быть, она отправилась к кому-то в гости, — решила няня, заменила бутылочку и ушла.

Но на следующее утро повторилась та же история. И потом, и потом… Шурочка всё не появлялась, но нянюшка продолжала приносить росу, словно от этого зависит, вернётся принцесса или нет.

А через несколько дней рыбаки услышали, как Рубежница шепчет:

— Армавирка ушёл, Шурочка ушла. Армавирка ушёл, Шурочка ушла. Шурочка ушла, Армавирка ушёл.

Погрустнела Страна.

Ветром сейчас распоряжался другой человек. До войны жители любили поговорить с Армавиркой о том о сём, о делах, радуге, цветах. Но теперь Насылающего Ветер предпочитали не замечать. Это был чужой для всех человек, очень занятой. Если он не гнал ветер, то подвязывал деревья, поправлял калитку, колол дрова. Словом, постоянно что-то делал. Никто, кроме него, так не вёл себя.

И хоть жители после войны изменились и больше времени, чем прежде, проводили за работой, всё равно любили посреди дела остановиться, отдохнуть, заглянуть к соседу на чай. Раньше, когда Армавирка постоянно был на виду, ездил на своём велосипеде, многие отвлекались от работы. Но это не беда, потому что, хотя никто не строил никаких планов, дрова всегда были наколоты вовремя, домов хватало на всех, не говоря уже об одежде. Не грех и перекинуться парой слов с Насылающим Ветер.

Нынешний Северный Ветер был неприступен. Несколько раз соседи пробовали окликнуть его, завязать знакомство, но он только процедит сквозь зубы: «Извините, не до вас», — и дальше работает. С таким не подружишься, не захочешь прийти к нему в гости, помочь собрать яблоки.

В тот день, когда из страны ушли Шурочка с Армавиркой, Насылающий Ветер решил жениться. Жена была бы хорошей помощницей, варила бы и стирала, а на ночь рассказывала интересные истории. Глядишь, и у Ветра появится больше времени на свои дела. Он думал об этом несколько дней, наконец решил посоветоваться с Рубежницей.

— Ветер пришёл, Ветер пришёл, — встретила его река.

— Мне надо жениться, — без промедления сказал ей Ветер.

— Зачем, зачем, зачем?

— Мне нужна помощница.

— Нужна, нужна, нужна.

— Но я не знаю местных законов. Кто должен быть моей женой?

— Думаю, думаю… Не помню, не помню… Всё в тине, тине, тине, затянуто, затянуто, ушло, смыло память.

— Но мне нужно жениться. Есть у тебя правило?

— Правило, правило, правило, — не могла сосредоточиться Рубежница. Она бормотала это слово почти час. И вдруг вынесла на берег берестяную цилиндрическую коробочку.

— Нашла, нашла, нашла. Женись, женись, женись.

В тот же вечер рыбаки услышали:

— Ветер женится, Ветер женится, Ветер…

Жители страны грустили. Мало того что ушли Армавирка и Шурочка, так ещё и Нюра вскоре должна была выйти замуж за Насылающего Ветер. А его никто не любил. То и дело слышалось:

— Бедняга…

— За такого буку…

— Я бы — ни за что…

Нюра стала плохо учиться. Она бы и вовсе бросила школу, но король каждый день лично провожал её до дверей класса. А что творилось с Обёрткиным, рассказывать трудно, так его жалко. Он похудел, перестал мыться и чистить зубы, почти не ел, никуда не ходил, только лишь постоянно стоял под Нюриным окном. Но и оттуда его гнали. Чтобы Миша и Нюра не виделись, Обёрткина не пускали в школу.