Лишь бы капитан не вздумал заговорить о продолжении плавания. Сушкину не хотелось покидать герцогство (хотя где-то неподалёку вела разведку иишница Сусанна). Впрочем, и капитану, кажется, не хотелось. Он будто чего-то ждал…

Юга объявился в конце недели. Позвонил утром:

— Том, ты где?

— Это ты где? А я у себе на пироскафе.

— Беги во дворец! Столько расскажу!

Сушкин не стал больше дуться и ломаться. Оседлал Донби, и они помчались.

Юга ждал их у дворцовых ворот. Донби отправился гулять в парк (там было слегка похоже на Африку, даже рос один банан). А Сушкина Юга потащил во дворец.

— Пойдём, посмотришь…

— Ты хотел что-то рассказать!

— Рассказ будет долгий. А сперва покажу, это быстро…

Он привёл его в комнату, где белел готовый для росписи потолок. А вдоль стен стояли картонные листы. С рисунками. Одни рисунки — углем, другие — цветными мелками.

— Это называется «эскизы». Платоша нарисовал.

— Ух ты! Когда он успел?! — восхитился Сушкин.

— Он талант…

Платоша и правда был талант. На картонах оказалось столько всего! Фантастические звери и птицы, рыцари, старинные самолёты, корабли. Видимо, сцены из истории Евро-Азиатского герцогства (конечно, придуманной, но все равно занятной). Однако в историю была вписана и современность. Среди птиц занял место двухголовый страус, между кораблей дымил чёрной трубой знакомый пироскаф.

— Том, а главное вот что! — Юга развернул Сушкина к самому большому картону, высотой с Донби. На картоне были два мальчишки. И не стоило труда угадать — кто это. Не только по костюмам. Лица тоже были похожи. Особенно Сушкин — с его заячьим прикусом зубов, чуть заметной косоватостью взгляда и отросшими белобрысыми прядями. Но и Юга похож! Своей небрежной полуулыбкой, локонами до плеч…

— Юга-а… Это зачем?

— Платон хочет разместить нас в середине росписи. Папочкина идея. Говорит: пусть будет вокруг история, а в центре — нынешнее детство. Надежда на будущее.

— Но я-то причём? Ты — понятно, ты — наследник. А я кто?

Юга сказал чуть удивлённо:

— Как это кто? Ты мой друг.

У Сушкина затеплели щеки и, кажется, нагрелось колечко. А пока он думал, что ответить, Юга добавил:

— Какое будущее без друга?

— Но я же… Я ведь не здешний. Через несколько дней уеду и… тогда что…

Юга сказал с прежней ноткой:

— Том, а зачем тебе уезжать?

Это было что-то совсем неожиданное. Сушкин заморгал. И пока переваривал Югины слова, за дверью раздались громкие голоса.

— П-папочка… — выдохнул Юга. — Прячемся…

Спрятаться можно было за листами чистого картона, прислонёнными к стене. Юга туда и утянул Сушкина. Тот прошептал:

— А зачем? Мы же ничего такого…

— Отец не велел сюда ходить, пока не готова роспись…

По голосам стало ясно, что вошли Герцог и Платоша. Живописец Римский-Корсаков убеждал его высочество:

— Дюк! Это всего две минуты! Я сделаю набросок. Чтобы ваш образ всегда был передо мной.

— Маэстро, да зачем вам мой образ? Договорились же, что на росписи меня не будет!

— Вас не будет! Но его высочество Юхан! Я должен сделать так, чтобы в его образе отчётливее проступили отцовские черты. Они проступают и так, но следует подчеркнуть преемственность натуры…

— Маэстро! Да я то вам зачем?

— Я буду писать его, обращаясь к вашему портрету. Ведь мальчик — ваша копия!

— Сударь, вы рехнулись! Жаль, но это так! Капризный, похожий на тощего жеребёнка мальчишка — копия обрюзгшего дяди с толстыми щеками, морщинами и необъятным животом?!

Платоша помолчал, повздыхал и сказал снисходительно:

— Ваше высочество, вы мудрый и дальновидный монарх…

— Да, да! Я слышу это каждый день. И что дальше?

— А дальше то, что несмотря на мудрость, вы, дюк, рассуждая о живописи, повторяете расхожие обывательские мнения… Разве подлинное сходство образов идентично примитивной фотографической похожести?! О, великий Леонардо!.. Сходство прежде всего — в единстве духа! В голосе крови! В едва заметных приметах, говорящих о корнях династии…

— Да, но…

— Государь, вспомните, как наследник бросает взгляд из-под волос, когда кто-то неожиданно окликает его! Как поводит плечом, если с чем-то не согласен. Как заливисто хохочет, услыхав удачный анекдот…

— Ага, особенно эротический…

— О, не надо, ваше высочество! Это совершенно неиспорченный мальчик…

— Юга, что такое «эротический» — шепнул Сушкин.

— Наверно, «аэро-тический». Что-то про воздухоплавание. Один француз выпал из корзины воздушного шара, а штаны его зацепились за корзину, и… Том, давай про это потом. Послушаем…

Спор живописца и герцога продолжался.

— …А его интонации! Разве не в точности ваши? «Лейтенант Покс, предупредите старшего привратника у главного входа, чтобы не смел цыкать на мальчика, который приезжает на трёхколёсном велосипеде. Иначе из привратника он превратится в младшего чистильщика коровьего хлева…» Вы наверняка были таким же в десять лет…

— Да не был я таким! Пухлым был и боязливым! Драться с мальчишками боялся, только мечтал дать кому-нибудь из обидчиков пинка и не смел!..

— Но ведь мечтали же! Это главное! Жажда храбрых поступков говорит о врождённом рыцарстве и благородстве характера. Просто это проявилось у вас чуть позже! А у наследника чуть раньше. Он такой, каким были бы вы, если бы росли ребёнком в наши дни…

— Право, не знаю, что и сказать…

— Ничего не говорите, дюк. Сядьте вот сюда, лицом к свету. Через минуту в сделанном наброске вы увидите сходство между собой и сыном, как в зеркале. Несмотря на разницу в годах!

— Э… значит, вы уверены, что это мой сын?

— Святой Бартоломео, хранитель кистей и красок!..

— Маэстро… Платоша!.. Вы… ты столовыми ложками льёшь бальзам на моё исцарапанное сердце!.. А то я уж думал: не сделать ли генетическую экспертизу?

— Дюк, я повторю: вы мудрый и дальновидный монарх, но порой простодушны из-за широты вашего сердца. Какая экспертиза! Достаточно увидеть, как юный герцог стоит на крыльце! Как он со ступеней осматривает герцогство, скрестив руки в изодранном кружеве обшлагов и небрежно отставив ногу в дырявом чулке…

— Да, он всегда обормот. Как и я в его возрасте…

— Вот видите! Важно не внешнее подобие, а конгруэнтность душевных свойств и главных качеств характера!

Сушкин подышал Юге в щеку:

— Что такое кон-гр-груэнтность?

— Кто её знает… Ну, это, наверно, когда мастер-винодел чувствует, что вино из одной бочки, даже если оно в разных кружках… Папочка один раз брал меня в подвалы с бочками. Их потом выносили друг за другом…

— Бочки?

— Папочку и гостей… Том…

— Что?

— Как ты думаешь, Платон про меня правду говорит? Или вешает папочке лапшу на уши?

— Юга, конечно, правду! У него же глаз художника, точнейший!.. И ты правда похож на его высочество, когда стоишь на крыльце, как на капитанском мостике…

— Я попрошу папу присвоить Платоше звание магистра наук… — Юга впервые сказал не ироническое «папочку», а нормальное «папу».

— Правильно!.. Только лучше попроси добавить ему жалованье. Бродячие живописцы всегда без гроша…

— Я попрошу и то, и другое…

— Молодец… Юга! Ну а где ты все-таки пропадал? Обещал ведь рассказать…

Когда Сушкин верхом на Донби усвистал к пристани, Юга пошёл навстречу Сусанне. Было интересно и слегка страшновато (хотя чего бояться в своём отечестве?). И они сошлись на брусчатом тротуаре на улице Поздних Незабудок.

— Мальчик!.. Ой, или девочка? Я не пойму. Такая причёска…

— Думаю, что мальчик, — учтиво разъяснил Юга. — До сих пор никто не сомневался. Вы очевидно, иностранка, если не знаете меня?..

— Я… да. Я ищу другого мальчика, верхом на двухголовом страусе… Мне даже показалось, что ты был вместе с ним. Это не так?

— Что вы, сударыня!.. А зачем он вам?

— Я должна его изъять и переместить!

— С ума сойти! А куда?

— Это отдельный вопрос. В какой-нибудь приют…

— А зачем?

— Чтобы обеспечить его права. У меня такая работа.

— Ду… ой простите, странная работа… А если мальчик не захочет, чтобы вы обеспечивали его права?

— Это не имеет значения. Мне, как представителю международного ведомства ИИ, лучше знать, какие права должны быть у детей,

— Судя по всему, вы правы, — согласился Юга. Надо было протянуть время, чтобы Донби и Сушкин замели следы.