Ей вдруг пришло в голову устроить проверку поющему мышонку. «Прекрасную мелодию любви» он мог выучить, сидя в своей норке и слушая, как она её играет.

— Хорошо же, милая мышка, — сказала миссис Ханиби. — Я тебе сыграю другую мелодию, что-нибудь совсем простое, и посмотрим, скоро ли ты её выучишь. Что бы такое выбрать?

И поскольку она думала именно об этих маленьких зверьках, то воскликнула:

— Знаю! «Три слепые мышки»! Не важно, что здесь их только две и они отлично видят. Слов им всё равно не понять. Нужна только мелодия.

И вот не меньше десяти минут старая миссис Ханиби снова и снова играла «Трёх слепых мышек».

Сперва она просто играла мелодию, но потом стала произносить слова этой старой детской песенки.

«Какая ужасная эта жена фермера, — думала миссис Ханиби, пока пела. — Только представить себе: отрезала хвостики у мышей, да ещё у слепых! Ненавижу жестокое обращение с животными».

— Ну вот, — она наклонилась поближе к норке, когда последние звуки затихли, — теперь ты уж наверняка это выучишь.

И она встала и вышла из гостиной, старательно закрыв за собой дверь.

Позже вечером, поужинав, покормив кота и собираясь ложиться спать, она не удержалась и решила подслушать под дверью, не поёт ли мышонок. Она приложила ухо к скважине, но внутри стояла тишина.

Миссис Ханиби вздохнула. Но не успел замереть вздох, как она расслышала высокий чистый голосок, без малейшей фальши исполнявший «Три слепые мышки».

На сей раз Вольф пел не просто «ля-ля-ля». Повторяя про себя новую мелодию, он, пока миссис Ханиби обедала, сочинил к мелодии слова.

Миссис Ханиби, конечно, не могла этого знать, но вот что мышонок по имени Вольф пел:

У миссис Ханиби и мамы Мэри, хоть они этого знать не могли, было кое-что общее. Обе были вдовами.

Мистер Ханиби мирно скончался от сердечного приступа много лет назад, а сердце супруга Мэри прекратило биться в результате отнюдь не мирной встречи с кошкой.

Однако в остальном миссис Ханиби и Мэри были совсем не похожи.

Мэри нисколько не горевала по своему супругу. А миссис Ханиби, напротив, очень скучала по своему. У Мэри её любимый сынок оставался при ней. А дети миссис Ханиби и сами были уже немолоды, и жили вдали от неё, так что она редко видалась с ними и внуками.

Какое-то время она разговаривала с рыжим котом, но в последнее время животное превратилось в комок нервов. Дверь в кухню требовалось смазать, а пока каждый раз, как миссис Ханиби открывала её, дверь испускала мышиный писк, и каждый раз кот выпрыгивал из своей корзины и кидался опрометью на улицу через кошачий лаз.

Быть может, из-за одиночества исполнительницы многие мелодии, которые слушал Вольф, были довольно грустные. Но однажды утром мышонок проснулся от звуков весёлой мелодии. Более того, хозяйка при этом пела.

Дело в том, что накануне миссис Ханиби, которая частенько разговаривала сама с собой, хорошенько отчитала себя.

— Джейн Ханиби, — сказала она сурово, — ты превращаешься в несчастную старуху и музыку выбираешь соответствующую. Чего доброго, ты скоро похоронный марш заиграешь. Лучше-ка пересчитай, дорогуша, какие тебе выпали удачи. Многим ли повезло иметь в доме поющую мышь? Да никому. Ну так выбери что-нибудь весёленькое и научи своего мышонка. И тогда он будет её петь и подбадривать тебя.

Она ненадолго задумалась, а потом улыбнулась и запела песенку, которую пела ещё девочкой:

— Вот так! — сказала она, когда кончила играть и пропела песенку несколько раз. — Теперь это должно было засесть у тебя в головке, мышонок. Я хочу сказать, засела мелодия, не слова. — И миссис Ханиби поднялась с табурета и улыбнулась — таким смехотворным ей показалось предположение, что мышь способна подобрать к музыке слова.

Но именно этим и занимался всё это время Вольф.

— Весёлая мелодия, правда, мамочка? — сказал он, как только хозяйка ушла из гостиной.

— Она и вполовину не так хорошо поёт, как ты, родной, — отозвалась Мэри. — Да и слов не понять.

— Я их для тебя придумаю, — пообещал Вольф.

Вечером, когда миссис Ханиби сидела за фортепьяно, она опять услыхала тот же голосок, только слегка приглушённый, так как он шёл из глубины норки. Она, конечно, не могла понять слов, которые сочинил Вольф и теперь демонстрировал матери. Слова были такие:

Вольф кончил петь, и вдруг его напугали какие-то резкие звуки. Осторожно выглянув из норы, он увидел, что хозяйка сидит на табурете за роялем и громко хлопает в ладоши.

— Браво, мышка! — сказала она. — Ты поёшь вдвое лучше меня. Вылез бы ты оттуда и залез на рояль — я б тебе могла аккомпанировать.

«Глупая старуха, — продолжала она про себя. — Аккомпанировать поющей мышке! Просто бред какой-то! Но ведь и поющая мышь тоже бред, а между тем мышка поёт — и прекрасно поёт. Одно ясно. Я должна с ней подружиться. Или скорее с ним. Почему-то мне кажется, что это он. А другая мышь, побольше, по-моему, его мама. Ну и каким же образом лучше всего подружиться с мышью? Ну конечно же, с помощью еды! Но какой именно?»

И тут миссис Ханиби вспомнила, что где-то слыхала, будто мыши больше всего любят шоколад (кстати, как и она сама). Миссис Ханиби встала и пошла через всю гостиную к небольшому столику. На нём стояла жестяная коробка, в которой она держала конфеты. Оттуда она достала пакетик с шоколадками, одну вынула, а остальные положила обратно в жестянку и закрыла крышку. Потом подошла к роялю и, чтобы не нагибаться, аккуратно уронила шоколадку рядом с левой передней ножкой рояля. После чего ушла из комнаты и затворила за собой дверь. Но прежде чем лечь спать, миссис Ханиби не утерпела и опять зашла в гостиную. «Вряд ли они уже съели шоколадку, — подумала она. — Скорее всего нет».

Она повернула выключатель и взглянула, на месте ли шоколадка. Шоколадки не было.

— Вот и молодец! — сказала миссис Ханиби тихонько. — И ещё получишь, если вылезешь наружу и споёшь для меня.

«Лучшие замыслы мышей и людей», как выразился поэт Роберт Бёрнс, исполнить удаётся не всегда. Но, быть может, это касается только мужчин, а с женщинами получается по-другому. Во всяком случае, замысел миссис Ханиби подружиться с поющим мышонком всё больше походил на реальность.

На следующий день после первой шоколадки она, прежде чем предаться утреннему музицированию, проиграла первые такты мелодии из мюзикла «Оливер», а именно «Похлёбка, желанная похлёбка». Уголком глаза она заметила, как из дыры за плинтусом выскочил мышонок, молниеносно схватил шоколадку и юркнул назад в норку.

— Посмотри-ка, мамочка, — сказал он, кладя добычу перед матерью. — Опять вкусненькое.

Только что проснувшаяся Мэри прислушалась к звукам музыки, доносившимся сверху.

— Вольфганг Амадей! — сказала она. — Неужели ты хочешь сказать, что ты просто вышел наружу и взял это, когда хозяйка сидела и играла?

— Не сердись, мамочка, — попросил Вольф. — Она хорошая, я в этом уверен. Наверное, она к нам расположена, иначе не угощала бы таким лакомством.

— А вдруг это какая-то хитрость, — проворчала Мэри, но кусочек отгрызла.

Миссис Ханиби благоразумно не спешила. Она знала — тут требуется терпение, поэтому она продвигалась медленно, шаг за шагом.

В тот же день вечером, кончив играть, она выложила ещё одну шоколадку, но уже не на пол, а на басовый конец клавиатуры, рядом с последним «ля».

— На этот раз придётся тебе залезть за шоколадкой наверх, мышка, — сказала она.

К ночи шоколадка исчезла.

На следующее утро миссис Ханиби положила лакомство на то же место, села на табурет и заиграла песню «Иди, не страшась ничего». Доиграв до середины, она к удовольствию своему увидела, что мышонок взобрался по ножке рояля и уселся около кусочка шоколада, поглядывая блестящими глазками на музыкантшу. Миссис Ханиби продолжала играть, но теперь на более высоких нотах, чтобы левая рука была подальше от мышонка. Через несколько секунд тот схватил шоколадку и, сбежав по ножке рояля, юркнул за плинтус.