Но вот снова день наступил. Тоже сразу. Без утра. Неожиданно.

Это ветер накрыл яму сломанной вершиной, потом откатил её и бросил.

Глядит Петька — Ксюшка рядом сидит. Живая. А в яме веток накидано! Сучьев! На сто костров хватит. Ну если не на сто, так на один. Но большой. А на краю ямы обломок ствола торчит. Корявый. Опасный. Как раз в том самом месте, где Ксюшкина нога поскользнулась.

Посмотрела Ксюшка на Петьку, посмотрел Петька на Ксюшку, и оба враз, как по команде, повернулись друг к другу спинами.

А над головой стало тихо, ни треска, ни свиста, ни грохота. И Петьке вдруг хорошо так сделалось. Может, сейчас он услышит: «Мальчик! Мальчик!» Может, Присмотрись с Разглядикой здесь, около ямы сидят? Выглянуть? Позвать их? Или не надо?

Сидит, не выглядывает и не зовёт. Он никак не может понять, что же случилось, отчего так весело. То ли оттого, что Гроза прошла? То ли ещё отчего-то?

Сидит Петька спиной к Ксюшке, глаза от песчинок протёр, не поворачивается. Сидит Ксюшка спиной к Петьке, хвойные иголки с головы стряхнула и тоже не поворачивается. Молчит, будто на белом свете слов нет. Совсем никаких.

«Чего она не удирает? Она ж понимает, что у меня кулаки крепче, чем у неё? — улыбается Петька. — Гроза прошла, а она сидит себе, рассиживается, как дома».

«Почему он меня за ногу стащил? Наверно, отдубасить хочет? — соображает Ксюшка. — Гроза прошла, чего же он не дерётся?»

Сидят и молчат. Не двигаются. А у Петьки такое хорошее настроение! И всё лучше делается!

Вдруг он слышит: Ксюшка чего-то засопела, засопела, всё сильней, всё сильней и как запоёт во весь голос:

И тут же без остановки перескочила:

— Ты что, с ума сошла? — оторопел Петька.

А она всё поёт и рукой за коленку держится. Глядит Петька, а коленка у неё дрожит и распухла вся.

— У тебя же кровь! — испугался он.

— Я знаю, — ответила Ксюшка. — Ну и что? Подумаешь!

Петька растерялся.

— Ты тогда… реви, что ли.

— Не поможет, — мотает головой Ксюшка. — Я, когда больно, песни ору. Какие попадутся, подряд. В одной книжке у мальчишки ухо болело, так он песни пел. Мне тоже помогает.

И завела еще веселее: «Кай, кай, Ивана».

«Странная она какая-то, — поражается Петька. — Во дворе все девчонки ревут, а Ксюшка никогда. Будто и не девчонка вовсе. И на мальчишек нападать не боится. Правда, нечестно нападает, со спины. Но у неё же сила комариная. Вот только врёт на каждом шагу. Обидно даже. Ведь человеком могла бы быть!»

— Ты чего врёшь всегда? — в упор спрашивает Петька.

— Я не вру, — перестала петь Ксюшка. Наверно, боль утихла.

— А вот и врёшь, что не врёшь.

— А чего вы никто не верите?

— А мы бы верили, если бы ты не врала.

— Я не вру, — упрямо повторяет Ксюшка, а сама правым глазом подмаргивает. Подмаргивает и подмаргивает.

— Ты чего подмаргиваешь? — смутился Петька.

— А у меня щи в глазу.

— Какие щи?

— Обыкновенные. С мясом, с капустой, только без сметаны, потому что в «Гастрономе» санитарный день.

«Ну что с этой врушкой несчастной сделать?» — думает Петька.

А Ксюшка орёт:

— Не веришь, да? Опять, думаешь, вру, да? Вот тебе!

И ногой ка-ак поддаст ведерко с грибами. Оно чуть из ямы не выскочило. У самого края задержалось и сначала медленно, потом всё быстрее покатилось вниз, разбрасывая сломанные грибы.

А Петьке почему-то еще веселее стало. Поглядел на ведёрко и неожиданно захотелось самому так ногой поддать его, чтоб оно совсем из ямы вылетело.

И опять почудилось ему, что вот-вот зазвенят знакомые колокольчиковые голоса. Смотрит он на Ксюшку и удивляется — лицо-то у неё, оказывается, не такое уж треугольное. И подбородок не острый, даже с ямочкой. И глаза красивого цвета, как костюмы у волшебных человечков. А веснушки пускай на носу сидят, если им там нравится сидеть.

«Чего она на мои руки смотрит? — думает Петька. — Боится, как бы ей за грибы не попало?»

Засунул руки в карманы, чтобы она не боялась. А там, в кармане, косынка — Петька забыл про неё. Вытянул небрежно двумя пальцами, а сам вроде бы не глядит на Ксюшку. Она увидела, вздрогнула.

Тогда Петька взял косынку за два конца, поднёс к лицу, а сквозь неё всё видно: и кустик гвоздики на краю ямы, пригнутый грозой, и зелёные растерянные глаза Ксюшки.

Вдруг показалось Петьке, что смотрит он не через косынку, а через стекло. И хорошо ему смотреть и странно. Всё как-то иначе выглядит, будто стекло это не простое — особенное. Отстранил его от глаз подальше, потом опять приблизил. Чудно смотреть и радостно. Ксюшка другая через это стекло. И вся ссора с ней совсем не такая, какой раньше казалась…

Посмотрел ещё немного и протянул Ксюшке её удивительную косынку. А она… не берёт.

— На, твоя ведь.

Ксюшка недоверчиво, с опаской протянула руку, взяла косынку и сунула за пазуху, а сама всё ждёт чего-то. И он понял — Ксюшка ждала подвоха. Она думала, что Петька сейчас отомстит ей за рассыпанные грибы. Даст ей косынку подержать и отнимет.

— Да ну тебя! Нужна ты мне больно!

Только хотел отвернуться и видит, что такое? Правый глаз у Ксюшки перестал подмаргивать, но зато оба враз заморгали-заморгали. И слёзы из них как покатятся. Заплакала Ксюшка. Тоненько, жалобно, по-девчачьи.

Схватила ведерко и давай грибы собирать. Ползает, с грибов песок стряхивает, а сама ревёт, не останавливаясь. Слёзы капают на грибы, на платье и прямо на песок.

Все до единого грибочка собрала, осторожно около Петьки ведро поставила, выскочила наверх и нету её.

Петька помедлил немного, потоптался на месте, поднял ведёрко и тоже вылез из ямы.

Тут неожиданно хлынул крупный дождь. И ещё неожиданнее прямо во время дождя полилось с неба солнце. Дождь засветился, засиял, будто он не настоящий, а сказочный или театральный. Всё было необыкновенно и радостно.

Ксюшка неслась к Волге, с каждой минутой становясь всё меньше. Вот уже не видно мелькающих рук и ног, только сквозь солнечный дождь горит красное платье.

И показалось удивлённому Петьке, что это не Ксюшка к Волге бежит, а кто-то невидимый за дождём несёт праздничный флаг. Как на Первое Мая.

— Мишка-а-а… Да проснись, наконец, соня-рассоня! — всё ещё тормошит Петька товарища.

Видите, ребята, вы успели прочитать, что сегодня за Волгой было с Петькой, а он до сих пор никак не разбудит Мишку.

Правда, Мишка уже открыл один глаз. А чтобы он, в конце концов, и второй открыл, Петька выхватил у него из-дод головы подушку с вышитым котом. Мишка трахнулся затылком о твёрдый диванный валик и сел.

— Квадратные скобки, — сказал он каким-то потусторонним голосом.

— Что это у тебя? — удивился Петька, вглядываясь в его лицо.

На щеке были розовые вмятины, похожие на оспины, только очень уж аккуратные, рядами и в крестик.

Мишка, потрогав щеку, с трудом встал, подошёл к зеркалу и угрюмо сказал:

— Варварин кот. Гляди, здесь целое ухо отпечаталось. Теперь из-за сестрицы ходи с ухом на щеке.

У него и так были уши большие и толстые, а теперь ещё третье.

— Так тебе и надо, — строго сказал Петька, — дрыхнуть днём меньше будешь.

Мишка был Петькиным другом. Олег — закадычным, а Мишка — просто простым. Фамилия у него — Васькин. И часто путали, то ли он Мишка Васькин, то ли Васька Мишкин. Путали все, а спросонья даже сам Мишка. На всякий случай он отзывался и на Мишку и на Ваську.

Был этот мальчишка белобрысый и неповоротливый. Все в классе говорили, что ему надо заниматься спортом, чтобы сбавить вес. Он охотно соглашался и сбавлял вес… лёжа на диване.

Но зато из всего класса никто не умел так здорово решать задачи, как Мишка. Он решал их даже во сне. И странно, самые трудные почему-то во сне лучше всего получались. Класс очень уважал Мишку за его математические способности.

— Слушай, что сегодня было за Волгой, — только начал говорить Петька, как в окне показалась голова того самого Олега, который был закадычным другом не только Петьки, но и Мишки.

— Сидите-посиживаете? — спросил Олег строгим голосом. — Про всё забыли? Чтобы через пять минут быть на местах!

И исчез.

Вот тут Мишка проснулся окончательно. Ребята молча переглянулись, молча посмотрели на часы, молча про себя ахнули и выбежали из дома.

Бежать было не очень далеко — через несколько домов начинался пустырь. Домчавшись до него, мальчишки остановились.