Наконец голод вынудил его отправиться в лес для отыскания пищи; но бродя по чаще целый день, он не увидал ни малейшего плода. Тот лес наполнен был одною иссохшей землей, не производящей никакой травы, способной служить к насыщению, кроме терний, коими он изодрал все свое тело, и кровь текла ручьями из его лап. Наступившая ночь принудила его лечь под корнями опрокинутого дерева. Всю ночь провел он в размышлениях о своём несчастье. Стократно предпринимал он попытки разорвать грудь себе острыми когтями своими, и тем окончить жизнь, наполненную мучениями и раскаянием; но крепкая его кожа уничтожала подобные намерения. По наступлении дня, пошел он опять промышлять себе пищу. Голод его был чрезмерный; но бродя большую половину дня, он также ничего не сыскал. Под вечер уже вышел он из лесу в долину, которую освежал текущий из стоящих к одной сторон долины гор источником. Утолив в нем жажду, проследовал он далее, и с радостью нашел несколько плодовых деревьев и укрепил свой ослабевший желудок упавшими на землю плодами.

По приближении ночи пошел он к горам, искать себе убежища. Надо думать, что Падманаб имел о нем сожаление; поскольку он довольно быстро отыскал пещеру, вход в которую с одной стороны запирали стальные двери. Отворив их, увидел он покой, освещаемый лампадой, сделанной искусством какого-нибудь мудреца; поскольку свет от нее происходил без всякого огня, и не уступал дневному.

С одной стороны стояла тут постель, а с другой – шкаф. Любопытствуя узнать, что в нем находится, отворил он дверцы, и увидел корзину, наполненную гранатовыми яблоками, и серебряную кружку с виноградным соком.

«Пусть живет здесь кто-нибудь, – подумал про себя Гассан. – Если это волшебник: он, конечно, ведает про мое состояние, и не взыщет ко мне; когда же это пустынник: то вид мой, конечно же, вынудит его навсегда оставить это жилище».

В таковых размышлениях взял он кружку, для утоления жажды; но поднеся её ко рту, увидел на дне её следующую надпись:

«Должно с терпением сносить, всё посылаемое на нас судьбою. Будь покорен её власти, не вдавайся в отчаяние, и сделай себя тем достойным прощения богов».

Прочитав это подумал он: «Слова эти написаны непосредственно для меня! О правосудие небес! Воображал он, что выводит меня из заблуждения. Теперь ощущаю я, что посланное на меня наказание, мне должно сносить терпеливо. С сего часа и мерзкий вид мой буду я считать за дар, через который привожусь я в познание самого себя».

В таковых рассуждениях напился он виноградного соку, и съев несколько гранатов, лег на постель, и заснул.

На другой день не выходил он из пещеры. Когда же захотелось ему поесть, и он подошел к шкафчику: то увидел, что всё вновь наполнилось. Гранатов было столько же, и кружка была полной по самые края. Удивление его было несказанным. Он пал на землю, и вознес к небесам теплые и благодарные молитвы. Потом насытился гранатами и соком, которые каждый день находил дополняющимися.

Так прошло шесть месяцев, которые провел он в этом пристанище, не видя ни единого животного, не только человека. Он твердо верил, что жилище это построено из сострадания к нему Падманабом, и надеялся, что этот добродетельный муж, сжалившись над его состоянием, возвратит ему прежний образ. В этих утешительных размышлениях, привык он к своему состоянию, и почти забыл про своё несчастье.

В один день, прогуливаясь, и отойдя от своего жилища довольно далеко, полуденный жар принудил его поискать отдых под тенью стоявших в том месте густых деревьев. Он лег и заснул. Вдруг он был разбужен пронзительными криками. Люди, ездившие на охоту, нечаянно наткнулись на него, и страшный и неслыханный вид его стал причиной их воплей. Но поняв, что все они лишь старались уйти от него и он остался в безопасности, он лег и опять заснул.

По пробуждении увидел он великое множество вооруженных людей, крадущихся в разных местах около него. Не предвидя от них ничего доброго, бросился он в бегство; но запутавшись в расставленные ими сети, упал. Ловцы не сразу осмелились подступить к нему. Страшный вид Гассана лишал их смелости. Они много говорили. Язык их был ему неведом, и только по движениям их понимал он, что все они ему удивлялись. Тщетно старался он разорвать сети, и уйти: крепость веревок пресекла ему эту надежду. Наконец ловцы осмелели, опутали его канатами, положили на колесницу, и повезли в свое жилище. Там был он посажен в железную клетку, где его заперли, и куда каждый день собиралось к нему множество зрителей. В пище он не терпел недостатка. Итак вооружившись терпением, он провел в этом заключении несколько лет.

В одну из ночей увидел он во сне представшего перед ним мужа в белом одеянии. Тот с величественным видом говорил ему следующее:

«Гассан! Терпение твое подвигло меня к сожалению о тебе. Спасайся из этой неволи. Без помощи моей остался бы ты вечно в заключении. С помощью этого яблока найдешь ты способ выйти отсюда».

Гассан хотел было пасть пред ним на землю, и принести благодарность, но муж вновь стал невидимым. Пробудившись, размышлял наш герой о значении увиденного им сна, но увидев рядом лежащее яблоко, данное ему во сне, он пришёл в крайнее недоумение, и не понимал, какую помощь он смог бы извлечь себе от этого плода. Однако же он не мог считать за пустяк это видение. Он надеялся увидеть какого-нибудь благосклонного к нему духа, желающего спасти его из неволи, и возвратить в первоначальное состояние. «Что же мне предпринять с этим яблоком?» – размышлял он. Предположив, что с ним он обретет силу, которая разорвет железные прутья, он и начал им в разных местах тереть свою клетку, но без успеха. Та была так же тверда, как и прежде. Итак он отложил первые свои мысли, и подумал, что сон его ничто значил, а яблоко брошено к нему каким-то человеком, приходившим из любопытства. Он взял яблоко, и начал его есть; но лишь положил в рот последний кусок его, как вдруг увидел себя превращенным в самую малую белую птичку. Радость его была чрезмерной; поскольку, он хотя он всё ещё не был человеком, но не был уже и чудовищем. Он начал летать по клетке. А как прутья решетки были не так часты, чтобы могли удержать его в птичьем образе, он так и оставил он свое заточение.

Вырвавшись на волю, полетел он прямо, нигде не садясь и куда – сам не ведая. Вечер приближался. Гассан почувствовал утомление, и опустился на дерево, стоящее у входа в пещеру. Не долго так сидя, увидел он выходящую из пещеры девицу невообразимой красоты. Птичье обличье Гассана не лишало его человеческих чувств. Прелести этой красавицы так пронзили сердце его, что он, не владея собою, пришел в восхищение и хотел было вскричать, что природа ничего совершеннее не производила; но вместо слов этих, начал он петь столь приятно, что привлек внимание этой юной девицы.

– Ах! Как прелестно поет эта птичка! – сказала она.

Гассан, услышав, что пение его приятно для обожаемой им особы, начал петь громче прежнего, и принудил девицу подойти под самое дерево, на коем он сидел.

– До чего я рада, – говорила девица, – иметь близ себя такую несравненную птичку. О! если б можно было получить её в руки мои: сколь часто принималась бы я целовать эту любезную певицу!

Слова эти учинили то, что Гассан тотчас слетел, и сел на одну из рук её, уподобляющихся белизной снегу. Тогда красота девицы предстала взорам его в полном виде своего совершенства. Он смотрел на нее глазами наполненными любовью, и старался объятиями маленьких крылышек своих, и иными движениями доказать то, что он к ней чувствовал. Потом для оказания некоторого рода почтения он опять начал петь.

Девица будучи не менее удивлена его ласками, не могла подумать, каким образом в пустыне оказалась такая ручная птичка. Посадив её на руку, она понесла к себе в пещеру, чтоб сообщить родительнице своей почувствованное ей удовольствие. Когда вошла она с ним в подземные покои, глаза Гассана пленились несравненным богатством, рассыпанным вокруг. Всюду блистали золото и серебро, смешанное по местам со множеством разного рода драгоценных камней. Что же больше всего приводило его в удивление – имевшийся там свет, достаточный, чтобы спорить о преимуществе с самым ясным днем. Не успел он насытить свое зрение, как взор его отвлек предмет более достойный внимания. Им была женщина, покоящаяся на серебряном троне, и хотя ей казалось лет за шестьдесят, но возраст не лишил её тех прикрас, которые в свое время могли бы поколебать сердце самого нечувствительного мужчины.

Девица приблизившись к ней, сказала:

– Ах! Как счастлива я тем, что вышла наружу! Любезная матушка! Я не могу изъяснить вам удовольствия, которое чувствую, имея в руках эту прекрасную птичку! Если бы вы слышали, сколь прелестен её голос..

– Что ты делаешь, дочь моя!? – вскричала престарелая матрона. – Ведаешь ли, кого держишь в руках своих? Ласкаемая тобою птичка есть молодой мужчина, превращенный в этот образ, в наказание за проступок против твоего дяди Падманаба!