– Помнишь. Ну а эти, из центральной части башни? Они-то чего не угомонятся? – спросила Таня.

Ягун помрачнел.

– Эти самые опасные. Призраки, не нашедшие успокоения, мрачные, часто безумные. Их удерживает или кровь, или жуткое злодейство, или неразрешимая вина, или дело, которое невозможно уже закончить. Если бы они могли покинуть этот мир – они покинули бы его с радостью, но они не могут. И некоторые пытаются выместить свою боль на ком-то другом, случайно оказавшемся рядом… Ну как эти два типуса, которые еще могут, кстати, вернуться. Мы, конечно, их сильно дрыгнули-брыгнули, но все же не особо.

Теперь они были настороже и вперед продвигались мелкими шагами, недоверчиво поглядывая по сторонам. Поэтому, когда пять минут спустя плотная неподвижная фигура в плаще преградила им путь, сразу три кольца взметнулись ей навстречу и три атакующие искры скользнули к ней.

Человек в плаще небрежно провернул в руке посох, и все три искры притянулись к венчавшему его мраморному шару.

– Зербаган! Ой! Мы не хотели! – запоздало узнав, охнул Ягун.

Круглые не то совиные, не то рыбьи глаза подозрительно уставились на него.

– Мы разве знакомы?

– Мы встречались у бабуси в магпункте. Помните, она едва не сглази… рассердилась немного, когда вы спросили, есть ли у нее письменное разрешение на сбор лечебных трав? – напомнил Ягун.

– Так та полоумная старуха, которая лечит без медицинского диплома, твоя бабка? – уточнил Зербаган.

Голос его чуть потеплел. С минус пятидесяти до минус сорока девяти.

– Бабушка! – вежливо, но настойчиво повторил Ягун. – Бабуся лечила за десять тысяч лет до открытия первого магинститута. И кстати, Гиппократ был ее учеником!

Ревизор усмехнулся:

– Но диплома, однако, она получить не удосужилась. Но не будем об этом… Нет смысла возвращаться к тому, что уже упомянуто в отчете.

Глаза Зербагана скользнули с Ягуна на Таню, и ей показалось, что он узнал в ней ту, которая уничтожила когда-то Чуму-дель-Торт.

– Что ты… что вы здесь делаете? – спросил он.

– Ищем эйдосы, – не задумываясь, ответила Таня. Это занятие казалось ей вполне невинным.

Жабий рот Зербагана растянулся в ухмылке. Что касается его секретаря Бобеса, то он весь так и скорчился от смеха, точно в заднем кармане брюк у него обнаружился включенный электрошок. Таня с удивлением уставилась на дергающегося карлика.

– Бобес! Держите себя в руках! – сказал Зербаган хмуро.

Убедившись, что хозяин (о небо!) обращается к нему да еще и сердится, карлик-секретарь торопливо ссутулился и втянул голову в плечи.

– Простите, хозяин! Бобес очень виноват! Если вы хотите, Бобес возьмет тетрадь, много тетрадей и миллион раз напишет «Хозяин, прости жалкого червя!» – пропищал он.

Зербаган нетерпеливо мотнул головой. Его побледневшие пальцы тугим кольцом сомкнулись на посохе.

– А что вы сами делали в башне? – вдруг бесстрашно спросил Ванька.

Таня внезапно с гордостью (и со стыдом, что раньше не осознавала этого) поняла, что, скромный и тихий Ванька в большей степени, чем она, Ягун или даже Бейбарсов, способен на безрассудный поступок. Легко быть смелым, если ты всемогущий некромаг. Гораздо сложнее, когда ты смертен и твоя магическая искра не так уж и горяча.

– Я? – переспросил Зербаган с недоумением.

Ухмылка медленно покидала его извилистые губы. Вскинув посох, маг направил мраморный шар в грудь Ваньки. Валялкин дернулся и скривился от боли. Неведомая сила гнула Ваньку, притягивала его к мраморному шару. Его лицо стало белым как мел. Шар выпивал из него жизнь.

– Ты задаешь слишком много вопросов, мальчик! Кто ты, если задуматься? Жалкий маг-недоучка, который сам не знает, каким силам бросает вызов! – прохрипел Зербаган.

– Не… знаю, но… примерно… догадываюсь… – едва выговорил Ванька.

Его голос звучал сдавленно, как у человека, которого душат. Обессилевшая рука медленно поднималась, надеясь еще метнуть искру.

– А раз ты догадываешься, щенок, то как ты… – продолжал шипеть Зербаган.

Он не договорил. Сумка на бедре у Ваньки подскочила. Струя огня была такой силы, что заговоренная веревка, стягивающая горловину, прогорела в одно мгновение. Из сумки вырвался беспокойный сгусток энергии. Он метнулся, зацепил стену, потолок, завертелся волчком. Увидев карликового дракона, Зербаган забыл о Ваньке. Его лицо задергалось. Он занес посох и попытался ударить дракона мраморным шаром. При этом он случайно задел краем посоха подскочившего карлика, и тот растянулся, сильно стукнувшись лбом о стену.

Не успел шар коснуться дракона, как Тангро рванулся вперед, к лицу страшного мага. Струя драконьего пламени опалила Зербагану лицо, уничтожив ему брови и волосы.

Зербаган закричал, и это был крик не человека и не зверя, а скорее глухой, скрежещущий звук, который могло бы издать пресмыкающееся. Повинуясь его крику, мраморный шар выбросил фиолетовое сияние. Упругая, страшная сила сбила с ног Ваньку, Таню, Ягуна и далеко отбросила дракона. Лежа на спине, Таня видела, как Зербаган быстро уходит, нашаривая стены и прикрывая глаза ладонью левой руки. Бобес все еще лежал на камнях, но начинал уже приходить в себя.

Разошедшийся дракон бросился на карлика, выдыхая огонь, но Ванька, вскочив, набросил на него сумку и животом прижал ее к полу. Таня с Ягуном поднялись на ноги. Кости вроде были целы, хотя Тане и казалось, будто она упала с контрабаса во время матча. У Ягуна на правой скуле вздувался фингал. Пока это была только легкая припухлость с запятой кровоподтека.

– Не… ну дела… подрались и, главное, С КЕМ! Кажется, события вышли за рамки моей лишенной рамок фантазии! – сказал Ягун, качая головой.

– Тангро едва не выжег ему глаза! Никогда бы не подумал, что он способен на такое, – сказал Ванька.

Он осторожно привстал с пола и, подсвечивая себе кольцом, заглянул в сумку, готовый отдернуть голову, если потребуется. Пар, змейкой вытекавший из ноздрей карликового дракона, был вполне мирного сероватого цвета. Лишь острый гребень на его спине ало тлел, теряя цвет, как остывающая полоска железа.

– Доволен как слон! Сейчас заснет!.. Но хотел бы я знать, чего он так разозлился? – спросил Ванька.

– Тебя защищал, – предположила Таня.

Ванька покачал головой:

– Меня-то меня. Но вообще-то драконы не такие умные. Да и беспокоиться Тангро начал еще с вечера, – протянул он с сомнением.

Ягун что-то пробормотал. Он вспомнил взгляд, которым Зербаган посмотрел на дракона. Это был взгляд мага, который узнал. Над этим стоило поразмыслить, но только не здесь, не в Башне Привидений.

Внезапно у Ягуна заныли виски. Ему показалось: из камня, потревоженного магией посоха, донесся стон. Так стонут при зубной боли – при той ровной, не самой сильной, не прекращающейся зубной боли, которая не отпускает ни днем, ни ночью. Боли, которая стала спутницей существования. Неужели они где-то здесь, те замурованные эйдосы? Точно получая ответ, Ягун уловил тревожный запах духов. Из стены с другой стороны послышался мужской смех. Казалось, душа бодрилась и ни за что не желала признать себя несчастной. Эйдос не может погаснуть, пока он борется. И в этом, возможно, залог его вечности.

– Я вот что подумал! А что, если вам попытаться полюбить друг друга снова? Тогда условие клятвы формально будет соблюдено. Башне Привидений не к чему будет придраться, – предложил Ягун.

Таня и Ванька удивленно оглянулись на него. Они-то ничего не слышали. Ягун не знал, поняли ли его влюбленные, однако запах духов усилился. Смех и стоны стихли. Играющий комментатор облизал губы. У них был меловой, непривычный вкус.

– Ну что, пошли? – спросил Ягун.

Держа наготове перстни, они осторожно двинулись по бесконечному коридору призраков. Карлик Бобес окончательно очнулся уже после того, как они ушли. Прошипев что-то, он встал. Сморщенное личико его выражало крайнюю досаду. Погрозил кулаком стене, в которой, пробуждаясь, звенели эйдосы влюбленных, и с видом побитой собаки потащился искать хозяина.

Ягун, откровенно говоря, не очень любил думать. В смысле, думать серьезно, глобально и с анализом, как думают истинные «шурасики». Думают, точно ворочают многотонные камни. Ягун чаще думал поверхностно, стремительным кавалерийским наскоком. Налетел, потревожил, растрепал и скорее назад, пока враг не собрался в кулак, чтобы дать отпор.

Однако в это утро обстоятельства складывались так, что Ягуну никак нельзя было отвертеться от серьезных размышлений. Слишком много накопилось поводов. Сразу после завтрака Ягун отправился в свою комнату и уселся за стол с твердым намерением думать. Однако ему, как назло, думалось совсем не о том. То он вспоминал, что собирался проверить тягу пылесоса, то приходило на ум, что Тузиков сегодня за завтраком смотрел на Лоткову взглядом даже не дружеским и вообще клеился к ней, как жвачка к подошве. Ну и всякая прочая ерунда.