Обитатели пиратской базы оказались благодарными зрителями и слушателями. В громадном сарае для ремонта шлюпок они расселись на перевёрнутых баркасах, орудийных станках, бухтах якорных канатов и самодельных скамейках — человек сто, не меньше. Каждую песню завершали хлопками задубелых матросских ладоней. На одной ладони белел грязный гипс, и Сушкин вспомнил Югу. Но боцман Бомжирар сейчас не казался зловещим…
Донби танцевал, как солист Африканского балетного ансамбля. Пираты выли от восторга и украсили две его шеи ожерельями из морских раковин.
Сушкин ощутил творческий прилив и пел, пожалуй, лучше, чем всегда. После «Девушки с острова Пасхи» его вскинули на руки и несколько раз подбросили под потолок. Потом вручили серебряную боцманскую дудку.
Капитану подарили трубку, которая, по их словам, когда-то принадлежала знаменитому пирату де Оллонэ. Капитан Поддувало даже прослезился.
— Ребята, я счастлив…
— Вот и отучай тебя от куренья, — шепнул ему Сушкин.
— Том, это же просто сувенир!
— Ага, знаю я…
Закончилось все, конечно, коллективным исполнением «Венсеремос, амигос!».
Потом флибустьерские экипажи долго махали с пирса вслед уходящему баркасу.
Сушкин время от времени свистел в дудку и был доволен жизнью. Скреблось правда сожаление, что не было здесь Кати Елькиной. Они могли бы так замечательно спеть песню о друзьях. Но ведь полного счастья не бывает.
И ещё слегка тревожило: почему не откликается Юга?
Юга откликнулся поздно вечером — Сушкин дозвонился до него со своего подзаряженного мобильника.
— Привет! Куда ты пропал?
— Том… такие дела. Я потом объясню, когда вернусь…
— Откуда вернёшься? Ты разве не во дворце?
— Нет. А ты?
— Я на «Мазае». Пошёл вместе с Донби. Он решил там ночевать, чтобы надолго не оставлять яйцо. А я с ним, чтобы не скучал… Тебя-то все равно нет…
— Том, так получилось. Потом расскажу…
Ну, потом так потом. Мало ли какие дела могут быть у наследника герцогского трона. Он ведь не обязан все говорить какому-то гостю из города Воробьёвска. И нечего обижаться…
Капитан остался во дворце. У них с герцогом было о чем поговорить. А Сушкин и Донби сидели в салоне пироскафа. На столе стоял тёплый самовар, на нем лежало яйцо, к нему прижимали головы Дон и Бамбало. А Сушкин лениво листал книжку про Тома Сойера. Он почти не читал, а представлял себя в домике тёти Полли, в городе Сент-Питерсборо. Сид и Мери ушли к своим друзьям, тётушка с вязаньем приткнулась у подоконника, за окном слышны голоса мальчишек, играющих в пиратов. И Том Сойер, наверно, с ними. А Тому не хочется. Хорошо сидеть и думать ни о чем, просто так.
— Питер, иди сюда…
Кот прыгает ему на колени… По правде это не кот, а корабельная крыса Изольда. Наверно, она полегче настоящего кота, но тоже тёплая, покрытая шёрсткой, только хвост не пушистый, а похож на кожаный жгут. Сушкин давно уже избавился от остатков боязни перед крысой. Ничего в ней противного, ласковая такая. Иногда царапает коготками ноги, но не страшно. Конечно, мурлыкать не умеет, но все же погладить можно — живое существо…
Так они с Донби и с Изольдой провели несколько вечеров. Почти не разговаривали, но не скучали. Светил в окна салона жёлтый закат, отражался в самоваре. Изольда тоже отражалась — когда забиралась на стол и садилась перед самоваром на задние лапки. Настораживала острую мордочку, шевелила усами.
— Пр-л-рислушивается, — не отрывая щеку от яйца говорил Дон и ласково прикрывал пушистые ресницы. Бамбало тоже прикрывал и осторожно спрашивал:
— Том, как ты думаешь, проснётся зародыш?
У Тома не было уверенности, что проснётся Но он, конечно, отвечал:
— Думаю, да…
— Том, подержись за колечко. Если ты его трогаешь, от него идёт… что-то такое…
Том послушно брал колечко двумя пальцами. Не замечал он, чтобы от него шло «что-то такое». Но кто знает? Говорят, птицы и звери лучше людей чуют всякую энергию. Пусть Дон и Бамбало надеются…
Иногда ведь надеешься и на совсем несбыточные вещи. Например, вдруг запиликает в парусиновом кармашке мобильник, выдернешь его, а в нем — голос Кати Елькиной…
Хотя какая Катя, если даже Юга куда-то канул. Похоже, что и отец о нем ничего не знает. Впрочем, не тревожится. Пропасть из дворца на несколько дней было для наследника обычным делом…
Лишь бы капитан не вздумал заговорить о продолжении плавания. Сушкину не хотелось покидать герцогство (хотя где-то неподалёку вела разведку иишница Сусанна). Впрочем, и капитану, кажется, не хотелось. Он будто чего-то ждал…
Папин сын
Юга объявился в конце недели. Позвонил утром:
— Том, ты где?
— Это ты где? А я у себе на пироскафе.
— Беги во дворец! Столько расскажу!
Сушкин не стал больше дуться и ломаться. Оседлал Донби, и они помчались.
Юга ждал их у дворцовых ворот. Донби отправился гулять в парк (там было слегка похоже на Африку, даже рос один банан). А Сушкина Юга потащил во дворец.
— Пойдём, посмотришь…
— Ты хотел что-то рассказать!
— Рассказ будет долгий. А сперва покажу, это быстро…
Он привёл его в комнату, где белел готовый для росписи потолок. А вдоль стен стояли картонные листы. С рисунками. Одни рисунки — углем, другие — цветными мелками.
— Это называется «эскизы». Платоша нарисовал.
— Ух ты! Когда он успел?! — восхитился Сушкин.
— Он талант…
Платоша и правда был талант. На картонах оказалось столько всего! Фантастические звери и птицы, рыцари, старинные самолёты, корабли. Видимо, сцены из истории Евро-Азиатского герцогства (конечно, придуманной, но все равно занятной). Однако в историю была вписана и современность. Среди птиц занял место двухголовый страус, между кораблей дымил чёрной трубой знакомый пироскаф.
— Том, а главное вот что! — Юга развернул Сушкина к самому большому картону, высотой с Донби. На картоне были два мальчишки. И не стоило труда угадать — кто это. Не только по костюмам. Лица тоже были похожи. Особенно Сушкин — с его заячьим прикусом зубов, чуть заметной косоватостью взгляда и отросшими белобрысыми прядями. Но и Юга похож! Своей небрежной полуулыбкой, локонами до плеч…
— Юга-а… Это зачем?
— Платон хочет разместить нас в середине росписи. Папочкина идея. Говорит: пусть будет вокруг история, а в центре — нынешнее детство. Надежда на будущее.
— Но я-то причём? Ты — понятно, ты — наследник. А я кто?
Юга сказал чуть удивлённо:
— Как это кто? Ты мой друг.
У Сушкина затеплели щеки и, кажется, нагрелось колечко. А пока он думал, что ответить, Юга добавил:
— Какое будущее без друга?
— Но я же… Я ведь не здешний. Через несколько дней уеду и… тогда что…
Юга сказал с прежней ноткой:
— Том, а зачем тебе уезжать?
Это было что-то совсем неожиданное. Сушкин заморгал. И пока переваривал Югины слова, за дверью раздались громкие голоса.
— П-папочка… — выдохнул Юга. — Прячемся…
Спрятаться можно было за листами чистого картона, прислонёнными к стене. Юга туда и утянул Сушкина. Тот прошептал:
— А зачем? Мы же ничего такого…
— Отец не велел сюда ходить, пока не готова роспись…
По голосам стало ясно, что вошли Герцог и Платоша. Живописец Римский-Корсаков убеждал его высочество:
— Дюк! Это всего две минуты! Я сделаю набросок. Чтобы ваш образ всегда был передо мной.
— Маэстро, да зачем вам мой образ? Договорились же, что на росписи меня не будет!
— Вас не будет! Но его высочество Юхан! Я должен сделать так, чтобы в его образе отчётливее проступили отцовские черты. Они проступают и так, но следует подчеркнуть преемственность натуры…
— Маэстро! Да я то вам зачем?
— Я буду писать его, обращаясь к вашему портрету. Ведь мальчик — ваша копия!
— Сударь, вы рехнулись! Жаль, но это так! Капризный, похожий на тощего жеребёнка мальчишка — копия обрюзгшего дяди с толстыми щеками, морщинами и необъятным животом?!
Платоша помолчал, повздыхал и сказал снисходительно:
— Ваше высочество, вы мудрый и дальновидный монарх…
— Да, да! Я слышу это каждый день. И что дальше?
— А дальше то, что несмотря на мудрость, вы, дюк, рассуждая о живописи, повторяете расхожие обывательские мнения… Разве подлинное сходство образов идентично примитивной фотографической похожести?! О, великий Леонардо!.. Сходство прежде всего — в единстве духа! В голосе крови! В едва заметных приметах, говорящих о корнях династии…
— Да, но…
— Государь, вспомните, как наследник бросает взгляд из-под волос, когда кто-то неожиданно окликает его! Как поводит плечом, если с чем-то не согласен. Как заливисто хохочет, услыхав удачный анекдот…