Отпотчевали тут Палле так же, как и Педера: окунули в смолу, вываляли в перьях, и вернулся он домой — глядеть жалко.
А Есперу хоть бы что! Не боится он, что и его участь братьев постигнет. Заладил одно:
— Пойду на королевский двор принцессу смешить!
— Эх, дурень ты горемычный! — сказали отец с матерью. — Неужто, по-твоему, ты удачливее братьев? Куда тебе до них! И песни они поют, и небылицы плетут. А с тобой — один грех! Ничего-то ты не умеешь, только на потеху себя выставишь!
— Этого-то мне и надо! — обрадовался Еспер.
Отговаривали его старики по-всякому, только Еспер знай свое твердит:
— Пойду на королевский двор принцессу смешить!
Что тут делать? Дала ему мать черствых корок на дорогу, а отец — денег малость. С тем он и в путь отправился.
Вот идет себе Еспер, притомился, и захотелось ему отдохнуть. Уселся он у обочины дороги близ курганов Ос, черствые корки грызет. А тут, откуда ни возьмись, старушка. И саночки за собою волочит.
— Здравствуй, добрый человек! — говорит старушка. — Не подашь ли хлебца да скиллинг на бедность?
— Бери, бабушка, на здоровье!
Отдал ей Еспер все корки, какие остались, да половину денег.
Поела старушка и спрашивает:
— Куда идешь, добрый человек?
— К королевскому двору иду, — отвечает Еспер. — Надо принцессу Куксу рассмешить, тогда мне ее в жены отдадут.
— А придумал ты, как ее потешать будешь? — спрашивает старушка.
— Нет! — говорит Еспер. — Ну да не беда, придумаю! Люди-то все и так надо мной смеются, а принцесса, чай, тоже человек!
— А не лучше ли будет, коли я тебе помогу, как и ты мне помог? Бери мои санки! Видишь, сзади на них резная деревянная птичка? Так вот. Только сядешь в санки да скажешь ей: «Чик-чирик, пташка!» — санки и помчатся по дороге. Потому что санки эти не простые, а самоходные. Скажешь: «Тпр-ру!» — они и станут. А тронет кто санки, птичка встрепенется и закричит: «Чик-чирик! Чик-чи-рик!» Прикажешь: «Держи крепче!» — и кто бы ни был в санках — не оторваться ему от них, покуда не скажешь: «Отпусти!» Приглядывай хорошенько за санками, чтоб их никто у тебя не украл. Уж с ними-то наверняка ждет тебя удача!
— Спасибо, бабушка, за подарок! — поблагодарил Еспер старушку, уселся в санки и крикнул: — Чик-чирик, пташка!
Понеслись тут санки-самоходы по проселочной дороге, словно мчала их пара лихих коней. Глядят люди вслед, дивятся — не надивятся. А Есперу будто и дела нет, будто и не привыкать ему так ездить.
Мчатся санки по проселочной дороге, не останавливает их Еспер. Лишь поздно вечером повернул он на постоялый двор — ночевать. Санки взял с собой в горницу, привязал их крепко-накрепко к постели. Санки-то резвые да скорые, того и гляди, сбегут!
Люди на постоялом дворе видели, как лихо подкатил Еспер к воротам, и долго удивлялись такому чуду. Но пуще всех разобрало любопытство трех служанок.
Очень уж хотелось им самоходные санки разглядеть. И вот ночью, только Еспер заснул, встает одна из служанок и тихонько в горницу пробирается. Подкралась она к санкам, нащупала их, и тут:
— Чик-чирик! Чик-чирик! — встрепенулась и закричала птичка.
Вмиг проснулся Еспер и приказывает:
— Держи крепче!
И вот уже служанке от санок не оторваться. Стоит, с места двинуться не может. А Еспер перевернулся на бок и опять заснул.
Немного погодя прокралась в горницу другая служанка и тоже — хвать санки!
— Чик-чирик! Чик-чирик! — крикнула птичка.
Проснулся Еспер и приказывает:
— Держи крепче!
И вот уже вторая служанка с места двинуться не может. А Еспер перевернулся на бок и снова заснул.
Служанки на постоялом дворе были одна другой любопытней. Под конец и третья служанка не выдержала, прокралась в горницу и тоже — хвать санки.
— Чик-чирик! Чик-чирик! — крикнула птичка.
Проснулся Еспер и приказывает:
— Держи крепче!
Стоят все три служанки, с места двинуться не могут. Спозаранку, покуда на постоялом дворе еще не проснулись, выволок Еспер санки на дорогу. И пришлось служанкам, хочешь не хочешь, следом тащиться, а они в одних ночных рубахах!
— Чик-чирик, пташка!
И покатили санки по проселочной дороге, а горемычные служанки бегут что есть духу следом.
Щеки у них от стыда пылают, слезы градом катятся: в одних рубахах при всем честном народе предстали.
Ехал Еспер, ехал, попадается ему по дороге церковь. А пастор с пономарем как раз идут туда службу отправлять.
Увидели они чудной поезд, крестятся!
— Эй вы, бесстыжие! Бегаете за парнем, да еще в одних рубахах! — крикнул пастор служанкам.
……………..
Схватил он за руку ту, что позади всех бежала, и тянет ее прочь.
Но не тут-то было!
— Чик-чирик! Чик-чирик! — крикнула птичка.
— Держи крепче! — приказал Еспер.
И уж не разжать пастору руки. Пришлось ему следом за служанками бежать.
— Господи, помилуй нас! Ваше преподобие! — заорал пономарь. — Куда вы? Да и не пристало в ваши лета да при вашем-то сане за молодыми служанками гоняться!
Подбегает пономарь к санкам и хватается за пасторскую ризу.
— Чик-чирик! Чик-чирик! — крикнула птичка.
— Держи крепче! — приказал Еспер.
Пришлось и пономарю вместе со всеми по дороге бежать.
Подъехали санки к кузнице. Кузнец только-только лошадь подковал и в правой руке еще кузнечные клещи держит, а в левой у него — пучок сена, которым он лошадь подкармливал.
Мчатся мимо санки, полощется по ветру пола Пономаревой рясы. А кузнец был малый веселый. Как увидел самоходный поезд, захохотал во всю глотку и цап клещами пономаря за полу.
— Чик-чирик! Чик-чирик! — крикнула птичка.
— Держи крепче! — приказал Еспер.
Пришлось и кузнецу бегом за пономарем пуститься, а пучок сена за ним следом волочится.
Летят санки по дороге, навстречу им — гусиное стадо. Увидали гуси сено, крылья распустили, бегут к санкам, с ноги на ногу переваливаются, и ну сено щипать.
— Чик-чирик! Чик-чирик! — крикнула птичка.
Пришлось и гусям от других не отставать, сколько ни шипели, сколько ни гоготали — толку мало. Бегут следом, с ноги на ногу переваливаются.
Долго ли, коротко ли ехали, а подъехал санный поезд к королевскому двору. Завернул туда Еспер со всей своей свитой.
Трижды объехал потешный поезд вокруг замка. Что тут было! Шум на всю округу!
Служанки в одних рубахах голосят что есть мочи; пастор в полном облачении молится и стонет; пономарь не своим голосом воет и ревет; кузнец хохочет и чертыхается; гуси гогочут и шипят.
На шум сбежалась вся челядь из замка, пришлось и королю с принцессой выйти поглядеть на Еспера со свитой. Ну и хохотал король, даже икать стал. А как взглянул на дочку — глазам не верит: хохочет принцесса Кукса, да так, что слезы у нее по щекам градом катятся.
— Тпр-ру! — приказал Еспер, и санки-самоходы стали.
— Отпусти! — снова приказал Еспер Настырный.
Пустились тут бежать без оглядки гуси и кузнец, пономарь и пастор, а под конец — все три служанки.
Взбежал Еспер к принцессе на крыльцо и говорит:
— Ага, рассмешил я тебя! Теперь ты моя!
Вот так и взял себе в жены Еспер, по прозвищу Настырный, принцессу Куксу да еще пол королевства в придачу получил. А после смерти старого короля досталось ему и все королевство.
Свен Грундтвиг
Дочь колдуна
Жил на свете бедный сирота, мальчик по имени Андерс. Негде было ему голову преклонить, нечего есть, некуда руки приложить. Вот и надумал он отправиться по белу свету, какое ни есть дело себе приискать.
Бредет Андерс бором дремучим, навстречу ему — незнакомый человек. Спрашивает он Андерса:
— Малый, а малый, куда идешь?
— Да вот, — отвечает Андерс, — брожу по белу свету, ищу, не подвернется ли служба какая.
— Ступай ко мне в работники, — говорит человек, — мне такой мальчишка, как ты, позарез нужен. Плату тебе положу хорошую: за первый год службы — мешок далеров, за другой год — два мешка, а за третий — целых три. Потому как служить придется ровно три года. Гляди только слушайся меня во всем, даже если что чудным покажется. Бояться тебе нечего. Никакой беды с тобой не случится, покуда из воли моей не выйдешь.
На том дело и сладилось. Нанялся Андерс на службу и пошел за хозяином к нему домой.
Диковинное то жилье скрыто было близ озера, в горе посреди дремучего бора. Кругом ни живой души, тишь да безлюдье.
Люди и звери, птицы и рыбы в те края носа не казали. Хочешь знать почему? Хозяин Андерса был страшный колдун, и властвовал он над всей округой.
Сколько за ним темных дел водилось — не счесть. Человек ли, зверь ли — колдуну все одно было, никого он не щадил. Сказывают, родную дочку не пожалел, спрятал от людей на дне морском. Злодействовал колдун нещадно: кого до смерти губил, кого долгами душил, кого в плен брал.