– Разве бриллиант камень для скульптора? – усмехаясь, возразила попугаю бабушка Лючия. – Так себе камешек, бирюлька! Мрамор! Мрамор – греческое слово, оно означает «сияющий камень». Из мрамора он делал вечно живых богов и людей. В мраморе он обманул природу. Она матушка отпустила человеку крохотную жизнь, а Микель сотворил чудо. Его человек, в мраморе, был не хуже живого, но он был вечен.

– Так, Рибаджо! – затараторил попугай. – Куда ты дел тот большой камень с огорода? Тащи его сюда. Буду ваять принца Кешью V. Получать наслаждение. Я должен жить вечно и остаться в памяти потомков навсегда!

– Тоже мне, вспомнил, – недовольно поморщился Рибаджо, – мы его ещё на прошлой неделе на помойку свезли. Его кошки весь засикали…

– Как?! – ахнул Кешка. – А памятник?! Мне, памятник?! Ты, вонючка, лишил меня вечности!

Кешка закрыл крыльями глазки и застонал:

– Моя вечность! Кто достоин вечности, если не я?!

– Прекрати паясничать,239 – строго сказала бабушка, – мне это не нравится.

Кешка тут же замолк, убрал крылышки на место и почти счастливым голосом сказал:

– Ты убедила меня, бабуничка! Мне ещё рано думать о вечности. Всему своё время. Успеется и о парадной скульптуре подумать. Предполагаю поставить её у входа в Эрмитаж.240 Ты как мыслишь, бабуничка?

– Цыц! – прикрикнула на попугая бабушка.

– Ну, цыц, так цыц! – тут же согласился Кешка и умолк.

– А кто привил Микеланджело любовь к камню, Лючия? – спросил Рибаджо.

– Мать мальчика умерла очень рано, отец отдал его в семью кормилицы, муж которой был каменотёсом241, – бабушка Лючия, всё ещё бегала мелкими шажками по кухне, ну не сиделось ей и всё, – почти до десяти лет маленький Микель смотрел, как заготавливают камень. Сначала он им просто восхищался, а потом научился любить.

Лючия опустила руку в карман своей необъятной юбки и извлекла оттуда небольшого размера камень

– Смотрите, это жёлто-красный мрамор из Сиены, – Бабушка подняла вверх руку и подставила камень солнечному лучу. – Правда, хорош! Он похож на закат Солнца перед морозным днём. Такой же яркий. Разве бриллиант может сравниться с ним по красоте. А вот ещё…

Лючия опять вытянула камешек из кармана.

– Это прозрачный мрамор Чиполино, с синими и белыми разводами, он похож на цветок бородатого ириса: глазки и ушки белые, а борода синяя. А это, – Лючия продолжала извлекать камни из кармана, – темно-зелёный мрамор из Прато.242 Разве это не чудо? Он похож на лист винограда в каплях росы. Вы когда-нибудь пили росу с виноградных листьев? Нет? Попробуйте, очень вкусно. А это любимый камень Микеля – снежно-белый каррарский мрамор.243 Дитя бога! Вспомните, когда вы катаетесь на лыжах, видите перед собою сверкающее льдинками снежинок поле, разве ваши сердечки не замирают от красоты и восторга. Вот так и Микель, задыхался от восторга, когда видел белую мраморную глыбу. Уже тогда он заранее знал, кто спрятался в ней. Нужно было только отсечь лишнее и выпустить на волю человека. За всю историю земли никто лучше его этого не делал. Уж поверьте мне, старой волшебнице!

– Я бы мог, – горько вздохнул попугай Кешка, – но мой камень оттащили на помойку. Какой скульптор погиб во цвете лет! Ах, какой скульптур!

– Бабушка Лючия, мы, завтра будем в пещере Томмаза Мазини знакомиться с Микеланджело? – с надеждой спросила Василиса.

– Нет, ребёнок, к Томмазо мы завтра не пойдём, – бабушка Лючия виновато улыбнулась, – Томмазо друг Леонардо да Винчи. А Лео и Микеланджело всегда соперничали, даже недолюбливали друг друга. Мы будем перемещаться туда, где живёт дух Микеля. А живёт он, вот уже почти пятьсот лет, недалеко от дома, где рос. Нужно только чуть пройти по полю, перебраться через ручей, взобраться на холм и спуститься к дому каменотёса, того, чья жена вскормила Микеля своим молоком. Завтра по утренней зорьке мы пойдём туда тем же путём, которым бегал маленький Микель. К восходу солнца он наверняка будет уже там.

– Как бабушка? – воскликнул Алька. – Разве Микеланджело не умер?

– Что ты, мальчик, – ответила с грустью Лючия, – умерло его тело. Дух его живёт в его скульптурах. Но об этом завтра, завтра. А сейчас отдыхать! Марш в кровати, я тоже пойду, устала…

Небо ещё только слегка поголубело, а вся компания во главе с бабушкой Лючией уже карабкались по склону холма на встречу с Микеланджело. Юноша действительно был там, где сказала Лючия. Он смотрел вдаль на лежащую у его ног Флоренцию.

– Здравствуй Микелино, – бабушка Лючия слегка тронула юношу за плечо. – Любуешься Флоренцией?

– Любуюсь, Лючия, – кивнул юноша. – Я тасканец 244и для меня лучший город на земле Флоренция. Посмотри на её морковные крыши, на маленькие улочки и белостенные дома, на купола её соборов. Она, как заботливая матушка обняла тёплыми руками и дворцы и бедные домишки, и кажется, что она любит их одинаково. Всех притулила, всех приютила. Чувствуешь, какими духами душится матушка Флоренция? Это жасмин и олива! Она готовит свои духи сама, лучше всякого парфюмера245. Даже Солнце завидует цвету оранжевых крыш, поэтому оно здесь тоже оранжевое, а не жёлтое как везде. Смотри, как горделиво торчит кирпичный купол собора Санта Мария дель Фьоре, тюльпан, да и только!

– К тебе гости, Микелино, – тихо сказала Лючия.

Юноша обернулся и увидел маму, бабушку, Рибаджо, Альку и Васюшку с попугаем на плече.

– Рад гостям, – Микеланджело быстро оглядел всех и добавил, – особенно заморским. Вы приехали, что бы заказать мне новую скульптуру?

– Нет, Микеланджело, они из будущего. Они приехали восхититься тобой, – бабушка Лючия наклонилась и поцеловала юношу в щёку. – Никогда не забуду твою снежную бабу. Помнишь, ту, которую ты слепил для детей Лоренцо Великолепного.246

Глаза Микеланджело засверкали озорными искорками:

– Я лепил её по образу и подобия своей мачехи Лукреции. Помнишь, какая у снежной бабы была необъятная попа. Дети с неё три дня на ледянках катались. Вот смеху то было! А лицо!? Ты помнишь, Лучия, лицо снежной бабы? Такое лицо бывало у Лукреции после порядочной порции молодой телятины со сливовым соусом и не менее двух гроздей тасканского винограда.

– Ой, не могу! – Бабушка Лючия шлёпнулась на землю рядом с Микеланджело, и они оба покатились со смеху.

– Помнишь, Микелино, что стало с лицом снежной бабы, когда оно стало подтаивать?

– А как же, Лючия! – сквозь проступившие от хохота слёзы всхлипывал Микеланджело. – Оно стало похоже на лицо Лукреции, когда у той из-под носа уводили кусок кулебяки 247и на её глазах стрескали.

– Если бы у меня на глазах стрескали кусок моей кулебяки, – сурово рявкнул попугай Кешка, – я бы клювом на своём лице попортил глаз на его лице.

– Кто это сказал? – прекратив смеяться, настороженно спросил Микеланджело. – Кто это сказал?

Кешка быстро спрятался за спину мамы, прицепившись коготками за платье.

– Что ты переполошился? – встревожилась Лючия. – Это наш домашний попугай Кешка, хулиган и обормот.

Кешка открыл рот, что бы поспорить с бабушкой Лючией, но поостерегся, у юноши был сплющен нос, вероятно, поломан в драке, поэтому попугай решил не лезть на рожон.

– Мне показалось, что за холмом притаился сын Лоренцо Пьеро. Он не любил меня, старался делать гадости. Когда умер Лоренцо, Пьеро выгнал меня из дворца. Я долго не мог найти себе работу, голодал и ночевал на каменоломне.248 Потом он, правда, позвал меня обратно. Хвастался всем, что у него во дворце есть две диковины: скульптор Микеланджело и конюх, которого не обгонишь на коне. Он сравнивал меня с конюхом, Лючия.

– Мерзавец! – рявкнул за маминой спиной Кешка.

– Мерзавец! – подтвердила Лючия. – Но ты же доказал всем, кто ты и кто он. Он глупый и никчёмный 249человек. А ты сделал Пьету.250 Рибаджо, покажи!

– Бабушка обернись, она давно стоит за твоей спиной, – встрепенулся Рибаджо. – Только уговор, смотрим быстро, я позаимствовал её буквально на пять минут.

Бабушка Лючия обернулась, всплеснула руками и побежала вокруг скульптуры.

– Видели? Видели? – затараторила она. – Это тебе не хлебный мякиш! Это твердющий мрамор! А каждая жилочка, каждая веночка, каждая слезиночки и каждая косточка на месте. А какая скорбь? Аж сердце заболело! Матушка Богородица оплакивает своего распятого на кресте сына. И нет в ней смертной муки,251 а такая неизбывная тоска,252 что хочется тихо плакать, потому что она никуда не уйдёт, так и останется в тебе навечно…

Бабушка Лючия подбежала к бабушке Василисы, они обнялись и зарыдали в голос, все остальные тоже зашмыгали носами.